‹ОДА›
Когда б я уголь взял для высшей похвалы —
Для радости рисунка непреложной, —
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголек, —
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Я б несколько гремучих линий взял,
Все моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого, не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему, — вдруг узнаешь отца
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его — не Сталин, — Джугашвили!
Художник, береги и охраняй бойца:
В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного. Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой — ему народ родной —
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее — дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска.
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
На твердость рта — отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко — знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь — откровенность, весь — признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною — ловить лишь сходства ось —
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь — к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада...
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
На чудной площади с счастливыми глазами.
Глазами Сталина раздвинута гора
Как море без морщин, как завтра из вчера —
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
Сильна, убориста, умна — добро живое —
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
И шестикратно я в сознаньи берегу,
Его огромный путь — через тайгу
И ленинский октябрь — до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
—
Январь—март 1937
Примечания
<Ода> (с. 311). — CCI, № 341, — только ст. 77 — 80 («Уходят вдаль людских голов бугры...») как отдельное ст-ние. Slavic Review, v. 34, 1975, № 4, p. 083 — 693 (неполный текст, публикатор не указан). Впервые полностью — Scanda-Slavica, v. 22. 1975, p. 35 — 41, с пропуском ст. 56 (публ. Д. Янгфельдта). В СССР — ст. 77 — 80 как отдельное ст-ние — полностью — Советский цирк, 1989, 12 — 18 октября, № 41, с. 15, под загл. «Ода Сталину». Авториз. список другой редакции заключительной строфы, с датой «18 января — 3 февраля 1937» (AM), — Приложения, <1>. Далее этот текст был зачеркнут, строфы 1 и 2 переменены местами и внизу приписана трудночитаемая строфа — см. <II>. Список первоначальной редакции (соответствует строфам 3 — 7), без загл. и с датой «1937», — Приложения, <III>. Автограф ст. 77 — 80 («Уходят вдаль людских голов бугры...») — на одном листе с черновиком ст-ния «Не сравнивай, живущий несравним...» (НМ-III, с. 238). Печ. по № 517, где дано по списку из AM.
«Ода» — домашнее название. Мотивации — желанию обезопасить себя — и обстоятельствам ее написания Н. Я. Мандельштам посвятила целую главу: «Он не сумел задушить собственные стихи, и они, вырвавшись, победили рогатую нечисть. Попытка насилия над собой упорно не удавалась. Искусственно задуманное стихотворение, в которое О. М. решил вложить весь бушующий в нем материал, стало маткой целого цикла противоположно направленных, враждебных ему стихов» (HM-I, с. 217, 220). Окончательный вариант был завершен в марте 1937 г. и отослан в несколько московских редакций. Позднее Мандельштам просил уничтожить текст «Оды».
«Оду» как на выражение слабости духа поэта и потери им «поэтической правоты» (см., напр.: Сарнов Б. Заложник вечности (Случай Мандельштама). — Огонек, 1988, № 47, с. 26 — 30). По мнению А. С. Кушнера, Мандельштам начал эти стихи «из страха и желания спастись, но постепенно увлекся, что было не так трудно, как нам сейчас кажется. Человек тридцатых годов не был убежден в своей человеческой правоте, чувство правоты у него сочеталось с чувством вины, а кроме того — гипноз власти, особенно — сталинский гипноз. Эти стихи — лишь наиболее полное, но не единственное свидетельство колебаний и сомнений Мандельштама» (из письма к П. М. Нерлеру от 9 августа 1980 г.). Действительно, «Оде» свойственна смысловая двойственность, подчас двусмысленность (недаром ни один журнал «Оду» не напечатал). Сам по себе патетический ритм (Г. Фрейдин относит размер «Оды» к жанру «пиндарической оды»), в сочетании с «высоким штилем» большинства фраз, содержит скрытое пародийное начало. Многозначительно и сослагательное наклонение в первой же строке, проводящее черту между реальным автором и «лирическим героем» «Оды». См. вступ. статью, НМ-1, с. 193 — 197, и статью Гр. Фрейдина «Мандельштамовская «Ода Сталину»: история и миф» (The Russian Review, v. 41. 1982, October, № 4, p. 400 — 424).
Уголь. — Ср. «угль, пылающий огнем» в «Пророке» Пушкина.
— Ср. стержневой образ «оси земной» в других ст-ниях этого периода.
Я б воздух расчертил на хитрые углы — возможно, намек на ремесленный прием рисующих с образца портретистов, расчерчивающих образец и свою копию на квадраты (ср. «И не рисую я, и не пою» — реверсивное высказывание Мандельштама в ст-нии «Вооруженный зреньем узких ос...»).
Как я, рисуя, плачу. — Ср. ст-ние «Где связанный и пригвожденный стон...». «Плакал, потому что задание было невыполнимым» (примеч. Н. Я. Мандельштам).
Я б несклько гремучих линий взял. — Ср. ст-ние «За гремучую доблесть грядущих веков...».
Вдруг узнаешь отца. — «Задохнешься от такого папаши» (примеч. Н. Я. Мандельштам).
— возможно, парафраз горьковской характеристики Сулеймана Стальского, данной ему на I съезде писателей в 1934 г.: «Гомер XX века» (С. Стальский был известен своими одическими поэмами о Сталине, Ежове и др., см. также эпиграмму на него — I, 359). Ст. 37 — 38. — Ср. слова Мандельштама: «Почему, когда я думаю о нем <Сталине>, передо мной все головы — бугры голов? Что он делает с этими головами?» (НМ-I, с. 197).
Сжимая уголек. — Ср. «угольный мозг» в ст-нии «Мир начинался страшен и велик...» (или «каменноугольный» в другой редакции).
На чудной площади. — Ср. ст-ние «Да, я лежу в земле, губами шевеля...».
Глазами Сталина раздвинута гора. — Ср. ст-ние «Внутри горы бездействует кумир...».
— Имеются в виду шесть «клятв» Сталина в его речи, произнесенной над гробом Ленина 26 января 1924 г.: «Мы клянемся, товарищ Ленин, что мы с честью выполним этот твой завет» и т. д. Ср. также «клятву» в ст-нии «Если б меня наши враги взяли...».
Для сильных губ чтеца. — По предположению И. М. Семенко, имеется в виду В. Яхонтов: «Не было ли замысла, чтоб эта «Ода» вошла в репертуар Яхонтова и спасла О. М.?»