О «долгополой» шинели и «садовнике и палаче» в стихотворении О. Мандельштама «Стансы» (1935)
В первом четверостишии « Стансов» (1935, май - июнь или июль) Мандельштам недвусмысленно заявляет:
Я не хочу средь юношей тепличных
Разменивать последний грош души,
Но, как в колхоз идет единоличник,
Я в мир вхожу - и люди хороши. 365
Все ясно: надо принять действительность, идти вместе с народом, стать одним из «сознательных» граждан страны. Ниже сказано еще прямее: «Я должен жить, дыша и больше- вея».
Первое четверостишие продолжает, однако, немотивированное, казалось бы, описание воинской шинели:
Люблю шинель красноармейской складки -
Длину до пят, рукав простой и гладкий
И волжской туче родственный покрой,
Чтоб на спине и на груди лопатясь,
Она лежала, на запас не тратясь,
И скатывалась летнею порой366.
Опальный автор «Стансов», отбывающий ссылку в Воронеже, военным не был и в армию не собирался. Тем не менее весомое заявление первого катрена продолжает не что иное, как именно это описание шинели. Вызывает некоторый вопрос и сама характеристика, которую шинель получает:
«Люблю <...> длину до пят». Солдатская шинель, конечно, длиннополая, но полы ее «до пят» никак не доходят - это было бы очень неудобно. Естественно, можно посчитать эту деталь неким поэтическим преувеличением. Допустим; но о том, что сама шинель появляется в «Стансах» не случайно, свидетельствует ее присутствие и в создававшихся в это же время стихах о Каме («Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток.», апрель - май 1935), причем упоминание шинели завершает поэтическое воспоминание о пути к первому месту ссылки, в Чердынь, и последовавшей вскоре обратной дороге:
И хотелось бы тут же вселиться, пойми,
В долговечный Урал, населенный людьми,
И хотелось бы эту безумную гладь
В долгополой шинели беречь, охранять376.
Предложим теперь наше объяснение, возможный ответ
на поставленный вопрос.
В 1933 г., к 15-летней годовщине создания Красной Армии, была подготовлена художественная выставка «XV лет РККА». Выставке придавалось большое значение, ее проведение рассматривалось как важное государственное мероприятие. Среди представленных на выставке работ наиболее успешной была признана скульптура Л.В. Шервуда «Часовой». Она стала фактической эмблемой всей выставки. Изображение «Часового» многократно тиражировалось и широко распространялось: солдат в длиннополой (именно до пят) утепленной шинели (фактически, тулупе военного образца), в буденовке; в руках - винтовка с прим- кнутым штыком.
В 1933 г. вышла книжка, посвященная выставке, - «Художественная выставка XV лет РККА»367. Издание представляет собой набор репродукций избранных произведений, экспонировавшихся на выставке. На обложке - изображение «Часового». Из Москвы выставка была переведена в Ленинград и развернута в залах Этнографического отдела Русского музея. На обложке каталога368 - «марка выставки» (так и написано) - работа Б.В. Щуко, стилизованное изображение «Часового». Переехала экспозиция в Харьков, и скульптура Шервуда была установлена прямо перед входом на выставку. На обложке соответствующей брошюры, выпущенной в Харькове в 1935 г., также помещено графическое изображение работы Л. Шервуда369.
После смерти скульптора, в 1955 г., был издан очерк с иллюстрациями, повествующий о творческом пути Л. Шервуда (автор - В. Рогачевский). Успех «Часового» назван в очерке «беспримерным», место работы Шервуда на выставке определено как «центральное»370.
Думается, есть все основания предположить, что впечатление от работы Шервуда могло отразиться в «Стансах» и стихах о Каме. Речь не о том, что Мандельштам был на выставке «XV лет РККА» - она вряд ли могла быть ему особенно интересна - хотя саму возможность такого посещения исключить нельзя. (Был же он на юбилейной выставке «Художники РСФСР за 15 лет»371 - правда, и выставка была другого свойства.) Более вероятно, что Мандельштам видел одну из многочисленных репродукций с изображением «Часового».
Уже после того, как автор данной статьи пришел к выводу, что шинель «до пят» может иметь отношение к скульптуре Л. Шервуда, он (автор) обнаружил весомое, думается, подтверждение этой гипотезы непосредственно у Мандельштама. В «Полном собрании стихотворений» Мандельштама, в разделе «Другие редакции и варианты» приводится такой вариант 10-го стиха «Стансов» (это стих, завершающий описание шинели): «Земного шара первый часовой». Как видим, рассказ о шинели заканчивается словом, прямо указывающим на уже широко известную работу Шервуда. В примечании А. Меца к этому стиху указано: «Эта редакция относится к строфе, выделенной в самостоятельное ст-ние»372 (имеются в виду пятый - десятый стихи «Стансов»; на одной из стадий работы над «Стансами» стихи о шинели Мандельштам рассматривал как отдельное стихотворение373).
То, что «Часовой» Шервуда приобрел значение символическое, вполне объяснимо. Выставка «XV лет РККА» была приурочена к 23 февраля 1933 г., а немногим ранее, 30 января, к власти пришел Гитлер. Нацисты стали хозяевами в Германии, и это обстоятельство не могло не выдвигать на первый план идею обороны, готовности к вероятной войне. К маю - июлю 1935 г., когда Мандельштам писал воронежские «Стансы», было уже очень хорошо понятно, что Гитлер собой представляет и чего от него можно ожидать. Поэтому описание «долгополой» шинели во второй, фактически, строфе «Стансов» (хотя она не во всех изданиях выделяется) стоит на своем месте и логически продолжает первую: впереди, возможно, война, надо быть со своей страной.
Кто враг, от кого надо «беречь, охранять» страну - об этом в «Стансах» недвусмысленно говорится ниже:
Я помню все: немецких братьев шеи
И что лиловым гребнем Лорелеи
Садовник и палач наполнил свой досуг374.
Автор статьи уже имел возможность высказаться, в определенной мере, на тему о «садовнике и палаче» - в статье, опубликованной в 2008 г.375 Стараясь не повторять того, что уже было сказано, в данной работе хочется снова вернуться к этому образу «Стансов».
Мандельштам не забывает о казнях антифашистов в Германии. Именно «шеи» упомянуты, возможно, потому, что уже через два месяца после прихода Гитлера к власти в Германии была введена смертная казнь через повешение - об этом, в частности, сообщали «Известия»376. Вполне возможно и то, что эта деталь мандельштамовского стихотворения указывает на восстановление в Германии смертной казни через отсечение головы - на это обстоятельство обратил внимание Д. Лахути377
(Тут необходимо сделать небольшое отступление. Мандельштам был увлеченным радиослушателем; постоянный интерес к газетной информации также был ему свойствен. Подтверждение и тому, и другому содержится как в произведениях самого поэта, так и в воспоминаниях о нем. Поскольку нас в данном случае в первую очередь интересует и будет интересовать Мандельштам - читатель газет, то приведем только две цитаты на этот счет. В 1923 г. в очерке «Холодное лето»: «А я люблю выбежать утром на омытую светлую улицу, через сад, где за ночь намело сугробы летнего снега, перины пуховых одуванчиков, - прямо в киоск, за “Правдой"»378. И через 14 лет, за полтора года до гибели: «Вот “Правды” первая страница, / Вот с приговором полоса»379. В период пребывания в Воронеже интерес поэта к центральным средствам массовой информации был, несомненно, еще сильнее - это также известно и вполне понятно. Творчеству Мандельштама в соотношении с теми событиями в стране и за рубежом, которые освещала советская пресса 1930-х гг., посвящена большая работа О.А. Лекманова380.)
О преследованиях нацистами коммунистов и других инакомыслящих в фашистской Германии центральная и региональная пресса сообщала, естественно, регулярно. О «немецких братьях» забыть было невозможно.
Значительно сложнее обстоит дело с «садовником и палачом», который «наполнил свой досуг» гребнем Лорелеи.
В своей вышеупомянутой предыдущей работе мы высказали предположение, что одним из прототипов этой фигуры мог быть Г. Гиммлер. Это предположение подверглось критике оппонентов, и мы вынуждены признать, что они (в частности, Д. Лахути) были правы. Мы «соблазнились» несомненной похожестью. Напомним вкратце: Гиммлеру еще в детстве нравилось садоводство, он изучал сельское хозяйство и имел соответствующий диплом, был чрезвычайно увлечен траволечением; сельскохозяйственные наклонности сочетались у Гиммлера с обожанием и мифологизацией немецкой старины, германского рыцарства и т.п. Глава СС с 1929 г., он постепенно шел вверх по партийной лестнице. В номере от 4 апреля 1933 г. (т.е. через 2 дня после информации о введении в Германии смертной казни через повешение) «Известия» на первой странице в заметке «Карьера Гимлера» (так, с одним «м») сообщают, что он назначен «начальником баварской политической полиции» и что ему «будут подведомственны отделения политической полиции, работа вспомогательной полиции и концентрационные лагеря». Собственно, первый из фашистских концлагерей, Дахау, он и открыл в марте 1933 г. Сочетание «палача» с «садовником» и «романтиком» (Лорелея) налицо.
И все же в 1933 - 35 гг. Гиммлер еще не был столь значительной и зловещей фигурой, которой стал позднее. Упоминания его в советской прессе нечасты. Маловероятно, что Мандельштам в «Стансах» мог иметь в виду его.
Нет, все-таки за «садовником и палачом» стоит в первую очередь Гитлер. Нельзя не признать хорошо обоснованными соображения Д. Лахути, который, вслед за И. Месс-Бейер, указывает на то, что сравнение Сталина с заботливым садовником было распространено в советской печати и у всех на слуху, а о занятиях Гитлера садоводством ничего не из- вестно.381 Нет сомнений и в том, что чрезвычайно опасное сочетание «садовника» и «палача» могло поэту, в случае опубликования его стихов (а Мандельштам рассчитывал «Стансы» напечатать), стоить дорого. Вольная или невольная «отсылка» к Сталину действительно присутствует. Проблема заключается, однако, в том, что Сталин плохо вяжется с Лорелеей, а ведь мы имеем дело с единым образом.
Характеристика Гитлера как «садовника» может, как нам представляется, иметь следующий смысл: садоводство ассоциируется с селекцией, отбором наиболее перспективных и нужных пород, безжалостной рациональной выбраковкой слабых, ущербных, гибридизацией и т.п. Гитлер, фанатичный приверженец идей расовой селекции, именно это и предлагал осуществить и осуществлял на практике в человеческом обществе, руководствуясь, разумеется, собственным представлением о том, кто ущербен, а кто нет. Гитлер еще в молодости узнал об идеях социал-дарвинизма, и социал-дарвинизм стал, фактически, одной из основ нацистской идеологии. Э.И. Колчинский в своей фундаментальной книге «Биология Германии и России - СССР в условиях социально-политических кризисов первой половины XX века (между либерализмом, коммунизмом и национал-социализмом)» - за указание на это сочинение мы приносим благодарность Л.Ф. Кацису - констатирует: «Розенберг [знакомый Гитлеру с 1923 г., произведший на Гитлера сильное впечатление и ставший к концу 1920-х гг. ведущим идеологом НСДАП «по расовым вопросам» - Л.В.] расширил социал-дарвинистскую терминологию, делая упор не столько на отбор и выживание наиболее приспособленных, сколько на “искоренение”, “уничтожение”, “выбраковку" (Ausmerze) неприспособленных». «Социал-дарвинизм <...> стал основой, в первую очередь, праворадикальных, консервативных сил, рвущихся к власти в Веймарской республике»382. На страницах книги Э. Колчинского не раз встречаются имена биологов - знакомых Мандельштама, в частности, неоламаркиста Б.С. Кузина. В связи с этим весьма примечательно утверждение Колчинского: «Ламаркизм в Веймарской республике, как и в СССР, считали политически левым, и - соответственно - еврейским учением, в то время как его противников причисляли к правому политическому лагерю»383.
Мандельштам был приверженцем идеи об эволюции как следствии, в первую очередь, изначально присущего жизни креативного импульса, «творческой эволюции» (вспомним его увлечение Бергсоном и Ламарком). Мысль о механическом вмешательстве в этот процесс «со стороны» и сортировке «нужных» и «негодных» - такая мысль была ему очевидно совершенно чужда.
В связи с вышесказанным хочется обратить внимание на два обстоятельства, которые, кажется, не попадали в поле зрения исследователей. Первое. Известно тесное общение Мандельштама в 1933-1934 гг., т.е. в период, непосредственно предшествовавший его первому аресту, с Владимиром Нарбутом. Нарбут был частым гостем в квартире Мандельштамов на ул. Фурманова (ныне снова Нащокинский переулок), у Кропоткинской ул. (ныне снова Пречистенка), где Осип и Надежда Мандельштам поселились осенью 1933 г. Дружескому общению способствовало и то, что В. Нарбут жил тогда совсем неподалеку - в Курсовом переулке у Остоженки (где он и был арестован в 1936 г.)384. Между тем в это время Нарбут работает над новыми стихами, в духе так называемой «научной поэзии», приверженцем которой он тогда был (цикл «Под микроскопом», 1933 - 1934). Логично предположить, что старый товарищ-поэт мог познакомить Мандельштама со своими новыми сочинениями. В цикл «Под микроскопом» входит, в частности, стихотворение «Садовод». Стихам предпослан эпиграф - слова И.В. Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы: взять их у нее - наша задача». Работу «садовода» автор стихотворения сравнивает с холощением животных; так же смело надо «переделывать» и стихи:
Перхоть, клей, подрагиванье, тренье,
На губах - любовь: не продохнешь!
В суматохе зреет подозренье:
Приготовь для кесарева нож...
Только бы в саду не растеряться:
Лестница, -
И жарко от кастраций.
Марлевый сачок повис потом.
(Как у нас лущили, холо стили,
В балке поднимали на попье.
И клещи мошонку защемили.
Плавает яичников тряпье.
Как у нас, без всяких фанаберий
Переделывают ямб, хорей.
Интонационный стих оперил
Мысли, чтобы ритм не захирел.)
Я прошу:
средь пасмурного дыма
Веток и пыльцы (с весною стык),
Мудрый садовод,
Неукротимый
Обуздай наукою мой стих!385
Вариант этого стихотворения под еще более интересным для нас названием «Садовник» сохранился в архиве В.Б. Шкловского. Стихи посвящены И.В. Мичурину.
Это скрещиванье, опыленье -
Что, как не древесная любовь?
Лезет семечками из плодов.
А у нас ни сроков, ни охоты
Сохранять врожденное лицо:
Черенок и нож подтянут всходы,
Банка светится уже пыльцой.
Слыша, как под песни комсомолок
Перестраивается страна,
Улыбается в усы помолог:
- Молоды еще мы, старина! -
Над Козловом день - высок, лазурен.
Но куда лучистей воля, ум
У того, кого зовут Мичурин,
Кто в зеленый окунулся шум.
Селекционер, он в мире первый
Показал (трезвейший чародей!),
Сколько превращений и гипербол
Спрятано в растении, в плоде.
Выводя породу за породой,
Дичь и косность мы на части рвем.
Что ж, повозимся еще с природой,
В долголетьи нет стране отказа, -
Нас гормоны новые бодрят.
Нам социализм широкоглазой
Веткой машет дни и ночь подряд.
Сами из породы полноправных,
Садоводы чувств и головы,
Мы вконец спокойны за питомник,
За сады, в движении молвы,
Если есть у нас такой садовник,
Как, Иван Владимирович, Вы!386
В примечании к «Садовнику» Н.Бялосинская и Н. Панченко сообщают: «М.б., глава из задуманной поэмы о Мичурине. В АШ [архив В.Б. Шкловского - Л.В.] сохранились черновики, планы, выписки к этому замыслу»387. То есть над этой темой Нарбут работал в течение определенного времени.
Известно, что Мандельштам не принимал «научную поэзию». Воспоминание о его выступлении на соответствующем диспуте оставила Н.Я. Мандельштам: «Выступал он очень редко - ведь все с самого начала покрылось густым слоем официальщины и не располагало к свободному разговору. При мне он лишь однажды ввязался в спор на литературном собрании в ГИХЛе [Государственное издательство художественной литературы - Л.В.], посвященном <...> “научной поэзии”. Мандельштам выступал очень резко и оспаривал самое понятие “научная поэзия”. Нарбут ликовал: настоящее литературное собрание. Санников, второй адепт этого вида поэзии, чернел от гнева»388. (В примечании к этому эпизоду из мемуаров Н. Мандельштам А.А. Морозов высказывает предположение, что упомянутое собрание происходило в декабре 1932 г.389)
Обстоятельство второе. 7-го июня 1935 г., то есть в период работы поэта над «Стансами», умер садовод-селекционер И.В. Мичурин. Этот факт не мог пройти мимо внимания Мандельштама. Мичурин скончался в городе Мичуринске (в 1932 г. Козлов получил имя селекционера), достаточно близко от Воронежа; более того, Мичуринск в то время входил в состав Воронежской области (Тамбовская область была выделена из Воронежской в 1937 г.). О смерти знаменитого восьмидесятилетнего садовника, кавалера орденов Ленина и Трудового Красного знамени, сообщали центральная и региональная пресса и радио.
Во избежание кривотолков сразу оговоримся, пусть эта оговорка и будет звучать комично: Мичурин, естественно, никакого отношения к фашизму и Гитлеру не имел. Для нас в данном случае имеет значение только то, что он был садовник и селекционер. Известие о кончине Мичурина могло вызвать у Мандельштама мысль об идеях расовой селекции, которых придерживался и которые воплощал в жизнь Гитлер. (Гитлер назван в стихотворении Мандельштама «палачом». Полностью сознавая необходимость и важность садоводства, нельзя не заметить, что в садовых ножницах - одном из главных орудий любого садовода - есть определенное сходство с чем-то хирургически-пыточным.) Наша гипотеза при этом никак не противоречит убедительному предположению Р. Тименчика, что образ «садовника и палача» может восходить к рассказу Ж. Гюисманса «Парикмахер»390. (Рассказ «Парикмахер» входит в книгу Гюисманса «Парижские арабески»; в 1913 г. Мандельштам написал рецензию на эту книгу, изданную на русском языке в переводе Ю. Спасского.) В «Египетской марке» (1927 - 1928) и радостном стихотворении 1931 г. «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..» о парикмахерах говорится вполне позитивно. Отметим, однако, что в обоих случаях речь идет о мытье головы - о стрижке прямо не сказано.
Теперь о гребне Лорелеи. Повторим сначала банальные истины: Рейн - священная река Германии, Лорелея - золотоволосая красавица, чья песня завораживает плывущих по реке, и они разбиваются о скалы. Образ Лорелеи неразрывно связан с Рейном. Стихотворение Гейне о Лорелее из цикла «Возвращение на родину» (1823-1824) приобрело широкую популярность и стало народной песней.
Лорелея может быть «прочитана» как образ самой Германии, ее романтического очарования, влекущего и смертоносного. Лорелея поет, соблазняет и губит - такова она в стихотворении «Декабрист» (1917). Чарующие звуки «подруги рейнской», «вольнолюбивой гитары» (ср. с описанием Ленского: «Он из Германии туманной / Привез учености плоды: / Вольнолюбивые мечты...» - «Евгений Онегин», Глава вторая, VI) привели к обреченному на поражение восстанию. Холод в «Декабристе» говорит о приближающейся смерти, является постоянным для Мандельштама признаком российской государственности и отсылает, несомненно, как и строка «Но жертвы не хотят слепые небеса», к Тютчеву: «О жертвы мысли безрассудной, / Вы уповали, может быть, / Что станет вашей крови скудной, / Чтоб вечный полюс растопить!» (« 14-ое декабря 1825»)391
Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Ро ссия, Лета, Лорелея392.
Эта общность подчеркнута в варианте к «Декабристу»:
«С глубокомысленной и нежною страной
Нас обручило постоянство».
Мерцает, как кольцо на дне реки чужой,
Обетованное гражданство.393
Мысль о связи исторических путей России и Германии откликнулась в «Стансах» 1935 г. - в них сказано, конечно, не только о Германии.
В «Египетской марке» образ Лорелеи опять связывается с темой смерти - в данном случае, с насильственной смертью, бессудной казнью, расправой. Самосуд вершится на Фонтанке. «Вот и Фонтанка - Ундина барахольщиков и голодных студентов с длинными сальными патлами [как мы видим, и здесь в скрытом виде звучит, в положительном ключе, «парикмахерская» тема - вымыть голову, да и подстричься упомянутым студентам не мешало бы - Л.В.], Лорелея вареных раков, играющая на гребенке с недостающими зубьями...»394 доклада на заседании Мандельштамовского общества («Садовник и палач. « Стансы» 1935 г.). «Судя по контекстам, - замечает Н. Носова, - гребень, гребенка - это сниженный образ музыкального инструмента, атрибут дурака, клоуна, “Лорелеи вареных раков" и. палача». В «Египетской марке» устанавливается образная связь игры на гребенке и насильственной смерти, работы палача. В 1933 г. эта связь снова проявляется. Н.Носова цитирует «Квартиру» 1933 г.: «В стихотворении “Квартира тиха, как бумага.” читаем: “И я как дурак на гребенке / Обязан кому-то играть”». Заметим, что в следующем четверостишии «Квартиры» поминаются палачи: «Присевших на школьной скамейке / Учить щебетать палачей». В этом же 1933 г., в стихотворении «Ариост», появляется знаменитая строка: «Власть отвратительна, как руки брадобрея» (вспомним, что Мандельштам вернулся к этому стихотворению в Воронеже в июне 1935 г. - т.е. в период работы над «Стансами»). «Брадобрей» - по определению, тот, кто бреет: в руках у него бритва.
Как нам представляется, у Мандельштама со временем сформировалась определенная ассоциативная связь, образно-контекстуальная цепочка: парикмахер (ножницы связывают его с садовником, ножницы и бритва устанавливают связь с «палачом», гребень - с Лорелеей) - садовник - палач - Лорелея - игра на гребенке (соблазн). Этот комплекс проявлялся в разных аспектах, поворачиваясь разными гранями, по мере творческой надобности поэта. Базисным элементом данной конструкции послужили, очевидно, гоголевские «Записки сумасшедшего», где несчастному Поприщину выбрили в сумасшедшем доме голову и льют на нее холодную воду. В «парикмахерском» эпизоде «Египетской марки» содержится почти дословная цитата из «Записок сумасшедшего» («...матушка, пожалей своего сына...»), что не раз отмечалось исследователями, в частности, А.А. Морозовым и М.Л. Гаспаровым.
Двойственность образа красавицы-губительницы Лорелеи нашла отражение в работе Мандельштама над текстом «Стансов»: имелся вариант «И что проклятым гребнем Лорелеи»405 вместо «лиловым». Не останавливаясь в данном случае подробно на выбранном Мандельштамом для гребня Лорелеи лиловом цвете с его сложными, уводящими и к эпохе романтизма, и к символизму, и к модерну ассоциациями (в стихотворении Гейне у Лорелеи гребень золотой), заметим только, что в фонетическом отношении стих Мандельштама передает плеск рейнской волны - «и что ЛИЛОвым гребнем ЛОреЛЕИ ». Можно вспомнить пушкинские строки из «Евгения Онегина» (выделим соответствующие звуки): «ЛИшь ЛОдка, весЛАми махая, / пЛЫЛА по дремЛЮщей реке: / и нас пЛЕняЛИ вдаЛЕке / рожок и песня удаЛАя...» (Глава первая, XLVIII).
Итак, гребень Лорелеи - в руках «садовника и палача» («игрока на гребенке», соблазнителя, вводящего в соблазн своей примитивной музычкой), причем гребень как-то связан с досугом. Не претендуя на стопроцентную доказательность, попробуем предложить некоторые объяснения.
пресса уделила этому событию большое внимание. «Правда» в номере от 11 мая 1933 г. на первой странице сообщает: «Фашистское средневековье. Сожжение книг в Берлине». 12 мая «Правда» в краткой заметке под заголовком «Национальное возрождение на кострах из книг» возвращается к этой теме, а 13 мая в газете появляется статья Д. Заславского о событиях в Германии «Игра с огнем». (Если Мандельштам читал «Правду» от 13 мая, он вряд ли мог бы не обратить внимания на имя журналиста, немало крови ему попортившего в недавнем конфликте в связи с публикацией издательством «Земля и фабрика» перевода «Тиля Уленшпигеля»; в этом запутанном деле Мандельштаму пришлось защищаться от обвинений в плагиате.) «Известия» в номере от 12 мая 1933 г. помещает информацию о состоявшемся в Берлине «колоссальном аутодафе» («Германское средневековье. Публичное сожжение книг»). В сообщении говорится о сожжении книг Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, а также Генриха Манна, Фрейда, Ремарка и других авторов. 14 мая «Известия» (страница 2) публикуют статью Карла Радека «Выше знамя социалистической культуры» - отклик на уничтожение книг в Германии. Это - непосредственная реакция ведущих советских газет на произошедшее. Но и в период работы Мандельштама над «Стансами» напоминание о состоявшемся почти два года назад в Германии сожжении книг появилось в центральной прессе: 1 мая 1935 г. «Известия» вышли с очерком И. Эренбурга «Наша родина» (страница 6 газеты). Имя Эренбурга Мандельштам, очевидно, не пропустил бы. Эренбург не раз в своей статье возвращается к нацистскому показательному костру и, что для нас в данном случае важно, называет и имя Гейне, самым популярным произведением которого являются стихи о Лорелее. Противопоставляя Советский Союз фашистскому государству, автор статьи заявляет: «Мы взяли Маркса, Энгельса, Гегеля, Гете, Гейне. <...> Мы не жгли книг и не воевали с призраками». Знал ли Мандельштам, что, хотя книги еврея Гейне сжигались 10 мая 1933 г. и сочинения его были официально запрещены (об этом Мандельштам вполне мог знать), стихотворение о Лорелее, прочно вошедшее в немецкую культуру, продолжало тем не менее публиковаться, но под заголовком «народная песня»? Вероятно, нет. Дело не в том, что Гейне относился к тем писателям, с которыми Мандельштам чувствовал наибольшую близость, - как раз напротив. Но Гейне мог напомнить о Лорелее. И ситуацию автор «Стансов» увидел зорко: «садовник и палач» похитил, присвоил, поставил себе на службу ключевые образы немецкого народного сознания и немецкой романтики (в связи с Лорелеей вспомним и стихи К. Брентано).
Остается неясным, какой «досуг» имеется в виду. Наше предположение сводится к следующему. Как уже упоминалось выше, в апреле - мае 1935 г., то есть практически одновременно со «Стансами», Мандельштам работает над стихами о Каме. Черновик одного из стихотворений на эту тему - «Как на Каме-реке глазу темно, когда...» - содержит следующие строки:
Празднуют первое мая враги.
Лорелеиным гребнем я жив, я теку
395.
Празднованию Первого мая в фашистской Германии придавалось немалое значение. Праздник именовался «днем национального труда» и отмечался, помимо свыше предписанных шествий (см., например, в книге Д. Лахути396), концертами «в исконно-немецком духе», «народными гуляньями», как сказали бы в Советском Союзе, и т.п. При этом особое внимание уделялось наиболее значимым для немецкой истории местам, и национальная река, естественно, не была исключением. Что же касается непосредственно 1 мая 1935 г., он был еще объявлен и днем «национального подъема». «Правда» сообщала: «Берлин, 28 апреля. Ответственный организатор первомайских церемоний министр пропаганды
Геббельс опубликовал “воззвание к германскому народу", в котором разъясняет политическое значение празднования 1 мая в “Третьей империи” в нынешнем году. Судя по этому воззванию, национал-социалистское руководство стремится придать предстоящим торжествам явно выраженный характер внешнеполитической демонстрации и вызвать новый национальный подъем 408» .
«Досуг» - как это слово ни трактуй, оно говорит о нерабочем времени. Думается, что речь идет о праздновании 1 мая. Подобно тому, как нацисты присвоили, поставили себе на службу национальные символы («лиловый гребень Лорелеи» - фактически, сам Рейн, Рейн неотделим от златокудрой красавицы: «Лорелеиным гребнем я жив...»), они прибрали к рукам и опоганили праздник 1 мая; Рейн у Мандельштама взывает о помощи. Еще раз обратим внимание на то, что выше цитированная статья И. Эренбурга появилась в «Известиях» именно в номере от 1 мая 1935 г. На следующей странице этого же номера «Известий» (страница 7) помещен список деятелей немецкой культуры, находящихся в тюрьмах, концлагерях, в эмиграции, а также отстраненных от работы - список «немецких братьев».
высказать мнение, что в этой строфе воронежских «Стансов» отразилось воспоминание о недолгом пребывании Осипа и Надежды Мандельштамов в Москве в прошлом, 1934 г., когда они ехали из Чердыни в Воронеж: все в Москве тогда говорило о встрече челюскинцев и их спасителей-летчи- ков (челюскинцев Москва приветствовала 19 июня 1934 г., Мандельштамы находились в Москве, вероятно, 21-23 июня). Д.Лахути обратил внимание на другое обстоятельство: на сообщение о прибытии в Москву после арктических перелетов 408 «Инсценировка “национального подъема” в Германии» / / «Правда», 29 апреля 1935 г. С. 5. в мае 1935 г. летчиков Водопьянова, Молокова и Линделя. Водопьянов, в частности, прибыл в Москву на поезде 22 мая, еще затемно (на поезде, но - знаменитый летчик и после перелета в Арктике), и Д. Лахути вполне убедительно связывает заметку в «Правде» о встрече Водопьянова со строкой Мандельштама - «До первого трамвайного звонка»397. Но это не противоречит, как нам кажется, нашей версии: информация 1935 г. могла «наложиться» на московско-воронежские впечатления 1934 г.: именно М.В. Водопьянов, один из героев-летчиков, спасавших челюскинцев, приехал (вместе с Э. Кренкелем) 6 июля 1934 г. в Воронеж, и весь город встречал и приветствовал его. Подчеркнем, что это было в первые дни пребывания Мандельштама в Воронеже, и не могло пройти незамеченным.398 (Добавим, что Водопьянова в 1934 г. встречали в Воронеже не только как героя, но и как земляка - он родился в селе Большие Студенки под Липецком, липецкие же земли входили с 1928-го до середины июня 1934 г. в Центрально-Черноземную область с центром в Воронеже, а с 13 июня 1934 г., после разделения Центрально-Черноземной области на Воронежскую и Курскую, - в Воронежскую область. Липецкая область была образована только в 1954 г.).
К кому адресован призыв Рейна «Браток, помоги» в черновых строках корреспондирующих со «Стансами» стихов о Каме? Логично предположить, что река должна в первую очередь обратиться к реке. Обращение кажется безадресным, если не принять во внимание, что вся та часть России, о которой идет речь в стихах о Каме, называется Урал, что одна из главных рек региона также именуется Уралом и что с этой рекой неразрывно связалось имя Чапаева, чей образ мы встречаем в создававшихся в это же время (апрель - июнь 1935 г.) стихотворениях «День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток...» и «От сырой простыни говорящая.». В первом стихотворении Урал (регион) прямо назван, во втором неназванная река Урал упоминается в связи со смертью Чапаева. Именно Урал с его городами, ельником, реками и горами («И хотелось бы гору с костром отслоить» - как переводную картинку: сохранить в памяти) «хотелось бы. охранять» (еще раз процитируем стихи о Каме): «И хотелось бы тут же вселиться, пойми, / В долговечный Урал, населенный людьми, / И хотелось бы эту безумную гладь / В долгополой шинели беречь, охранять».
представляет в данном контексте всю советскую Россию. Призыв Рейна откликается именно в финале одного из стихотворений, где речь идет о Чапаеве: «Захлебнулась винтовка Чапаева - / Помоги, развяжи, раздели!..» - («От сырой простыни говорящая.»399; курсив мой - Л.В.).Сводя воедино сказанное Мандельштамом в «Стансах» и стихах о Каме, можно было бы, рискнув позволить себе некоторую шутливость, заметить, что олицетворяющая Рейн Лорелея обращается за помощью к мифологизирующемуся на глазах Чапаеву («За бревенчатым тыном, на ленте простынной, / Утонуть - и вскочить на коня своего» - концовка стихотворения «День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток.»). До такого не додумались еще ни создатели анекдотов, ни В. Пелевин...
Но революционная винтовка Чапаева ушла в СССР в прошлое. На смену ей пришла винтовка «Часового». «Все перепуталось, и некому сказать, / Что, постепенно холодея.» Ю.Л. Фрейдин обоснованно усматривает прообраз мандельштамовской «долгополой шинели» в шинели Сталина400<« Оде »> 1937 г. ( «Когда б я уголь взял для высшей похвалы...») отзовется, в портрете Сталина, шинель из стихов 1935 г.: вождь представлен «в шинели, в картузе». Но это предположение не входит в противоречие с нашей гипотезой: одна шинель могла вполне «дополнить» другую.
Нелишне будет привести в заключение следующий факт: в духе провозглашенного нацистами возвращения к германским корням, «крови и почве», Геббельс начал кампанию по возрождению так называемых «тингов» (Thing). Древние германцы собирались некогда под открытым небом на сходы, «тинги», для обсуждения общих дел (подобно тому, как славяне собирались на вече). По указанию Геббельса места для «тингов» стали обустраивать по всей Германии, выбирая наиболее привлекательные и романтические ландшафты. Обычно сооружались, в духе античных амфитеатров, площадка для выступлений и представлений и места для участников (зрителей). Один из таких амфитеатров был построен и на скале Лорелеи; возводили его в 1934 - 1939 г. Интересно отметить, что начало строительству было положено 30 апреля, накануне праздника 1 мая - правда, не 1935-го, а 1934-го года401.
Но об этом Мандельштам, видимо, не знал.
365
Мандельштам О.
366
Там же. С. 243.
367
Художественная выставка XV лет РККА. Специальный выпуск Центрального органа Революционного Военного Совета СССР «Красная Звезда». М.: 1933.
368
XV лет Р.К.К.А. Художественная выставка. Русский музей. Л.: 1933.
369
Художественная выставка 15 лет РККА. Харьков: 1935.
370
371
Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб.: 2005. С. 184-185.
372
Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб.: 1995. С. 493.
373
374
Там же. С. 244.
375
Видгоф Л. Осип Мандельштам: несуществующий кремлевский собор, безголосый Иван Великий, кареглазая Москва и воображаемый прилет из Воронежа // Вопросы литературы, 2008, № 2 (март - апрель). С. 343-346. Статья, в несколько измененном виде, вошла в данный сборник.
376
«Известия», 2 апреля 1933 г. С. 2.
377
Образ Сталина в стихах и прозе Мандельштама. Попытка внимательного чтения (с картинками). М.: 2008. С. 131-132.
378
Мандельштам О. Собрание сочинений в 4-х тт. М.: 1993 - 1997. Т. 2. 1993. С. 308.
379
380
Лекманов О. «Я к воробьям пойду и к репортерам...». Поздний Мандельштам: портрет на газетном фоне // Toronto Slavic Quarterly Academic Electronic Journal in Slavic Studies. № 25 (Summer 2008).
381
Лахути Д. Образ Сталина в стихах и прозе Мандельштама. Попытка внимательного чтения (с картинками). М.: 2008. С. 135-138.
382
Биология Германии и России - СССР в условиях социально-политических кризисов первой половины XX века (между либерализмом, коммунизмом и национал-социализмом). СПб.: 2007. С. 370-371.
383
Там же. С. 332.
384
Бялосинская Н., Панченко Н. Косой дождь [вступительная статья] // Стихотворения. М.: 1990. С. 40-41.
385
Нарбут В. Стихотворения. М. 1990. С. 353-355.
386
Там же. С. 322 - 323.
387
388
Мандельшам Н. Вторая книга. М.: 1999. С. 315.
389
Там же. С. 682.
390
Тименчик Р. Тименчик Р Текст в тексте у акмеистов // Труды по знаковым системам. XIV. Тарту: 1981.
391
Тютчев Ф. Стихотворения. Письма. М.: 1978. С. 33.
392
Полное собрание стихотворений. СПб.: 1995. С. 138.
393
Там же. С. 458.
394
Мандельштам О. Собрание сочинений в 4-х тт. М.: 1993 - 1997. Т. 2. 1993. С. 477.
395
Полное собрание стихотворений. СПб.: 1995. С. 493.
396
Лахути Д. Образ Сталина в стихах и прозе Мандельштама. Попытка внимательного чтения (с картинками). М.: 2008. С. 132.
397
Лахути Д.
398
Видгоф Л. Осип Мандельштам: несуществующий кремлевский собор, безголосый Иван Великий, кареглазая Москва и воображаемый прилет из Воронежа // Вопросы литературы, 2008, № 2 (март - апрель). С. 337-349. См. также в данном сборнике.
399
Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб.: 1995. С. 246.
400
401
http: // www.thirdreichruins.com/thingplatz.htm , http: // www.loreley- tourisitik.de/deutsch/aktuell/historyhtml