173.
М. С. ШАГИНЯН,
5 апреля 1933 г.
Дорогая Мариетта Сергеевна!
Эта вещь, которую я вам посылаю и хочу, чтобы вы прочли, еще не напечатана (будет в «Звезде» и в Ленингр‹адском› изд‹ательстве›); но случилось так, что эта вещь — эта рукопись — уже работает и дышит, как живой человек, отвечает, как живая за живых, и вместе с ними борется. Помните, в Эривани я брал у вас томик Гете, и читали статейку в ЗКП, где я поклонился и от вас и от себя «живой» природе? Тематика наших беглых встреч с вами и даже через Якова Самсоновича, который умеет и любит слушать, для вас — всегда была защитой действительности от мертвых ее определителей. Вы всегда бранили меня за то, что я не слышу музыки материализма, или диалектики, или все равно как называется.
«Путешествии». Материальный мир — действительность — не есть нечто данное, но рождается вместе с нами. Для того чтобы данность стала действительностью, нужно ее в буквальном смысле слова воскресить. Это-то и есть наука, это-то и есть искусство.
Дружба с героем моей полуповести — она-то и помогла мне эту воскрешающую работу проделать. Самое личное из наших качеств помогло мне сделать такой прыжок в объективность, который мне даже не снился. Кто я? Мнимый враг действительности, мнимый отщепенец. Можно дуть на молоко, но дуть на бытие немножко смешновато. Но для того чтобы действовать, нужно бытие густое и тяжелое, как хорошие сливки, — бытие Аристотеля и Ламарка, бытие Гегеля, бытие Ленина.
Каково же бывает, когда человек, враждующий с постылым меловым молоком полуреальности, объявляется врагом действительности как таковой? Так случилось с моим другом — Борисом Сергевичем Кузиным — московским зоологом и ревнителем биологии. Личностью его пропитана и моя новенькая проза, и весь последний период моей работы. Ему и только ему я обязан тем, что внес в литературу период т‹ак› н‹азываемого› «зрелого Мандельштама».
— лучше, чем из разговора со мной, вы поймете, почему этот человек неизбежно должен был лишиться внешней свободы, как и то, почему эта свобода неизбежно должна быть ему возвращена. Замечу в скобках, как скучное и само собой разумеющееся, что каждый шаг жизни Бориса Сергеевича мне известен, что круг его деятельности и интересов только по домашним признакам и научной специфике разн‹и›тся от моего. У меня всегда было о нем дурное предчувствие, но там, где другой сказал бы о нем «плохо кончил», я хочу сказать — как бы внешне ни обернулось для него — он сейчас начинает и начинает хорошо. У меня отняли моего собеседника, мое второе «я», человека, которого я мог и имел время убеждать, что в революции есть и ‹энтелехия›, и виталистическое буйство, и роскошь живой природы.
Я переставил шахматы с литературного поля на биологическое, чтобы игра шла честнее. Он меня по-настоящему будоражил, революционизировал, я с ним учился понимать, какую уйму живой природы, воскресшей материи поглотили все великие воинствующие системы науки, поэзии, музыки. Мы раздирали идеалистические системы на тончайшие материальные волоконца и вместе смеялись над наивными, грубо-идеалистическими пузырями вульгарного материализма. Большинство наших писателей думают, что идеология — это дрожжи, которые завернуты в пакетик и без которых никак нельзя. Им бы хоть сотую долю Энгельсовой бурности и познавательной страсти молодого марксизма. У нас между наукой и поэзией пошлейшее разделение труда. (Хороша была смычка у Леонова в «Скутаревском».) Полное отсутствие взаимного интереса и любострастия, какие-то спецы, ведущие переписку из этажа в этаж.
Но Борис-то Сергеевич не спец, и поэтому-то сама внешняя свобода, если наша власть сочтет возможным ему ее вернуть, — окажется лишь крошечным придатком к той огромной внутренней свободе, которую уже дала ему наша эпоха и наша страна.
Простите, что писано не моей рукой: не умею; диктовал жене.
5 апр‹еля› 33 г.
— БП, с. 294 (перепеч.: CC-IV, с. 138); полностью — Вопросы истории естествознания и техники, 1987, № 3, с. 131—132 (публ. П. Нерлера).
— семейный архив М. С. Шагинян. Основной текст и дата — рукой Н. Я. Мандельштам; подпись и следующая за нею фраза — рукой Мандельштама.
Шагинян, Мариэтта Сергеевна (1888—1982) — писательница.
Это письмо, по существу, является своеобразным авторским предисловием к "Путешествию в Армению". Но оно имело и другое назначение — помочь молодому другу Мандельштама, биологу Б. С. Кузину, арестованному в начале марта 1933 г. и вскоре после написания этого письма выпущенному на свободу ("вытащил" его, по словам Н. Я. Мандельштам, один знакомый чекист, увлекавшийся энтомологией). О Б. С. Кузине см. коммент. к письму № 242.
Эта вещь, которую я вам посылаю... — "Путешествия в Армению" в архиве М. Шагинян не разыскана; впервые она была опубликована в журн. "Звезда", 1933, № 5, с. 103-125. В Ленинградском издательстве писателей (членом правления которого была М. С. Шагинян) книга была доведена до третьей корректуры, датируемой 31 июля 1933 г. (ее переплетенный экз-р имеется в библиотеке — № 23692, из собрания Б. С. Соловьева, в середине 1930-х гг. бывшего зам. главного редактора изд-ва "Советский писатель"). Книга в изд-ве так и не вышла — видимо, в связи с появлением в "Литературной газете" и "Правде" (соответственно, от 17 июня и 30 августа 1933 г.) разгромных статей Н. Оружейникова и С. Розенталя. Более того, Мандельштаму было предложено печатно покаяться и отмежеваться от критической прозы, на что он не пошел.
З. К. П. — "За коммунистическое просвещение" — см. коммент. к письму № 167; в этой газете (1932, 21 апреля) был опубликован очерк Мандельштама "К проблеме научного стиля Дарвина".
Яков Самсонович —1960) — писатель и переводчик, муж М. С. Шагинян.
"Скутаревский" —