Мандельштамовская «упоминательная клавиатура» - пушкинские «лепет» и «трепет» и тютчевская «легкая тень»
1
В ноябре 1933 года Мандельштам написал одно из своих восьмистиший:
Скажи мне, чертежник пустыни,
Арабских песков геометр,
Ужели безудержность линий
Сильнее, чем дующий ветр?
- Меня не касается трепет
Его иудейских забот -
Он опыт из лепета лепит
И лепет из опыта пьет377.
Автор данных заметок уже обращался к этому восьмистишию - см. статью «О стихотворении Осипа Мандельштама “Скажи мне, чертежник пустыни...”»378. В указанной работе, где усматривается связь проблематики стихотворения с философией Анри Бергсона, говорится и о том, что упомянутый в стихах «ветр» (именно «ветр», а не «ветер»), символизирующий, по нашему мнению, творческий порыв, может отсылать к известному пассажу из пушкинских «Египетских ночей», где речь идет о поэтической свободе:
Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На чахлый пень? Спроси его.
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон,
Что хочет, то и носит он -
Орлу подобно, он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона, избирает
Кумир для сердца своего379.
(Заодно отметим, что «ветр» у Пушкина «крутится», т.е. совершает круговые, или близкие к таковым, движения; в финальных же стихах мандельштамовского восьмистишия говорится о перетекании «лепета» в «опыт» и «опыта» в «лепет», и мы воспринимаем этот процесс как некий круговорот.)
В настоящем случае хотелось бы обратить внимание на еще один возможный пушкинский подтекст мандель- штамовского стихотворения. Это рассуждение о дамской речи в «Евгении Онегине» - глава третья, строфа XXIX:
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей,
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
И в предыдущей строфе, XXVIII:
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю380.
Пушкин пишет о светских красавицах, привыкших изъясняться по-французски, в чьих устах русский язык приобретает то очарование неправильности, которая умиляет нас в речи ребенка («лепет»). Мандельштам говорит о другом, о поэтическом языке. Но в определенном смысле эти «ле- петы» подобны: ведь и речь поэта представляет собой отход от шаблонного формализованного языка, от словесных и грамматических штампов, банальных стертых конструкций; поэт нарушает и разрушает «правильность», возвращает речи непредсказуемость, обновляет, оживляет язык.
О том, что поэзия нарушает устоявшийся речевой порядок, «взрывает» конвенциональность, Мандельштам говорит не раз. Например, в статье «Борис Пастернак» (1923) сказано: «Так, размахивая руками, бормоча, плетется поэзия, пошатываясь, головокружа, блаженно очумелая и все-таки единственная трезвая, единственная проснувшаяся из всего, что есть в мире». «Бормоча» здесь, конечно, это ягода того же смыслового поля, что и «лепет». И выше в той же статье Мандельштам определяет восхищающую его поэзию Пастернака как «прямое токование (глухарь на току, соловей по весне)...»381.
В стихотворении «Батюшков» (1932) не случайно появляется явно положительная в данном случае характеристика - «косноязычный»:
Наше мученье и наше богатство,
Косноязычный, с собой он принес
Шум стихотворства и колокол братства
И гармонический проливень слез382.
И особенно важно для понимания формулы об опыте и лепете, завершающей мандельштамовское восьмистишие, сопоставить эти стихи с соответствующими местами «Разговора о Данте», который создавался в том же 1933 году, что и занимающее нас стихотворение.
В самом начале мандельштамовской прозы мы встречаем слово «лепет»: «Еще что меня поразило, - пишет поэт о своем первичном знакомстве с итальянским языком, - это инфантильность итальянской поэтики, ее прекрасная детскость, близость к младенческому лепету [курсив мой - Л. В.], какой-то вечный дадаизм»383.
Не меньший интерес представляет рассуждение, которое содержится в черновиках «Разговора о Данте»: «Здесь уместно немного поговорить о понятии так называемой культуры и задаться вопросом, так ли уж бесспорно поэтическая речь целиком укладывается в содержание культуры, которая есть не что иное, как соотносительное приличие задержанных в своем развитии и остановленных в пассивном понимании исторических формаций. <...> Втискивать поэтическую речь в “культуру” как в пересказ исторической формации несправедливо потому, что при этом игнорируется ее сырьевая природа. Вопреки тому, что принято думать, поэтическая речь бесконечно более сыра, бесконечно более неотделанна, чем так называемая “разговорная”». И ниже Мандельштам констатирует: «... бесконечная сырость поэтического звучания, внеположного культуре как приличию, всегда не доверяющего ей.»384.
Связь этих мест из «Разговора о Данте» с восьмистишием о чертежнике и ветре представляется очевидной. Добавим и такое предположение Мандельштама: «Мне кажется, Дант внимательно изучал все дефекты речи, прислушивался к заикам, шепелявящим, гнусавящим, не выговаривающим букв и многому от них научился»385.
Однако не только рассуждения о «сырой» речи творца «Божественной комедии» отозвались в восьмистишии, но, возможно, откликнулась в нем и пушкинская похвала очаровательному в своей неправильности «лепету» прелестных красавиц, «европеянок нежных», как о них сказал Мандельштам («С миром державным я был лишь ребячески связан.», 1931).
2
Уж я не выйду в ногу с молодежью
На разлинованные стадионы,
Разбуженный повесткой мотоцикла,
Я на рассвете не вскочу с постели,
В стеклянные дворцы на курьих ножках
Я даже тенью легкой не войду...386
Давно замечено, что «стеклянные дворцы» имеют, вероятно, отношение не только к известному сну Веры Павловны из романа Чернышевского, но и к строившемуся по проекту Ле Корбюзье в 1929-1936 годах в Москве на Мясницкой дому Центросоюза, чьи опоры первоначально были открытыми - дом стоял на сваях, «на курьих ножках».
В данном случае нас интересует следующая строка. Поэт говорит о том, что он не появится в будущем «даже тенью легкой». Представляется, что эта «тень» могла прийти в стихи Мандельштама из стихотворения одного из самых значимых для него поэтов, Федора Тютчева. Тютчев написал его в 1865 году, на следующий год после кончины Е. А. Денисьевой:
Есть и в моем страдальческом застое
Часы и дни ужаснее других...
Их тяжкий гнет, их бремя роковое
Не выскажет, не выдержит мой стих.
Вдруг все замрет. Слезам и умиленью
Нет доступа, все пусто и темно,
Минувшее не веет легкой тенью,
А под землей, как труп, лежит оно.
Ах, и над ним в действительности ясной,
Но без любви, без солнечных лучей,
Такой же мир бездушный и бесстрастный,
И я один, с моей тупой тоскою,
Хочу сознать себя и не могу -
Разбитый челн, заброшенный волною,
На безымянном диком берегу.
О, Господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей -
Ты взял ее, но муку вспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней, -
По ней, по ней, свой подвиг совершившей
Весь до конца в отчаянной борьбе,
Так пламенно, так горячо любившей
Наперекор и людям и судьбе;
По ней, по ней, судьбы не одолевшей,
Но и себя не давшей победить;
По ней, по ней, так до конца умевшей
Страдать, молиться, верить и любить387 388.
Мандельштам в стихотворении 1931 года, фрагмент из которого был приведен выше, говорит также:
Я, кажется, в грядущее вхожу,
И, кажется, его я не увижу..."
возможности прожить долгую жизнь и увидеть «грядущее», а о том, в каком статусе он останется как поэт. В другом стихотворении того же года Мандельштам заявляет с демонстративной определенностью:
Пора вам знать: я тоже современник...
<...>
Попробуйте меня от века оторвать,
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
(«Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето...»)389
Но все же сама эта декларативная уверенность Мандельштама является, в сущности, проявлением сомнений в необходимости, востребованности его поэзии для эпохи. (Конечно, воздействовали на самооценку косвенным образом и очень удручавшие поэта в это время и осложнявшие положение в литературе обвинения в плагиате в связи с его обработкой старых переводов для новой публикации «<Тиля Уленшпигеля» Ш. де Костера, выпущенного в свет издательством «Земля и фабрика».)
И если мы учитываем тютчевский контекст, с заявленными в стихотворении о Денисьевой двумя возможностями для минувшего, - остаться навсегда в прошлом, как труп, лежащий под землей, или, пусть «легкой тенью», но присутствовать в новой жизни, войти в нее - мы лучше понимаем, какую остроту имела для Мандельштама мысль о современности (конечно, не в узком, примитивно-утилитарном и поверхностном смысле) или несовременности его поэзии.
Позднее, думается, эта неуверенность была преодолена. О том свидетельствуют как воронежские стихи 1937 года, так и письмо этого же времени, в которых мотив тени интерпретируется иначе и имеет другие коннотации:
В роскошной бедности, в могучей нищете
Живи спокоен и утешен -
Благословенны дни и ночи те,
И сладкогласный труд безгрешен.
Несчастлив тот, кого, как тень его,
Пугает лай и ветер косит,
И жалок тот, кто, сам полуживой,
У тени милостыни просит.
(«Еще не умер ты. Еще ты не один.»)*
«Пожалуйста, не считайте меня тенью. Я еще отбрасываю тень. Но последнее время я становлюсь понятен решительно всем. Это грозно. Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию; но вскоре стихи мои с ней сольются и растворятся в ней, кое-что изменив в ее строении и составе» (из письма Ю. Н. Тынянову от 21 января 1937 г.)*.
Примечания
377
Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост., под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Т. 1. СПб, 2017. С. 163.
378
ВидгофЛ. М. Статьи о Мандельштаме. М., 2015. С. 8-31.
379
Пушкин А. С. Египетские ночи II Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В2т. Т. 2. М., 1999. С.91-92.
380
Пушкин А. С. Евгений Онегин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В2Т.Т.1. М., 1999. С. 362.
381
Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост., под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Т. 2. СПб, 2017. С. 123-124.
382
Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост., под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Т. 1. СПб, 2017. С. 152.
383
Мандельштам О. Э. Поли. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост, под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Т. 2. СПб, 2017. С. 135.
384
Там же. С. 390.
385
Тамже.С.163.
386
Мандельштам О. Э.
387
Тютчев Ф. И. Поли. собр. соч. Вбт. Т.2. М., 2003. С. 137.
388
Мандельштам О. Э. Поли. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост., под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Т. 1. СПб, 2017. С. 147.
389
Там же. С. 141.
Там же. С.193-194.