НАШЕДШИЙ ПОДКОВУ
(Пиндарический отрывок)
Глядим на лес и говорим:
— Вот лес корабельный, мачтовый,
Розовые сосны,
До самой верхушки свободные от мохнатой ноши,
Им бы поскрипывать в бурю,
Одинокими пиниями,
В разъяренном безлесном воздухе;
Под соленою пятою ветра устоит отвес, пригнанный к пляшущей палубе,
И мореплаватель,
В необузданной жажде пространства,
Влача через влажные рытвины
Хрупкий прибор геометра,
Сличит с притяженьем земного лона
Шероховатую поверхность морей.
А вдыхая запах
Смолистых слез, проступивших сквозь обшивку корабля,
Любуясь на доски,
Заклепанные, слаженные в переборки
Не вифлеемским мирным плотником, а другим —
—
Говорим:
— И они стояли на земле,
Неудобной, как хребет осла,
Забывая верхушками о корнях
На знаменитом горном кряже,
И шумели под пресным ливнем,
Безуспешно предлагая небу выменять на щепотку соли
Свой благородный груз.
С чего начать?
Все трещит и качается.
Воздух дрожит от сравнений.
Ни одно слово не лучше другого,
Земля гудит метафорой,
И легкие двуколки
В броской упряжи густых от натуги птичьих стай
Разрываются на части,
Соперничая с храпящими любимцами ристалищ.
Трижды блажен, кто введет в песнь имя;
Украшенная названьем песнь
Дольше живет среди других —
Она отмечена среди подруг повязкой на лбу,
—
Будь то близость мужчины,
Или запах шерсти сильного зверя,
Или просто дух чобра, растертого между ладоней.
Воздух бывает темным, как вода. и все живое в нем плавает, как рыба,
Плавниками расталкивая сферу,
Плотную, упругую, чуть нагретую, —
Хрусталь, в котором движутся колеса и шарахаются лошади,
Влажный чернозем Нееры, каждую ночь распаханный заново
Вилами, трезубцами, мотыгами, плугами.
Воздух замешен также густо, как земля, —
Из него нельзя выйти, в него трудно войти.
Шорох пробегает по деревьям зеленой лаптой,
Дети играют в бабки позвонками умерших животных.
Хрупкое летоисчисление нашей эры подходит к концу.
Спасибо за то, что было:
Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.
Эра звенела, как шар золотой,
Полная, литая, никем не поддерживаемая,
На всякое прикосновение отвечала «да» и «нет».
Так ребенок отвечает:
«Я дам тебе яблоко»— или: «Я не дам тебе яблоко».
— точный слепок с голоса, который
произносит эти слова.
Звук еще звенит, хотя причина звука исчезла.
Конь лежит в пыли и храпит в мыле,
Но крутой поворот его шеи
Еще сохраняет воспоминание о беге с разбросанными
ногами, —
Когда их было не четыре,
А по числу камней дороги,
Обновляемых в четыре смены,
По числу отталкиваний от земли
Пышущего жаром иноходца.
Так
Нашедший подкову
Сдувает с нее пыль
И растирает ее шерстью, пока она не заблестит;
Тогда
Он вешает ее на пороге,
Чтобы она отдохнула,
И больше уж ей не придется высекать искры из кремня.
Человеческие губы,
которым больше нечего сказать,
Сохраняют форму последнего сказанного слова,
Хотя кувшин
наполовину расплескался,
пока его несли домой.
То, что я сейчас говорю, говорю не я,
А вырыто из земли, подобно зернам окаменелой
пшеницы.
Одни
на монетах изображают льва,
Другие —
голову.
Разнообразные медные, золотые и бронзовые лепешки
Век, пробуя их перегрызть, оттиснул на них свои зубы.
Время срезает меня, как монету.
И мне уж не хватает меня самого...
1923
Примечания
— Красная новь, 1923, № 2 (март — апрель), с. 135 — 137, с подзаголовком «Пиндарический отрывок». Накануне, Берлин, 1923, 7 октября («Лит. неделя»), с. 7, с подзаголовком «Пиндарический отрывок» и в виде «стихотворения в прозе». ВК, с. 74 — 80. К-23, с. 91 — 95, с подзаголовком «Пиндарический отрывок». С, с. 168 — 172, с датой «1923». БП, — AM. Оттиск из «Красной нови» с авт. правкой, приводящей к тексту К-23, — ИМЛИ, ф. 225, оп. 1, ед. хр. 12. Печ. по К-23.
Второе по величине (после «Стихов о неизвестном солдате») поэтическое произведение Мандельштама и единственное написанное свободным стихом: именно так немецкие романтики (Гельдерлин, молодой Гете) переводили утонченно-сложную строфику древнегреческого поэта VI — V вв. до н. э. Пиндара или же подражали ей. К Пиндару восходят, по-видимому, и композиционная резкость внутренних переходов, а также мотив коня и колесных состязаний, один из основных у Пиндара. Описание авторского чтения этого произведения см. в кн. Эм. Миндлина «Необыкновенные собеседники» (М., 1979, с. 103 — 105).
‑ Ср. об Одиссее в ст-нии «Золотистого меду струя так лениво текла и так долго...».
Шероховатую поверхность морей. — Ср. «шершавые кручи» в ст-нии «С розовой пеной усталости у мягких губ...».
Вифлеемский плотник — новозаветный Иосиф.
Отец путешествий — скорее всего, Одиссей.
Чобр (чебрец, тимьян) — эфироносный кустарничек с характерным терпким запахом.
Воздух бывает темным. — Ср. ст. 9 в ст-нии «Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы».
Влажный чернозем Нееры — здесь: море и время (Неера — дочь Океана, возлюбленная Гелиоса, символизирующая целину). Ср. «Время вспахано плугом» в том же ст-нии.
Шорох пробегает по деревьям зеленой лаптой. — Ср. первоначальную редакцию ст-ния «Московский дождик» (см. Приложения).
губы... — Ср. ст-ние «Да, я лежу в земле, губами шевеля...» (1935).
Время срезает меня, как монету. ‑ — 4 в ст-нии «Холодок щекочет темя...».