Поиск по творчеству и критике
Cлово "NABOKOV"
Входимость: 11. Размер: 12кб.
Входимость: 2. Размер: 27кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 11. Размер: 12кб.
Часть текста: Лозанна, Швейцария], рус. и амер. прозаик, поэт, литературовед, натуралист. По всей видимости, Н. никогда не встречал О. М., но был знаком с его сочинениями как по сборникам, так и по избранным публикациям в периодике. В свои «русские годы» Н. отмечал за О. М. «холодное изящество», выражающееся «в особых, как бы стеклянных стихах, в нежности к вещественным мелочам, в чувстве веса, весомости» и подчеркивал, что у того «прилагательные, выражающие легкость или тяжесть, почти совершенно вытесняют прилагательные чувственные, преобладающие у других поэтов» (Набоков В. [Неопубликованная рецензия на книги стихов «Песни без слов» Дм. Шаховского, «Оттепель» Льва Гордона и «Разноцвет» Ильи Британа] // New York Public Library. Berg Collection. Vladimir Nabokov Archives. Box 1, folder 8; цит. по: Долинин А. Комментарии [к «Дару»] // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. Т. 4. С. 647). Не рецензируя произведений О. М., Н. тем не менее ссылался на поэта в своих сочинениях. Реминисценции из О. М. отмечают в набоковской прозе тему «мнимости» и «театральной» условности бытия. Так, напр., к реминис- центным текстам романа «Приглашение на казнь» (19351936) относится стих. О. М. «Веницейской жизни мрачной и бесплодной...» (1921) (ср. у Н.: «Цинциннат не спал, не спал, не спал - нет, спал, но со стоном опять выкарабкался, - и вот опять не спал, спал, не спал, - и все мешалось, Марфинька, плаха, бархат,- и как это будет, - что? Казнь или ...
Входимость: 2. Размер: 27кб.
Часть текста: К. Верхейл познакомился и подружился с Н. М. во время научной стажировки в СССР в 1968. «Воспоминания» и «Вторая книга» (1973) произвели на голл. и фламандских читателей огромное впечатление, во многих газетах и журналах появились большие статьи. Рецензенты проводили параллель между сталинским временем и периодом немецкой оккупации. Так, известная публицистка Ренате Рубинштейн в еженедельнике «Vrij Nederland» писала: «Речь идет о завершившемся периоде. Но почему ее рассказ о нем нас возьмет за душу? Сталин умер, Гитлер умер, о них пишут историки. Но когда читаешь об этом времени, тебя охватывает страх. [...] Прошло лишь несколько лет, столько людей, которых мы знаем, о которых мы читаем, прошли через лагеря, столько людей, которых мы могли бы знать, погибли. Столько еще живет людей, которые писали на них доносы, арестовывали их, издевались над ними, ограбили их еще при жизни, получили выгоду от их смертей». Интерес к жизни О. М. вызвал и интерес к его поэзии. По просьбе читателей «Воспоминаний» Верхейл перевёл ок. 40 ст-ний, вышедших в 1974 под названием «Нашедший подкову». Переводчик не старался передать формальные качества поэзии О. М., а лишь по возможности...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: У вас это серьезное дело" [270] По-моему, он недооценил последствий. В годы передышки, когда состоялся этот разговор, даже Ахматова начала забывать, что такое "последствия" и каковы они в реальности. В этот период Ахматова, удивляясь, как за рубежом - особенно русские эмигранты - ничего в нашей жизни не понимают, часто повторяла фразу, которая приводила меня в ярость: "Они завидуют нашему страданию". Причина непонимания вовсе не зависть, а непредставимость нашего опыта и потоки лжи, искажавшей действительность до полной неузнаваемости. Надо еще прибавить - полное нежелание вдуматься. Предположить у ленивых и равнодушных людей не только зависть, но даже простое сочувствие, каплю жалости я не могу. Они просто плевали и отворачивались. Главное же, что завидовать было нечему. В нашем страдании ничего просветляющего и в помине не было. Никакой благодати в нем не ищите: только животный страх и боль. Я не завидую собаке, которую переехал грузовик, или кошке, выброшенной хулиганом с десятого этажа на улицу. Я не завидую людям, в число которых вхожу и я, за то, что в каждом они подозревали предателя, провокатора или стукача и даже наедине с собой не смели ни о чем подумать, чтобы ночью криком во сне не выдать себя соседям за тонкой перегородкой. Завидовать, прямо скажу, нечему. Кто позавидует Ахматовой, которая не смела слова произнести у себя в комнате и только пальцем показывала на дырочку в потолке, откуда осыпалась на пол кучка штукатурки? Был там установлен подслушиватель или нет, роли не играет. Важно, что палец указывал на потолок, а рот был зажат. После этого говорить о зависти нелепо. Мандельштам выбил из меня мысль, что я должна быть счастливой, но напрашиваться на страдания или кичиться ими я не советую никому. Отсюда один шаг до "радость-страданье" и "боль неизведанных ран" [271] . Как нужно любить себя, чтобы искать на своем теле несуществую-щую рану или огорчаться, ...