Поиск по творчеству и критике
Cлово "AUCH"
Входимость: 3. Размер: 14кб.
Входимость: 2. Размер: 144кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Входимость: 1. Размер: 55кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 14кб.
Часть текста: Опыт структурно-семиотического анализа показал: являясь непосредственной реакцией на события повседневности, значительное число текстов Мандельштама одновременно включает оценку этих событий через историко-культурные уподобления с помощью шкалы ценностей. Такой подход позволяет выявить особую нагруженность текстов и одновременно является предпосылкой их мировоззренческой интерпретации. С помощью циклизации стихов Мандельштама и анализа подтекстов, содержащихся в его статьях, удалось показать следующее. Система ценностей раннего Мандельштама складывается под влиянием полемики с символистской эстетикой и в стремлении к идентификации с чаадаевско-соловьевской традицией («русской идеей»), как она воспринималась в начале ХХ века. Не только идеи Чаадаева, Вл. Соловьева (отчасти К. Леонтьеваи Достоевского), но и их интерпретация в культуре «серебряного века» стали отправным пунктом мировоззрения Мандельштама. С первых самостоятельных шагов акмеист Мандельштам полемизирует с символистским панэстетизмом и релятивизмом, настаивая на незыблемости основных этических норм. Отрицание позитивистской теории прогресса, утверждение безусловности личностного начала и экзистенциальной свободы, идей культурного универсализма и исторической преемственности восходят к историософским концепциям Чаадаева, Соловьева и деятелей религиозного возрождения (Вяч. Иванов, Д. Мережковский, Н. Бердяев, М. Гершензон и др.). «Место человека во вселенной», «ценностей незыблемая скала» — опорные понятия раннего Мандельштама, с которыми он вступает в революцию. Произвол и насилие над личностью, уничтожение культурных ценностей Мандельштам оценивает однозначно отрицательно. Бунту и самоубийственной жертвенности революционеров он противопоставляет «труд и...
Входимость: 2. Размер: 144кб.
Часть текста: признан радикальным во многих отношениях. Выше уже говорилось о болезненных скачках и переломах в культурософско-филологических взглядах Мандельштама. Если в статьях 1922–1923 годов Мандельштам еще лелеет свои утопические идеи об эллинистической природе русской культуры и литературы, то в статье «Вульгата» он называет любые высказывания об эллинизме и византинизме русского языка реакционными и призывает к его секуляризации (II, 299). В данной связи показателен и самокритичный выпад Мандельштама против его собственных концепций эллинизма (II, 409), который пришелся как раз на время работы над переводами с немецкого. Знаменательна и концовка статьи «Выпад», в которой выражается надежда на то, что русская поэзия когда-нибудь дойдет до читательских масс, сохранивших «филологическое чутье» (II, 412). Радикальность Мандельштама имела и конкретную политическую окраску. В 1922 году в статье «Кровавая мистерия 9-го января» поэт оправдывает казнь царя, а в 1923 году зло высмеивает марионеточное правительство грузинских меньшевиков [192]. По мнению И. Эренбурга, Мандельштам «постиг масштаб происходящего, величие...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: сухо беззвучные молньи блистали с оловянного его голубка… Андрей Белый. “Серебряный голубь” Общеизвестно, что Хлебников ввел для себя категорический запрет, прозвучавший клятвой в его рождественской сказке “Снежимочка”: “Клянемся не употреблять иностранных слов!”. И все же в конце жизни, составляя перечень “языков”, им использовавшихся (таких, например, как “заумный язык”, “звукопись”, “словотворчество”, “перевертни” и т. д.), пунктом шестым он пометил “иностранные слова”, а пунктом двадцатым – “тайные”. Закончив классическую гимназию, Хлебников учился в Казанском и Петербургском университетах и значит худо-бедно (при фантастической памяти!) владел древнегреческим, латынью, французским и немецким. В 1912 году Хлебников уговорил М. Матюшина напечатать несколько стихотворений тринадцатилетней девочки, “малороссиянки Милицы”, и – по его же признанию – ему очень нравилось, что юная протеже пылко восклицала в стихах: Французский не буду Учить никогда. В немецкую книгу Не буду смотреть. Мы возьмем лишь один пример из богатого арсенала хлебниковских загадок, строящийся на “тайном” скрещении русского и ненавистного ему и всегда отвергаемого немецкого языка. Тем более что сам поэт указывает на единую, общую жизнь этой межъязыковой тайны: Здесь немец говорит “Гейне”, Здесь русский говорит “Хайне”, И вечер бродит ворожейно По общей жизни тайне. То есть звучание двух языков – русского и немецкого – едино по своей сути, принадлежит общей тайне и судьбе. Только истинный гений может носить имя Гейне. Так имя великого немецкого поэта звучало не только для Хлебникова. Другой случай совместного ворожения: Из...
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Часть текста: H. Heine * Здесь дышит истинная поэзия… (Г. Гейне) I’ vidi ben, si com’ ei ricoperse Lo cominciar con l’ altro, che poi venne, Che fur parole alle prime diverse. Dante Alighieri. “Divina Commedia” …Это было всё что угодно, но не язык, всё равно – по-русски или по-немецки. О. Мандельштам. “Шум времени” Сюжет этого бессюжетного шуточного стихотворения Осипа Мандельштама – “Дайте Тютчеву стрекозу…” (1932) – возникает намного раньше, и его анализ придется начать издалека. Русская поэзия непредставима без пира: от сниженного образа самого забубенного пьянства – и до возвышенного, философски патетического “разума великолепного пира”. Как сказал поэт, поэзия – это “воспламененное сознание”, con s cience ardente. Пастернак, зажигая греческий смысл слова “пир” – “огонь”, пишет в 1913 году: Пью горечь тубероз, небес осенних горечь И в них твоих измен горящую струю. Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ, Рыдающей строфы сырую горечь пью. Мандельштам откликается на пастернаковские “Пиршества” с законной горечью и гордостью лишенца: Кому зима – арак и пунш голубоглазый, Кому душистое с корицею вино, Кому жестоких звезд соленые приказы В избушку дымную перенести дано. ( II, 36) В 1928 году Пастернак переписывает свои стихи: Наследственность и смерть – застольцы наших трапез. И тихою зарей – верхи дерев горят – В сухарнице, как мышь, копается анапест, И Золушка, спеша, меняет свой наряд. (I, 58) Большой любитель общего дела Валерий Брюсов решает принять участие в “Пьянстве” – именно так называлось в черновике его стихотворение “Симпосион заката”, написанное 15 августа 1922 года (возможно, сразу после выхода в свет мандельштамовского “Кому зима...
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Часть текста: напечатано в «Литературной газете» 23 ноября 1932 года и таким образом завершило целую серию мандельштамовских публикаций этого года. По-видимому, свою роль при публикации сыграло и то обстоятельство, что один из героев стихотворения — Гете, столетие со дня смерти которого широко отмечалось в СССР в 1932 году [274]. Исследователи, касавшиеся HP, высказывали предположение, что это стихотворение представляет собой кульминацию немецкой темы у Мандельштама [275], но в силу неизученности самой немецкой темы они не выделяли того, что, собственно, кульминируется. Кульминационность выражается не столько в самом факте прямого обращения к немецкой речи и литературе, для Мандельштама не уникальном (ср. обращения к армянской и итальянской речи), сколько в том, что в HP, как ни в каком другом стихотворении, пересеклись и переплелись почти все мотивы, наработанные Мандельштамом в рамках немецкой темы. Если в других стихотворениях нам, как правило, приходилось «вылавливать» немецкие мотивы из обшей сюжетно-метафорической канвы стихотворения, то в HP Мандельштам само название выдвигает немецкий элемент на первый план. Для адекватного понимания HP требуется не только изучение и подключение к разбору стихотворения всех немецких мотивов поэта, но и обсуждение ближайшего контекстуального окружения стихотворения. В предыдущей главе нами было показано, что произведения Гете — одного из персонажей HP — оказываются не только главным объектом самопроекций и идентификаций, но и связующим центром «немецких» аллюзий в стихотворениях 1931–1932 годов. Однако этим контекстуальное окружение HP не исчерпывается. Помимо армянских впечатлений обращению Мандельштама к немецкой речи и поэзии предшествовали его поэтические медитации о русской поэзии, о Державине и Батюшкове, Тютчеве, Языкове, Фете, авторах, связанных с «немецкой» поэтической традицией в русской...
Входимость: 1. Размер: 55кб.
Часть текста: стал Вагнер. Перед разбором «вагнеровского» стихотворения «Валкирии» хотелось бы коротко остановиться на стихотворении «Американка», в котором описывается путешествие американки по Старому Свету: в перечне европейских достопримечательностей, наряду с Лувром и афинским Акрополем, оказывается и «Фауст» Гете: Не понимая ничего, Читает «Фауста» в вагоне И сожалеет, отчего Людовик больше не на троне. («Американка», I, 92) «Фауст» представляет часть устаревшего и идеализированного образа Европы, над которым иронизирует Мандельштам. Но за высмеиванием американки, как и в большинстве стихотворений 1912–1913 годов, читается полемика с символистами. «Фауст» Гете был объявлен идеологической предтечей символизма [56], упоминание предсимволистского «Фауста» «всуе», в контексте юмористического сюжетного стихотворения о туристическом паломничестве американки к европейским «святыням», было своего рода акмеистическим «святотатством» (ср. выпад в «Утре акмеизма»: «символисты были плохими домоседами, они любили путешествия» (I, 179)). В нашем стихотворении Мандельштам гротескно сравнивает гетеанство символистов с наивным европеизмом путешествующей американки [57]. В стихотворении «Валкирии» Мандельштам также иронически полемизирует с пристрастиями символистов. И если в «Американке»...