Вариант 1
В Петербурге мы сойдемся снова —
Словно солнце мы похоронили в нем —
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем:
— В черном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все живут бессмертные цветы.
Дикой кошкой горбится столица.
На мосту патруль стоит.
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Мне не надо пропуска ночного,
Часовых я не боюсь.
За блаженное бессмысленное слово
Я в ночи советской помолюсь.
— Для тебя страшнее нет угрозы,
Ненавистник солнца, страх,
Чем неувядающие розы
У Киприды в волосах!
Может быть, века пройдут —
И блаженных жен родные руки
Легкий пепел соберут.
Через грядки красные партера
Узкою дорожкой ты идешь,
[И старинная клубится голубая сфера]
Не для черных душ и низменных святош:
Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи
В черном бархате всемирной пустоты:
Все поют блаженных жен крутые плечи,
А ночного солнца не заметишь ты.
24 ноября 1920, Петербург
Вариант 2
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате январской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы.
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Мне не надо пропуска ночного,
Часовых я не боюсь:
За блаженное, бессмысленное слово
Я в ночи январской помолюсь.
Слышу легкий театральный шорох
И девическое «ах» —
И бессмертных роз огромный ворох
У Киприды на руках.
У костра мы греемся от скуки,
Может быть, века пройдут, —
И блаженных жен родные руки
Легкий пепел соберут.
Где-то хоры сладкие Орфея
И родные темные зрачки;
И на грядки кресел с галереи
Падают афиши-голубки.
Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи,
А ночного солнца не заметишь ты.
1920, 1927