Поиск по творчеству и критике
Cлово "DOLCE"
Входимость: 2. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Входимость: 1. Размер: 118кб.
Входимость: 1. Размер: 79кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 23кб.
Часть текста: литературу. П. был флорентийцем по крови, но не по рождению. Он появился на свет в Ареццо после того, как его отец был изгнан черными гвельфами из родного города (согласно П. - на основании того же закона, что и Данте Алигьери). Молодость провел во французском Авиньоне - новом месте папского престола. Там в 1326 он принял духовный сан и там же 6 апреля 1327, в церкви Св. Клары, встретил ту, которую увековечил под именем Лауры. Согласно так называемой «Книге песен» (“Canzoniere”, 1335-1374), состоящей из сонетов, канцон, баллад, секстин и мадригалов, преимущественно на тему платонической страсти к Лауре, известно, она умерла от чумы в 1348. В 1337-1353 жил в Воклюзе - имении неподалеку от Авиньона, в уединении. Там он не только выработал свои гуманистические идеалы (гуманистические - в смысле нового, ренессансного, интереса к человеку), но и следовал им, культивируя в себе частного человека. В 1353 переселился в Италию. Флоренции, пригласившей его вернуться и создавшей специально для него университетскую кафедру, он предпочел Милан. Впоследствии жил в Венеции и Падуе. Умер в Аркуа в относительном благоденствии и окруженный беспрецедентной славой. Сигнатурных эмблем у П. две: Лаура и лавр. Первая - Прекрасная Дама его стихов, второй, иногда идущий в паре с Лаурой (“lauro” того же корня, что и “Laura”), - аллегория славы. Слава была заботой всей жизни П. Завоевав репутацию лучшего поэта своего времени, он первым в истории европейской цивилизации удостоится лаврового венка. Для...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: приличие задержанных в своем развитии и остановленных в пассивном понимании исторических формаций. [«Египетская культура» означает, в сущности, египетское приличие; «средневековая» — значит средневековое приличие. Любители понятия культуры [, несогласные по существу с культом Амона-Ра или с тезисами Триентского собора,] втягиваются поневоле в круг, так сказать, неприличного приличия. Оно-то и есть содержание культурпоклонства, захлестнувшего в прошлом столетии университетскую и школьную Европу, отравившего кровь подлинным строителям очередных исторических формаций и, что всего обиднее, сплошь и рядом придающего форму законченного невежества тому, что могло бы быть живым, конкретным, блестящим, уносящимся и в прошлое и в будущее знанием.] Втискивать поэтическую речь в «культуру» как в пересказ исторической формации несправедливо потому, что при этом игнорируется сырьевая природа поэзии. Вопреки тому, что принято думать, поэтическая речь бесконечно более сыра, бесконечно более неотделанна, чем так называемая «разговорная». С исполнительскою культурой она соприкасается именно через сырье. Я покажу это на примере Данта и предварительно замечу, что нету момента во всей Дантовой «Комедии», который бы прямо или косвенно не подтверждал сырьевой самостоятельности поэтической речи. Узурпаторы папского престола могли не бояться звуков, которые насылал на них Дант, они могли быть равнодушны к орудийной казни, которой он их предал, следуя законам поэтической метаморфозы, но разрыв папства как исторической формации здесь предусмотрен и разыгран, поскольку обнажилась, обнаружилась бесконечная сырость поэтического звучания, внеположного культуре как приличию, всегда не доверяющего ей, оскорбляющего ее своею настороженностью и выплевывающего ее, как полоскание, которым прочищено горло. ‹2› Существует средняя деятельность ...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: несут. Ах, тяжелые соты и нежные сети, Легче камень поднять, чем имя твое повторить! У меня остается одна забота на свете, Золотая забота, как времени бремя избыть. Словно темную воду, я пью помутившийся воздух. Время вспахано плугом, и роза землею была. В медленном водовороте тяжелые, нежные розы, Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела! 64 65 1920 «Тяжесть и нежность» определены как «сестры» и в силу свойственной Осипу Мандельштаму «заклинательности» синтаксической конструкции 66 изначально утверждаются как в своей антитетичности, так и в сестринской одинаковости. Между тем по логике прямых оппозиций составляющие этой антитезы не абсолютно противостоят друг другу. Они как бы извлечены из своих пар, в которых «тяжести» противостоит легкость, а «нежности» — грубость, и сведены вместе, как «сестры», на основе иной, внутренней художественной логики — по приметам, обнажающим их родственность, то есть причастность к чему-то нераздвоимо-цельному 67 . Номинированные сразу же, в самом начале стихотворения, «тяжесть и нежность» неоднократно варьируются затем в своих сочетаниях и значениях, скрепляя текст собой как главным...
Входимость: 1. Размер: 118кб.
Часть текста: gridai colla faccia levata... 1 (Inf, XVI, 76) I Поэтическая речь есть скрещенный процесс, и складывается она из двух звучаний: первое из этих звучаний — это слышимое и ощущаемое нами изменение самих орудий поэтической речи, возникающих на ходу в ее порыве; второе звучание есть собственно речь, то есть интонационная и фонетическая работа, выполняемая упомянутыми орудиями. В таком понимании поэзия не является частью природы — хотя бы самой лучшей, отборной — и еще меньше является ее отображением, что привело бы к издевательству над законом тождества, но с потрясающей независимостью водворяется на новом, внепространственном поле действия, не столько рассказывая, сколько разыгрывая природу при помощи орудийных средств, в просторечье именуемых образами. Поэтическая речь, или мысль, лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метаморфозы, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддается пересказу, что, на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии: ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала. Дант — орудийный мастер поэзии, а не изготовитель образов. Он стратег превращений и скрещиваний, и меньше всего он поэт в «общеевропейском» и внешнекультурном значении этого слова. Борцы, свивающиеся в клубок на арене, могут быть рассматриваемы как орудийное превращение и созвучие. «... Эти обнаженные и лоснящиеся борцы, которые прохаживаются, кичась своими телесными доблестями, прежде чем сцепиться в решительной схватке...» Между тем современное кино с его метаморфозой ленточного глиста оборачивается злейшей...
Входимость: 1. Размер: 79кб.
Часть текста: стоит рассказ об обезьянке, что вполне объяснимо, поскольку весь текст посвящен ребяческой подражательности. Самое увлекательное в этом отрывке – угол зрения. Впавший в стихотворный транс подросток находит себя лежащим то на диване, то на старых мостках, то на скамье, то на ветке. Наконец ему удается зафиксировать точку зрения: “В этих разнообразных состояниях до меня доходили разнообразные звуки. Это мог быть обеденный гонг или что-нибудь менее обычное, вроде противных звуков шарманки. Где-то у конюшен старый бродяга вертел ручку шарманки, и опираясь на более непосредственные впечатления, впитанные в ранние годы, я мог его представить, оставаясь на своем насесте. На передней стенке инструмента были нарисованы всякие балканские крестьяне, танцующие среди пальмообразных ив. Время от времени шарманщик менял руку. Я видел кофту и юбку его маленькой лысой обезьянки, ее воротник, свежую рану у нее на шее, цепь, за которую она хваталась всякий раз, когда хозяин дергал, делая ей больно. Я видел несколько слуг, они стояли вокруг, глазея, скалясь, – простые люди, ужасно потешавшиеся над обезьяньими ужимками. Только вчера неподалеку от того места, где я все это записываю, я столкнулся с фермером и его сыном (похожим на тех живых, здоровых детей, которых можно увидеть на рекламе кукурузных хлопьев для завтрака) – они так же забавлялись, глядя, как молодой кот мучил детеныша бурундучка – давал тому пробежать несколько дюймов и потом снова на него набрасывался. Бурундучок почти полностью лишился хвоста, обрывок кровоточил. Не в силах спастись бегством, затравленный малыш прибег к последнему средству: он остановился и лег на бок, чтобы слиться с игрой света и тени на земле, но вздымавшийся слишком бурно бочок выдал его. Наступление вечера привело в действие семейный граммофон – еще одну музыкальную машину, звуки которой проникали сквозь мое стихотворение. На веранде, где собрались наши друзья и родственники, из его медной пасти...