На мертвых ресницах Исакий замерз
И барские улицы сини —
Шарманщика смерть, и медведицы ворс,
И чужие поленья в камине...
Уже выгоняет выжлятник-пожар
Линеек раскидистых стайку,
Несется земля — меблированный шар, —
И зеркало корчит всезнайку.
Площадками лестниц — разлад и туман,
Дыханье, дыханье и пенье,
И Шуберта в шубе застыл талисман —
Движенье, движенье, движенье...
3 июня 1935
Примечания
«На мертвых ресницах Исакий замерз...» (с. 219). — ВП-II, с. 43. В СССР — Комсомольская искра, Одесса, 1966, 6 марта. БП, № 177, с неточной датой «3 апреля 1935» и разночт. в ст. 1: «Исакий» и ст. 11: «замерз талисман» (описка в ВС — повторение строчки из ст. 1).
1933 г.: тот рассказал, что она умерла в Стокгольме, сразу же на вокзале, как только ступила на платформу (см.: НМ-III, с. 213). «К стихам о мертвой женщине я вижу два побудителя: первый — Марина <в ст-нии «За Паганини длиннопалым...». — П. Н.> приводит к личной теме, второй — женщины в жизни Гете напоминают о событии собственной жизни. Их портреты чем-то напомнили о типе красоты О. Ваксель» (там же, с. 215). Ст-ние — узел поэтических мотивов «раннего» Мандельштама (Шуберт, Исаакий, шуба).
— старший псарь в псовой охоте (ср. «век-волкодав»).