ВЕК
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.
Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка
Век младенческой земли —
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.
И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь когда-то гибкий,
На следы своих же лап.
Кровь — строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
И горящей рыбой мещет
В берег теплый хрящ морей.
И с высокой сетки птичьей,
От лазурных влажных глыб
Льется, льется безразличье
На смертельный твой ушиб.
1922
Примечания
— Россия, 1922, №4 (декабрь), с. 7. Красная новь, 1923, № 1 (январь — февраль), с. 47 (вместо ст. 21 — 24, по-видимому ошибочно еще раз напечатаны ст. 13 — 16). ВК, с. 72 — 73. С, с. 166 — 167, с датой (по-видимому, ошибочной) «1923». Во всех указанных публикациях — без последней строфы. БП, «8 октября 1922», — AM. Автограф первопечатного текста, с датой «9 октября 1922», — AM. Автограф того же текста, с датой записи «21 мая 1923 г.», — в альбоме Е. П. Казанович (ИРЛИ, ф. PI, оп. 12, ед. хр. 282, л. 23). Автограф — ф. 225, оп. 1, ед. хр. 9. Печ. по БП, где дается по авт. экз. С, в котором 3 февраля 1936 г. была восстановлена первоначальная редакция.
Ср. ст-ние «За гремучую доблесть грядущих веков...». В сентябре 1934 г. (по-видимому, лишь тогда весть об аресте Мандельштама достигла русской эмиграции) М. Цветаева написала ст-ние, судя по всему являющееся откликом на ст-ние «Век»:
«Поэзия», вып. 37. М., 1983, с. 140).
Словно зверь, когда-то гибкий, на следы своих же лап. — Ср. в предисловии к роману Л. Сент-Огана «Тудиш» (Л., 1925): «Но никто лучше Лефевра Сент-Огана не сумел показать последнего прыжка, когда-то гибкого, восемнадцатого века, который, как зверь с раздробленными лапами, упал на подмостки новой эры».