Видгоф Л.М.: Некоторые соображения о стихотворении «Где ночь бросает якоря...»

Некоторые соображения о стихотворении «Где ночь бросает якоря...»

О загадочном стихотворении Мандельштама «Где ночь бросает якоря...» мало что известно. Неизвестно, когда и где оно написано. Нет никаких сведений об обстоятельствах его написания. Не входившее ни в какие сборники Мандельштама, оно было впервые напечатано через много лет после смерти поэта, в 1970 году, в «Вестнике русского студенческого христианского движения». В трехтомном «Полном собрании сочинений и писем» Мандельштама А. Г. Мец в своих комментариях к этому стихотворению сообщает, что стихи печатаются «по списку в экз. КЗ из библиотеки Л. Э. Ландсберга (рукой его жены?), с пометой ‘‘В сборники не вошло'' (собр. А. Ж. Аренса); является единственным источником текста», и добавляет: «Помета в первой публ. /Коктебель/ - неизвестного происхождения»³³⁶. «КЗ» в сокращении комментатора - третье издание мандельштамовского сборника «Камень», появившееся в 1923 году (М.- Пг.). Напомним стихотворение:

Где ночь бросает якоря

В глухих созвездьях Зодиака,

Сухие листья октября,

Глухие вскормленники мрака,

Куда летите вы? Зачем

От древа жизни вы отпали?

Вам чужд и странен Вифлеем,

И яслей вы не увидали.

Для вас потомства нет - увы,

Бесполая владеет вами злоба,

Бездетными сойдете вы

В свои повапленные гробы.

И на пороге тишины,

Среди беспамятства природы,

Не вам, не вам обречены,

А звездам вечные народы³³⁷.

Москва - Петроград)»; что в городе состоялся литературный вечер, где Мандельштам «экспромтом произнес речь о Блоке» (очевидно, это было 7 февраля на вечере памяти А. Блока); писал Ландсберг и о вечере самого Мандельштама (по информации из местной газеты «Коммунист», вечер был организован 12 февраля) - поэт «говорил о путях русской литературы, о Бергсоне, Розанове, Белом»³³⁸. А 29 апреля того же года Ландсберг писал Волошину о трудностях с изданием стихов и прозы Мандельштама, которые поэт оставил для публикации «проездом в Киев»³³⁹.

Стихотворение «Где ночь бросает якоря...» было утеряно. У вдовы поэта, Н. Я. Мандельштам, его не было. Л. Э. Ландсберг умер в 1957 году. Архив его пропал. И только в 1968 году текст утраченного стихотворения оказался в руках Н. Мандельштам: его принес ей ростовский поэт Л. Г. Григорьян. Сам Григорьян вспоминал о том, как он узнал об этом стихотворении Мандельштама, так: «Стихотворение было... записано на последней странице “Камня”, переизданного ГИЗом в 1923 году, наряду с другими стихами, не вошедшими в книгу, но в шестидесятые годы уже известными. Книжку эту я брал у ростовского поэта Дмитрия Зиомира, а тому подарил ее известный библиофил Илья Иванович (фамилию не помню). К последнему книга, вероятно, попала от юриста Л. Э. Ландсберга, который в свое время был близко знаком с О. Мандельштамом и М. Волошиным и, по слухам, имел немало их рукописных текстов. К тому времени он уже умер, умерла и жена его, брат будто бы переехал в Москву, и архив Л. Э. Ландсберга бесследно исчез»³⁴⁰.

О ком, собственно, идет речь в мандельштамовском стихотворении? По мнению А. А. Морозова, в стихах говорится о большевиках, принципиальных врагах христианства, атеистах и богоборцах. О. Ронен, К. Ф. Таранов- ский, С. Бройд, Е. А. Тоддес и М. Л. Гаспаров считают, что речь идет, напротив, о белых, не сумевших ощутить величие и святость революции, понять необходимость того обновления, которое она несет. Стихотворение, по мнению М. Л. Гаспарова, написано «в 1920 году, когда решался вопрос, эмигрировать вместе с белыми или остаться; поэт решает остаться и укоряет бегущих в том, что они не увидали рождающегося нового мира (сравнение его с Рождеством Христовым в Вифлееме у яслей было нередким в поэзии того времени.; повапленные, т. е. покрашенные гробы - тоже новозаветный образ)»³⁴¹.

Н. И. Вайман полагает, что стихи представляют собой антиеврейский выпад. «Если Мандельштам что и принял в христианстве безоговорочно (в период Первой мировой войны), то именно христианскую историософию, касающуюся судьбы еврейского народа: после рождения Христа народ сей свою историческую миссию исчерпал и фактически умер для истории. А те евреи, которые христианства не приняли, но упрямо продолжают жить, стали символом духовной слепоты и немощи, исторической дряхлости и бесплодности, символом усыхания. <...> Евреи сравниваются с усохшими листьями, отпавшими от древа жизни, поскольку не приняли Христа (яслей не увидали). Привязка этих сухих листьев к октябрю наводит некоторых исследователей на ложный след: не имеются ли тут в виду большевики? На мой взгляд, листья октября - лишь простая метафора, обозначающая “степень усыхания”. “Отталкивание” от своего народа тут почти на физиологическом уровне, злобное и брезгливое.»*.

По мнению автора данной работы, в стихотворении Мандельштама речь идет не о евреях и не о большевиках, а о покидающих Россию белоэмигрантах. Большевиков, конечно, можно было бы назвать отпавшими от «древа жизни» листьями октября, но почему они летят куда- то, «где ночь бросает якоря»? В стихотворении очевиден мотив бегства; но большевики никуда не бежали. Еще в 1991 году Е. А. Тоддес писал о занимающем нас стихотворении: «Опубликованное лишь в 1970 г. в русской зарубежной печати, оно сначала было воспринято как антибольшевистское; того же мнения была Н. Я. Мандельштам. Однако значительно более убедительным выглядит прочтение, согласно которому стихотворение направлено против белых и стоит в ряду многочисленных поэтических текстов, говорящих о революции в евангельских символах. <...> “Вам чужд и странен Вифлеем // И яслей вы не увидали”, - подобный упрек по адресу заведомых атеистов был бы бессодержателен и приобретает смысл, будучи адресован тем, кого автор считает плохими христианами. Мандель- штамовское уподобление вполне сравнимо с появлением Христа во главе красногвардейцев в поэме Блока. <...> Приятие революции, таким образом, не прервало и не только продолжило, но даже усилило христианскую линию его [Мандельштама - Л. В.] идеологической биографии. При этом с одной стороны, он стремится резко сблизить христианство и революцию, как в “Где ночь бросает якоря.”, а с другой стороны, дает в одах гармонизированное решение христианской темы.»³⁴².

Действительно, Мандельштам был, как известно, увлечен в юные годы революционными идеями, в первую очередь в эсеровском варианте. Поэтому падение самодержавия никак не было для него неожиданностью. Октябрьский переворот он воспринял отрицательно; он воспевает Керенского, а большевистская власть характеризуется им как «ярмо насилия и злобы», которое принес «октябрьский временщик» («Когда октябрьский нам готовил временщик.», ноябрь 1917)³⁴³. Однако уже в 1918 году его отношение к новому правлению корректируется. «Прославим власти сумрачное бремя, / Ее невыносимый гнет», - поскольку, как бы то ни было, совершается то, чего ждали поколения народнически ориентированной интеллигенции: «Восходишь ты в глухие годы - / О солнце, судия, народ!» («Прославим, братья, сумерки свободы.», 1918)³⁴⁴. Но революционные увлечения сопрягались у молодого Мандельштама с интересом к Хомякову, Тютчеву, Чаадаеву, Герцену, Достоевскому, К. Леонтьеву. В идейном наследии упомянутых мыслителей одно из важных мест принадлежит теме особого пути России, в чем бы этот путь ни выражался, причем у половины, по меньшей мере, из перечисленных это представление сопровождается верой в мессианское предназначение страны (в той или иной вариации) - верой в свет миру, долженствующий воссиять на Востоке. Не забудем и о взглядах Д. Мережковского и З. Гиппиус, говоривших о христианском обновлении в сочетании с революционно-социальным. Поэтому нам представляется вполне обоснованным мнение Е. А. Тоддеса об отношении Мандельштама к революции как к событию провиденциального характера, для описания которого уместно использовать евангельскую лексику.

и над Иудеей, не принявшей Христа, сгущается вечная ночь богооставленности: Ночь иудейская сгущалася над ним»³⁴⁵. Но ведь о чем идет речь в стихотворении «Среди священников левитом молодым...» (1917), строку из которого цитирует Вайман? Россия в этих стихах уподобляется Иудее (тут Вайман прав); «старцы» не чувствуют грядущей трагедии, надвигающейся тьмы; они потеряли чутье, самодовольны, им присуща самоуспокоенность - так и было в царской России, ее верхушка была консервативна, архаична, духовно бесплодна («беспола», если вернуться к более позднему «Где ночь бросает якоря.»). Но ведь в стихотворении есть и «молодой левит», который понимает, что происходит, - а происходит не только трагедия, но и великое обновление: «Он с нами был, когда, на берегу ручья, / Мы в драгоценный лен Субботу пеленали.»³⁴⁶. Слово Суббота (с прописной буквы) здесь - символ Христа; кто это «мы» («он с нами был»)? Это те немногие, кто понимает смысл происходящего и верит в величие совершающегося - наступило время не только тяжелых испытаний, но и благой вести. А ведь это стихи о революционной России.

«Мандельштам видел в революции не христианское обновление России, а ее прощание с христианством и со всей прошлой, христианской культурой»³⁴⁷, - пишет Вайман. На мой взгляд, дело обстоит сложнее и позиция Мандельштама в то время (хочу подчеркнуть, что речь идет не вообще о Мандельштаме, а о поэте в определенный период времени) не была столь однозначной. В 1917 году он проклинает «октябрьского временщика» Ленина (заметим попутно, Ленин назван именно октябрьским временщиком - слово «октябрь» уже имеет смысл и политический; но об этом еще несколько слов ниже), но в 1918 году взгляды поэта, скажем еще раз, изменяются: в стихах «Прославим, братья, сумерки свободы.» Мандельштам говорит иначе: «Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, / Скрипучий поворот руля.»³⁴⁸. (Вообще взгляды Мандельштама, на мой взгляд, нужно видеть в динамике, а не в статике - при этом не забывая учитывать временной и социальнополитический контекст). «Сумерки свободы» в этом стихотворении, по нашему мнению, скорее рассветные, чем вечерние. При этом прообразом упомянутого в стихах «народного вождя», берущего власть «в слезах», как показал А. Г. Мец, вероятнее всего послужил новоизбранный патриарх Тихон (стихи содержат «цитату» из его речи). В 1919 году Мандельштам создает стихотворение «В хрустальном омуте какая крутизна...», в котором воспевается «христианства ... холодный горный воздух», а в 1920 году, в белом Крыму, пишет «Дом Актера», где сказано: «Никогда, никогда не боялась лира / Тяжелого молота в братских руках»³⁴⁹. Эмилий Миндлин, отметив, что это было последнее стихотворение, созданное Мандельштамом в Феодосии, пишет: «Почти дерзостью было писать в самый разгар врангелевщины предназначенные для публичного исполнения такие стихи.»³⁵⁰. Христианское чувство (мне кажется, точнее, в случае Мандельштама, говорить о чувстве, чем о вере), не противоречило у Мандельштама на этом этапе левым, расплывчато-социалистическим предпочтениям.

В свете такого понимания совершающихся в стране событий (позднее, в 1923 году, Мандельштам скажет в очерке «Холодное лето»: «величавая явь Революции») «плохими христианами», по формулировке Е. А. Тоддеса, парадоксальным образом оказывались отвернувшиеся от революции и бегущие от нее. Отметим неожиданную и много говорящую деталь: инвективы в адрес беглецов напоминают риторику Н. М. Языкова, его гневные обличения в пространном стихотворении «К ненашим» (1844), в котором мы находим текстуальное совпадение с одним из мест в стихах Мандельштама:

Вы полны

Не той высокой и прекрасной

Любовью к родине, не тот

Огонь чистейший, пламень ясный

Вас поднимает; в вас живет

Любовь не к истине, не к благу!

Народный глас - он Божий глас, -

Не он рождает в вас отвагу:

Он чужд, он дик для вас.³⁵¹

(выделено мной - Л. В.)

Ср. у Мандельштама в «Где ночь бросает якоря.»: «Вам чужд и странен Вифлеем.».

Схожа и гневная риторика - стихи Языкова начинаются: «О вы, которые хотите / Преобразить, испортить нас.»; ср. с Мандельштамом: «Куда летите вы? Зачем.» и пр. Языков клеймит ненавистных западников, Мандельштам же, парадоксальным образом, использует риторику славянофильствующего поэта для упрека в непонимании происходящего, в чуждости несущей свет миру России тем людям, которые, казалось бы, никак не должны были бы подвергаться такого рода нападкам: ведь среди бежавших очевидное большинство составляли приверженцы консервативных ценностей, «веры отцов» и т. п. Мандельштам не случайно упоминает «повапленные гробы» в своем стихотворении: с повапленными (окрашенными) гробами Иисус сравнивает лицемерных «книжников и фарисеев», т. е. рьяных приверженцев традиции, которые, по мнению Иисуса, лишь формально, «внешне» праведны, соблюдают тщательно все предписания религиозного закона, следуют его букве, но внутренне «мертвы», поскольку далеки от духа вероучения, а, следовательно, и от подлинной праведности. Н. Вайман обращается к этой части моего рассуждения, спорит с ним, но, на мой взгляд, не совсем верно передает мою мысль. Языков клеймит в своем стихотворении тех людей, которые, по его мнению, не знают России, не понимают ее и т. п. Для него это западники: Чаадаев, Герцен, Грановский и др. У Мандельштама же обличительная риторика Языкова, которого он процитировал, обращена, как я думаю, к тем, кто, будучи противниками революции, патриотами на консервативный лад, традиционалистами во всех отношениях, т. е., так сказать, ревнителями исконности и народности, «не увидали» совершающегося в стране великого обновления, не приняли чаемых именно народом перемен (вот они-то, парадоксальным образом, и не услыхали «народного гласа») - подобно тому, как в Иудее именно традиционалисты, ревнители Закона, ожидавшие прихода Мессии, Мессию не узнали и не приняли. Народ («солнце» и «судия»), молчавший долго, заговорил, а «патриоты»-то его и не услышали. Поэтому Мандельштам и использует в своих стихах евангельский образ «повапленные гробы», когда он говорит о тех, к кому обращены его обличения. Внешне красивые, покрашенные («повапленные»), гробы содержат внутри мертвые кости. Так и приверженцы старого режима: «Вифлеем», рождающийся новый мир, им «чужд и странен». С моей точки зрения, Мандельштам в данном случае говорит то же самое, что однажды сказал Блок: «Убежать от русской революции - позор». Поэтому-то бегущие «бесполы» и «бездетны»: у них нет великой идеи, они духовно бесплодны. (Подчеркнем: мы не говорим здесь о том, каковы были реальные исторические фарисеи - на этот счет существуют разные мнения; речь идет о том, как они представлены в Евангелии.) (И еще одно замечание в скобках: конечно, Мандельштам не обращается со своим обличением к людям «простым», которые просто бежали от гибели, голода, репрессий; речь идет об «идеологах» в широком смысле, идейных противниках революции.) Кстати, факт использования Мандельштамом в своем стихотворении евангельского выражения «повапленные гробы» представляет собой дополнительный аргумент против предположения, что поэт клеймит большевиков-атеистов: в этом вопросе, в отрицании религии, они лицемерами не были.

В одном из мест своей статьи Вайман выдвигает и следующий аргумент: «Допустим, что “Вифлеем” - метафора революции, но тогда почему же он “странен”? Что странного в революции?»³⁵² Странно то, что это революционный Вифлеем. Противники перемен не поняли, что свет миру воссиял не в огосударствленной церкви, а в революции, и дело христианское (мир народам, землю и заводы трудящимся, всем всеобщее равенство, а власти денег конец) делают революционеры-атеисты - пути Господни неисповедимы (как у Блока: малоприятные «двенадцать» - апостолы новой эпохи, как бы он эту эпоху себе ни представлял).

Согласиться же с мнением Н. И. Ваймана об антиеврейской направленности стихотворения Мандельштама мы не можем по следующим соображениям. Несомненно, в стихах и прозе Мандельштама интересующего нас периода встречаются антииудейские высказывания, и Н. И. Вай- ман совершенно справедливо обращает внимание на данный факт: это и стихотворение «Эта ночь непоправима.», написанное в 1916 году (заметим, что эти стихи очевидно связаны - что давно установлено - с хомяковским стихотворением «Широка, необозрима.», где христианство противопоставлено иудейству); и стихи 1917 года «Среди священников левитом молодым.» (где, однако, в первую очередь, думается, речь идет все-таки именно о России, уподобленной древней Иудее); это и зачеркнутый антииудейский фрагмент из статьи «Скрябин и христианство»: «Бесплодная, безблагодатная часть Европы восстала на плодную, благодатную - Рим восстал на Элладу.. Нужно спасти Элладу от Рима. Если победит Рим - победит даже не он, а иудейство - иудейство всегда стоит за его спиной и только ждет своего часа - и восторжествует страшный противуестественный ход истории - обратное течение времени - черное солнце Федры.»³⁵³. И евангельские детали в стихотворении «Где ночь бросает якоря.» дают, казалось бы, основание для антииудейского прочтения произведения. Но, во-первых, не надо абсолютизировать такого рода высказывания; во-вторых, повторим, надо рассматривать тему в динамике и полноте; и, в-третьих, желательно учитывать социально-политический контекст. Статья «Скрябин и христианство» (видимо, конец 1916 или начало 1917 года) написана во время Первой мировой войны, и Рим в данном случае, в определенной степени, символизирует милитаристскую Германию, а Россия, по тогдашнему представлению Мандельштама, - наследница «благодатной» Эллады. (Притом несколько лет тому назад поэт развивал римскую тему в иной тональности - он был увлечен католичеством и воспевал Рим.) А в «Четвертой прозе» (1929-1930) Мандельштам заявляет о том, что ему противно разрешенное писательство и принадлежность к нему «несовместимо с почетным званием иудея», которым он гордится; ему хочется бежать из Москвы («со стариковской палкой - моим еврейским посохом») в Армению, на землю «младшей сестры земли иудейской», - на библейскую землю³⁵⁴. И - главное - почему евреи названы сухими листьями именно «октября»? Указание на октябрь не может служить «опознавательным знаком» иудейства. Октябрь никакой специфически-опознавательной роли в еврейской традиции не имеет. Мы не можем согласиться с мнением Ваймана, что это «простая метафора», обозначающая не более чем «степень усыхания». Не думаем, что вместо октября можно было написать «сентября» или «ноября». Это не пейзаж. Стихи написаны в революционную эпоху, причем, об этом можно говорить с большой вероятностью, в Крыму (в первой публикации стихотворение напечатано с пометой «Коктебель») - а уж при белых никаким новым стилем там не пахло, и октябрьский переворот никак не мог быть назван ноябрьским. Если Мандельштам хотел «обличить» евреев, зачем он использует для разговора о них название месяца, которое вносит в его высказывание путаницу, поскольку указывает на революцию (или переворот, как угодно) в Петрограде 1917 года? Далее. В стихотворении явно звучит, с нашей точки зрения, тема бегства; но это с противостоянием иудаизма и христианства не связано, тем более что во время гражданской войны бежали из страны по разным причинам и соображениям отнюдь не только евреи, а множество, сотни тысяч самых разных людей, и евреи никак не составляли среди них большинство.

Ниже автор данной работы предлагает вниманию читателя некоторые гипотезы, которые доказать он не может. Но, представляется, гипотезы эти имеют право на существование.

Первое. Где, собственно, «ночь бросает якоря»? Когда корабль бросает якорь, он останавливается. Бросить якорь - или остановиться, или находиться на определенном месте в течение определенного времени, укорениться где-либо. Мы не знаем, что значит «В глухих созвездьях Зодиака», но, думается, место пребывания ночи, то пространство, где она «бросает якоря» - это Запад, страны, где «западает» солнце, страны заката. И очень вероятно, что за строкой Мандельштама скрывается, помимо русского слова «Запад», и немецкое название стран Европы - das Abendland («страна вечера»). Например, оригинальное название книги О. Шпенглера «Закат Европы» - Мандельштам читал ее в начале 1920-х годов (очевидно, первый том, опубликованный в советской России в переводе на русский язык в 1923 году) - “Der Untergang des Abendlandes”. Мы бы не стали обращать внимания на немецкое слово, если бы не было давно установлено, что использование иноязычных подтекстов представляет собой важную особенность творчества Мандельштама, определенную структурную особенность (это показали работы О. Ронена, Г. А. Левинтона, Ф. Б. Успенского, Л. Р. Городецкого и других исследователей). Немецкий же язык - один из важнейших «поставщиков» (если не самый важный) таких подтекстов у Мандельштама.

По мнению же Ваймана, ночь - это «иудейская ночь», ночь метафизическая, по выражению исследователя, та самая, которая опустилась на иудейство, не принявшее Христа и в связи с этим лишившееся роли в истории и вообще будущего. Еврейство живет, длит свое существование - бессмысленное, так как благодать отошла от него. Я согласен с Вайманом: в определенный период своей жизни Мандельштам был близок к такой позиции. Но в подтверждение своей точки зрения Вайман ссылается на стихотворение «Эта ночь непоправима...» (1916), где у Мандельштама мы находим образ «черного солнца», в течение ряда лет появлявшийся в сочинениях Мандельштама. Но черное солнце - это не ночь. Мандельштамовский образ черного солнца весьма сложный и противоречивый; во всяком случае, один из источников, к которым он восходит, - это В. Розанов, писатель очень важный для молодого Мандельштама. У Розанова же черный цвет, цвет монашества, символизирует отнюдь не иудейство, а христианство. И это было известно. Выражение «Черное Солнце» употребляет, говоря о Розанове, Р. Иванов-Разумник в 1911 году: «.для Розанова непреложно, что Черное Солнце монашества и есть истинный Христос.»³⁵⁵.

Я не отрицаю, что у Мандельштама «иудейская ночь» в конкретном стихотворении («Среди священников левитом молодым.») означает метафизический конец исторического значения иудейства после пришествия Христа; не отрицаю и того, что некоторые близкие по времени к написанию этого стихотворения мандельштамовские сочинения согласуются с таким представлением; но почему надо полагать, что везде, где Мандельштам пишет о ночи, это обязательно должна быть «ночь иудейская», мне не понятно. Вайман приводит цитаты из Библии (Торы), в которых говорится о том, как располагались станом племена (колена) Израиля вокруг Скинии Завета (по сторонам света); сообщает он и о том, что один стан колен Израилевых соответствовал весне, другой лету, третий осени, а четвертый зиме. При чем же здесь сухие листья именно октября, если в стихотворении Мандельштама речь идет именно о евреях? Наум Вайман указывает и на то, что такое расположение вокруг Скинии связывалось также с зодиакальным кругом; во многих синагогах встречается изображение «зодиакального круга с обозначением месяцев по имени колен Израиля»³⁵⁶. И Вайман трактует первые два стиха анализируемого стихотворения так: «ночь бросает якоря в стане Израиля». Итак, допустим: «в глухих созвездьях Зодиака» - это, метафизически, у Израиля. Но тогда что значат последние строки стихотворения: «Не вам, не вам обречены, / А звездам вечные народы»? Не вам, значит, евреям, обречены (предположим даже и маловероятный в таком понимании вариант «обручены» - это, в данном случае, дела не меняет), а каким же тогда еще звездам? Вне зодиакального круга? Правда, в финальной части своей работы Вайман рисует Мандельштама чуть ли не язычником-звез- допоклонником, что, на мой взгляд, является весьма экстравагантным допущением, особенно если принять во внимание устойчивое неприязненное и, во всяком случае, настороженное отношение поэта к звездам, не раз выраженное в его сочинениях.

Вайман утверждает, что Мандельштам не мог назвать белых «глухими вскормленниками мрака» - «он не считал прошлое России мраком»³⁵⁷ чьей борьбой он восхищался? «Вскормленники мрака» - это, я думаю, то же самое, что «темные силы». К евреям это в данном случае никакого отношения не имеет. Стихотворение «Где ночь бросает якоря.» создано в период гражданской войны и, как уже отмечалось, вероятнее всего в Крыму или вскоре после отъезда (бегства) из Крыма. В Крыму Мандельштам видел остаток

Белой армии, и белые восторга у него никак не вызывали. Позднее его впечатления отразились в прозе («Феодосия») и в стихах 1933 года: «Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым, / Как был при Врангеле - такой же виноватый...»³⁵⁸. Нелюбовь представителей белого воинства к «жидам» Мандельштам и сам имел возможность испытать (он очень не понравился пьяному казацкому есаулу). Потом, через некоторое время, белые его арестовали на основании подозрения в принадлежности к партии «коммуни- стов-большевиков» (контакты с большевиками у Мандельштама действительно были). И есаул, и арест случились летом 1920 года, и если бы не вмешательство М. Волошина, жизненный путь Мандельштама, видимо, в Крыму бы и окончился. Мне кажется, что страстные (а стихотворение «Где ночь бросает якоря.» горячее, страстное) обличения евреев и злоба, которой, по мнению Н. Ваймана, «по отношению к евреям охвачен» поэт, плохо вписываются в данный социально-политический контекст.

Вернемся к теме «ночи» в анализируемом стихотворении. Очень вероятно, что стихотворение Мандельштама соотносится с тем эпизодом из романа Достоевского «Подросток», где Версилов, рассказывая главному герою книги о своем эмигрантском пребывании в Западной Европе, формулирует свое понимание исторического периода жизни Запада так: «заходящее солнце последнего дня европейского человечества»³⁵⁹. «Подросток» правомерно в данном случае вспомнить: можно утверждать, что этот разговор из романа Достоевского Мандельштам «цитировал» в своей статье «Петр Чаадаев» (1914) - там, где поэт говорит, что свобода русского человека, свобода выбора своей судьбы, «стоит величия, застывшего в архитектурных формах, она равноценна всему, что создал Запад в области материальной культуры». Русский человек не укоренен, и в этом его преимущество. В отличие от четко структурированной жизни на Западе, в России «беспочвенное» существование культурного человека в большей мере способствует личному выбору. «У России нашелся для Чаадаева только один дар: нравственная свобода, свобода выбора. Никогда на Западе она не осуществлялась в таком величии, в такой чистоте и полноте»³⁶⁰. Та же мысль проводится в стихотворении Мандельштама «Посох» («Посох мой, моя свобода.») (1914). Ср. с тем, что говорит Версилов: «Европа создала благородные типы француза, англичанина, немца, но о будущем своем человеке она еще почти ничего не знает. И кажется, еще пока знать не хочет. И понятно: они несвободны, а мы свободны. Только я один в Европе, с моей русской тоской, тогда был свободен»³⁶¹.

В свою очередь картина европейского вечера у Достоевского соотносится, очевидно, со знаменитым стихотворением А. С. Хомякова «Мечта». Сравним слова из «Подростка» с ниже приведенными стихами Хомякова: «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог. <...> О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого Божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем им самим!»³⁶² Обратим внимание на то, что «космические» образы в мандель- штамовском стихотворении перекликаются с последовательно проведенной небесной символикой у Хомякова:

О, грустно, грустно мне! Ложится тьма густая

На дальнем Западе, стране святых чудес:

Светила прежние бледнеют, догорая,

И звезды лучшие срываются с небес.

Там солнце мудрости встречали наши очи,

Кометы бурных сеч бродили в высоте,

И тихо, как луна, царица летней ночи,

Сияла там любовь в невинной красоте.

Там в ярких радугах сливались вдохновенья,

И веры огнь живой потоки света лил!..

О, никогда земля от первых дней творенья

Не зрела над собой столь пламенных светил!

Задернут Запад весь. Там будет мрак глубок...

Услышь же глас судьбы, воспрянь в сиянье новом,

Проснися, дремлющий Восток!*

Представляется, что, подобно тому как, по убедительному мнению П. Е. Поберезкиной, Анну Ахматову тема эмиграции побудила прибегнуть к стихам Хомякова «Остров» (другое название «Альбион»), которые исследователь считает источником образа Англии в ах- матовском стихотворении «Ты отступник: за остров зеленый...» (1917, адресовано Б. Анрепу), Мандельштаму также в стихотворении «Где ночь бросает якоря.» неслучайно «пригодилась» поэтическая риторика поэтов-сля- вянофилов. «Интерес же русской культуры 1910-х к Хомякову несомненен, - пишет П. Поберезкина, - помимо монографий Николая Бердяева и о. Павла Флоренского, см. статьи Эрнеста Радлова (отца ахматовского знакомого, режиссера и театрального деятеля Сергея Радлова) и Михаила Кузмина (в журнале “Аполлон” за 1914) о Хомякове-поэте». В примечании П. Поберезкина отмечает: «Следствием этого интереса, возможно, явилась и “Хомякова борода” в “Дайте Тютчеву стрекозу.” Осипа Мандельштама»³⁶³.

Теперь о народах, обреченных звездам (последняя строфа). Я уже высказывал предположение, что «обречены» - это описка (в нашем распоряжении имеется единственный список этого стихотворения - вроде бы из библиотеки знакомого Мандельштама Л. Э. Ландсберга, причем не исключено, что стихи записаны женой Ландсберга). Да, здесь доказать ничего нельзя, но «обречены» противоречит смыслу стихотворения. По логике здесь должно быть, очевидно, «обручены». (Так же считает и крупнейший знаток мандельштамовской текстологии С. В. Василенко.) «Обручены звездам» - вполне возможный вариант: дательный падеж после глагола «обручаться» вполне уместен: «Обручается раба Божия ... рабу Божию.». (И у самого Мандельштама в стихотворении 1915 года «О свободе небывалой.»: «- Я свободе, как закону, / Обручен.»³⁶⁴.) Но, конечно, это наше мнение не имеет никаких шансов повлиять на публикацию стихотворения, поскольку, как выше было отмечено, единственный источник текста, известный на сегодняшний день, это список в экземпляре «Камня» 1923 года из библиотеки Л. Э. Ландсберга. Думаю, что мысль у Мандельштама выражена такая: народы («вечные»; а бегущие от яслей нового Вифлеема «бездетные», духовно бесплодные, у них нет будущего) обручены звездам - речь идет о космическом характере совершающегося обновления. (Редкий у Мандельштама случай, когда о звездах сказано в положительном ключе.) Происходящее в России обновление согласно с «волей мироздания». Такой настрой («космизм») тогда, в первые послереволюционные годы, также был весьма типичен. И у Мандельштама тоже это есть: в статье «Слово и культура» (1921) он писал: «Говорят, что причина революции - голод в междупланетных пространствах. Нужно рассыпать пшеницу по эфиру»³⁶⁵. Другой пример такого рода: «А небо будущим беременно - / Пшеницей сытого эфира» (из стихотворения «А небо будущим беременно...», 1923)³⁶⁶. Некоторые исследователи видят в этих словах отголосок идей Г. Гурджиева.

Следующее предположение, думается, имеет еще меньшую степень вероятности, чем предыдущие. Тем не менее выскажем и его. Ведь, так или иначе, надо отметить интересное текстуальное совпадение, о котором ниже.

3 июля 1962 года, прочитав книгу М. А. Булгакова о Мольере, которая ей понравилась, Н. Я. Мандельштам написала письмо вдове писателя, Е. С. Булгаковой. Оригинал письма находится в отделе рукописей Российской Государственной библиотеки (РГБ). Письмо опубликовано частично в «Летописи жизни и творчества» Мандельштама 2014 г. Цитируем его по этому источнику: «Знаете ли вы о первой встрече О. М. и Мих<аила> Аф<анасьевича>? Это было в Батуме в 21 году. Вы себе представляете, в каком виде мы были все трое. К на<м> [в рукописи описка: «нас» - Л. В.] несколько раз на улице подходил молодой человек и спрашивал О. М., стоит ли писать роман, чтобы послать его в Москву на конкурс. О. М., к тому времени уже знавший литературную жизнь, говорил, что на конкурс посылать ничего не стоит, а надо ехать в Москву и связаться с редакциями. Они иногда подолгу разговаривали именно на эту “практическую” тему. М. говорил мне, что у этого незнакомого юноши, интересующегося конкурсом, вид, внушающий доверие (“В нем что-то есть - он, наверное, что-нибудь сделает”), и что у него, вероятно, накопился такой материал, что он уже не в состоянии не стать писателем. Вскоре в Москве мы встретились с Булгаковым - автором первых рассказов и “Белой гвардии”. Шумный успех “Дней Турбиных” не был для нас неожиданностью»³⁶⁷.

«Юноша» М. Булгаков (на самом деле ровесник поэта; но он выглядел, видимо, моложе рано начавшего лысеть и терять зубы Мандельштама, во-первых, и, во- вторых, Мандельштам был известный литератор, а Булгаков в этом смысле никто), и Мандельштам виделись и беседовали в Батуме в 1921 году. Когда это, более конкретно, могло быть? Об этом ниже. Но, рассуждая теоретически, повстречаться на юге они могли бы еще в 1920 году во Владикавказе. Весь 1920 год Булгаков живет в этом городе. Мандельштам попадает во Владикавказ не ранее начала октября 1920-го: поэт, его брат Александр, И. Эренбург, Л. Козинцева-Эренбург и Я. Соммер едут из Тифлиса через Владикавказ, Минводы, Ростов и Харьков в Москву. Эренбург ехал в качестве дипломатического курьера, он вез важные бумаги. Его спутники считались «сопровождающими». Во Владикавказе пришлось остановиться в гостинице. Но остановка была (судя по воспоминаниям Эренбурга) недолгой: «Ночью мы въехали во Владикавказ; нас отвезли в гостиницу, где полгода назад помещались деникинцы. Я начал обсуждать с представителями горсовета и военным командованием, как нам добраться до Минеральных Вод: поезда не ходили, по дороге шли стычки с небольшими отрядами белых. Мы съели борщ в столовой, где обедали руководящие товарищи; нам даже выдали три буханки хлеба. Под вечер было решено отправить до Минеральных Вод бронепоезд. Однако бронепоезда не оказалось, и к бронепаровозу прицепили два обыкновенных вагона»³⁶⁸.

Это было в 1920-м. А 26 мая 1921 года Булгаков уезжает из Владикавказа в Тифлис (через Баку). В июне он живет в Тифлисе. В июне же (возможно, в конце месяца) Михаил Афанасьевич переезжает в Батум, где в июле - августе безуспешно пытается перебраться в Стамбул. В сентябре Булгаков покидает Батум и 28 сентября приезжает в Москву³⁶⁹.

Мандельштам между 15 и 20 июня 1921 года находится в Баку; не позднее 15 июля поэт приезжает в Тифлис. В декабре Мандельштам перебирается в Батум. (Но некоторая связь с Батумом в этом году может быть отмечена и ранее: 20 июня в батумской газете «Искусство» напечатана статья Мандельштама «Слово и культура».) В начале января 1922 года он уезжает из Батума в Новороссийск. Далее - Ростов-на-Дону, Харьков (где, в частности, общается с вышеупомянутым Л. Э. Ландсбергом), Киев и - во второй половине марта - Москва³⁷⁰.

это хотелось бы обратить внимание, поскольку в «Летописи жизни и творчества» Мандельштама 2014 года, на которую мы неоднократно ссылаемся в нашей работе, выдержка из выше процитированного письма Н. Я. Мандельштам Е. С. Булгаковой помещена на той же странице, где содержатся сведения о жизни поэта в декабре 1921 года в Батуме. Письмо цитируется в «Летописи» в конце раздела «1921» в связи с тем, что упомянутую Надеждой Мандельштам встречу с Булгаковым нельзя более точно локализовать во времени, определить дату. Но, таким образом, может невольно возникнуть представление о том, что Мандельштам и Булгаков общались в Батуме в декабре этого года, чего быть не могло.

18 июня 1922 года датируется литературное приложение № 8 к берлинской эмигрантской газете «Накануне» (газета за номером 68). Как известно, у этой просоветской газеты имелась и московская редакция. Через московский филиал стихи и проза живших в советской России писателей направлялись в Берлин; в «Литературном приложении» к «Накануне» неоднократно печатались как Булгаков, так и Мандельштам.

«Литературное приложение» № 8 открывается стихами П. Орешина; следом за ними, на первой же странице находится стихотворение Мандельштама «Умывался ночью на дворе.». А на страницах 5-7 помещен текст под заголовком «Записки на манжетах. Михаила Булгакова». Ниже заголовка - посвящение: «Плавающим, путешествующим и страждущим писателям русским». Завершается публикация указанием на даты создания «Записок»: «19201921».

Приводим фрагмент из главки IX «Сквозной ветер»:

«Сквозняк подхватил. [курсив мой - Л. В.] Один из Керчи в Вологду, другой из Вологды в Керчь. Лезет взъерошенный Осип с чемоданом и сердится: Вот не доедем, да и только!

Естественно, что не доедешь, если не знаешь, куда

Вчера ехал Р. Ивнев. Из Тифлиса в Москву. В Москве лучше.

Доездился до того, что однажды лег у канавы.

- Не встану. Должно же произойти что-нибудь!

Произошло: случайный знакомый подошел к канаве,

Другой поэт. Из Москвы в Тифлис.

- В Тифлисе лучше»³⁷¹.

Далее речь идет о Пильняке.

Тема эмиграции тоже звучит в этом тексте. Главка XIII, где говорится явно о Батуме, повествует о безуспешной попытке бежать в Константинополь, попасть на корабль, который «идет на Золотой Рог».

Островского. Но почему все-таки упомянут именно он, мандельшта- мовский тезка?

Первая часть «Записок на манжетах» (а интересующий нас фрагмент находится в первой части) переиздается с различными изменениями в московском альманахе «Возрождение» в 1923 году. И здесь Мандельштам и Булгаков тоже соседствуют: книга открывается стихотворением Мандельштама «Холодок щекочет темя...» (в этом же томе «Возрождения», на других страницах, напечатаны еще два мандельштамовских стихотворения: «Ветер нам утешенье принес.» и «Как растет хлебов опара.»), а следующее произведение, помещенное в альманахе, - «Записки на манжетах» («часть первая»). И в этой редакции процитированный выше текст выглядит несколько иначе, причем в нем появляется Мандельштам:

«Сквозняк подхватил. Как листья летят. Один из Керчи в Вологду, другой - из Вологды в Керчь. Лезет взъерошенный Осип с чемоданом и сердится:

Вот не доедем, да и только!

Натурально не доедешь, ежели не знаешь, куда едешь!

- В Москве лучше.

Доездился до того, что однажды лег у канавы:

- Не встану! Должно же произойти что-нибудь!

Произошло: случайно знакомый подошел к канаве - и

Другой поэт. Из Москвы в Тифлис.

- В Тифлисе лучше.

Третий - Осип Мандельштам. Вошел в пасмурный день и голову держал высоко, как принц. Убил лаконичностью:

- Из Крыма. Скверно. Рукописи у вас покупают?

³⁷².

Далее у Булгакова говорится о Пильняке и Серафимовиче.

Обратим внимание на детали процитированного текста, которые позволяют предположить, что встреча Мандельштама и Булгакова могла произойти еще до Батума - во Владикавказе в 1920 году. Поэт говорит, что он прибыл «из Крыма». Но в разговорах с Булгаковым в 1921 году Мандельштам не мог сказать, что он приехал из Крыма: в Крыму поэт был в 1920 году. Именно в 1920-м он перебрался в сентябре из Крыма в Батум, где провел всего от двух до трех недель; затем конец сентября прожил в Тифлисе (также очень недолго, поскольку в самом конце месяца или в начале октября Мандельштам, как было упомянуто выше, в компании с Эренбургами и младшим братом Александром отправляется в Москву - через Владикавказ, где попутчики ненадолго остановились в гостинице). В 1921-м же году Осип и Надежда Мандельштам проехали из Москвы в Тифлис через Ростов, Кисловодск и Баку³⁷³. Таким образом, в 1920 году Мандельштам вполне мог сказать в недолгом разговоре во Владикавказе, что он приехал «из Крыма» (поскольку пребывание в Батуме и Тифлисе было кратковременным), но никак не мог сообщить об этом в 1921-м. Гротескные краткость беседы и скоропалительность отъезда Мандельштама, упомянутые в «Записках на манжетах», также могут свидетельствовать в пользу Владикавказа: ведь в 1921 году Мандельштамы в то время, когда они могли общаться с Булгаковым, никуда ни из Тифлиса, ни из Батума не уезжали; напротив, в сентябре покинул Батум и уехал на север сам Булгаков. Для Надежды Мандельштам в 1921 году Михаил Булгаков мог быть, как она характеризует его в письме к Е. С. Булгаковой, «незнакомым юношей»; но впервые ли видел Булгаков Мандельштама в Батуме в 1921 году или знакомство состоялось все же ранее, в 1920-м, во Владикавказе? Следующая значимая деталь. И в той редакции «Записок на манжетах», которая появилась в литературном приложении к «Накануне», и в той, которая была опубликована в 1923 году в альманахе «Возрождение», упомянут Рюрик Ивнев. Во втором случае «анекдот» о Рюрике Ивневе от упоминания о Мандельштаме отделяют всего две строки. Но Рюрик Ивнев действительно, судя по свидетельству Ю. Слезкина, приехал во Владикавказ в 1920 году немногим ранее Мандельштама и на некоторое время остановился в городе: «Рюрик Ивнев задержался во Владикавказе проездом из Тифлиса в Москву. <...> За ним проследовали Н. Н. Евреинов, Осип Мандельштам и Эренбург»³⁷⁴. Далее. Сказать о Крыме «скверно» в 1920 году (оценка, зафиксированная Булгаковым в «Записках на манжетах») Мандельштам вполне мог. К белым, при которых он жил в Крыму, Мандельштам, как уже говорилось выше, симпатии не испытывал. В интонации стихотворения «Где ночь бросает якоря.» проявилось, как нам кажется, непосредственное, не смягченное временем раздражение, это живая реакция на происходившее; поэтому предполагаемая дата написания стихотворения, 1920 г., представляется вполне вероятной. Тем более если принять во внимание сопровождающую первую публикацию этих стихов и указывающую на Крым помету «Коктебель», хотя она и неизвестного происхождения.

Л. В.] поэзию своего современника и соседа?» - задает вопрос И. Л. Волгин в своей статье о Булгакове и Мандельштаме. (В 1930-е годы поэт и прозаик оказались соседями по писательскому дому на улице Фурманова, в бывшем Нащокинском переулке. Они жили в соседних подъездах несохранившегося дома № 3-5, Булгаков с 18 февраля 1934 года в квартире 44, а Мандельштам с конца лета или с начала осени 1933-го - в квартире 26.) И отвечает, ссылаясь на близко знакомого с автором «Мастера и Маргариты» С. Ермолинского:

«С. Ермолинский говорит, что на Кавказе Булгакову “было поразительно впервые услышать” некоторые стихи поэта. Мемуарист (надо понимать, со слов Булгакова) доводит до нашего сведения, что Мандельштам в ту пору жил “бедно, гордо и поэтически беспечно. Именно это запомнилось и вызвало уважение”. Итак, если верить С. Ермолинскому, “уважение” вызывают не тексты, а тип поведения. Что же касается “звуков чистых”, то “многозначительная манера, с которой читал свои стихи поэт, не пришлась по вкусу Булгакову. Он всегда посмеивался над такой манерой - слушал сконфуженный”».

«Все это, повторяем, - заключает И. Волгин, - С. Ермолинский лично не наблюдал. И “сконфуженность” Булгакова при чтении стихов относится скорее к “манере”, нежели к конкретному лицу»³⁷⁵.

Есть все основания полагать, что общение Булгакова с Мандельштамом «на Кавказе» не обошлось без чтения последним своих стихов. И манера чтения Мандельштама вполне могла восприниматься Булгаковым как нечто ему чуждое. Нас в данном случае в первую очередь интересует вопрос, когда впервые они встретились и когда впервые стихи Мандельштама могли быть услышаны Булгаковым.

сказала в разговоре с автором данной работы. Надо принять во внимание и следующее обстоятельство: Булгаков работал в это время в подотделе искусств Владикавказского ревкома - с начала апреля по конец мая заведующим литературного отдела (Лито), а с конца мая заведующим театрального (Тео). Т. е. прибытие в город известных литераторов - это было «по его части». Очевидно, знакомство могло быть только беглым и для Мандельштама, во всяком случае, вряд ли значительным. Он мог и не обратить внимания на Булгакова. Еще менее вероятно, что Мандельштам и Булгаков могли беседовать тет-а-тет. Но прочитать в какой-то компании свои стихи во время вынужденной остановки во Владикавказе Мандельштам вполне мог. Тем более если у него было желание продать рукописи, о чем пишет Булгаков в «Записках на манжетах». Читал же Мандельштам стихи дорогой из Тифлиса во Владикавказ: «Осип Эмильевич читал стихи нашим попутчицам», - пишет в своих воспоминаниях И. Эренбург³⁷⁶. А тема эмиграции, звучащая в стихотворении «Где ночь бросает якоря...», тема, чрезвычайно в то время значимая для Булгакова, не оставила бы его равнодушным, если предположить, что он мог услышать эти стихи.

Выражение «как листья летят» слишком распространенное, чтобы можно было на основании вышесказанного сделать вывод, что в «Записках на манжетах» мы находим отголосок стихотворения Мандельштама. Но, в то же время, использование этого выражения в одном фрагменте с кратким сюжетом о промелькнувшем Мандельштаме дает, по крайней мере, основание для того, чтобы отметить возможность такого отголоска.

Примечания

³³⁶

Мец А. Г. II Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Изд. 2-е. Т. 1. СПб, 2017. С. 624.

³³⁷

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗ т. Сост, под- гот. текста и коммент. А.Г. Меца. Т. 1. Изд. 2-е. СПб, 2017. С. 270.

³³⁸

Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Приложение. Летопись жизни и творчества. Сост. А. Г. Мец при участии С. В. Василенко, Л. М. Видгофа, Д. И. Зубарева, Е. И. Лубянниковой. М., 2014. С. 211-212.

³³⁹

Там же. С. 220.

³⁴⁰

Григорьян Л. Неизвестное стихотворение О. Мандельштама. Публикация и примечания Г. Кубатьяна. Предисловие П. Нерлера //«Посмотрим, кто кого переупрямит.». Надежда Яковлевна Мандельштам в письмах, воспоминаниях, свидетельствах. М., 2015. С. 554-555.

³⁴¹

Примечания II Мандельштам О. Э. Стихотворения. Проза. М., 2001. С. 758-759.

Вайман Н. И.

³⁴²

Тоддес Е. А. Поэтическая идеология II Литературное обозрение. 1991. № 3. С. 38. «Одами» в данном случае Е.А. Тоддес называет стихотворения Мандельштама «В хрустальном омуте какая крутизна!...» (1919) и «Люблю под сводами седыя тишины.» (1921).

³⁴³

Мандельштам О. Э.

³⁴⁴

Там же. С. 86.

³⁴⁵

Вайман Н. И. Мандельштам: послание к евреям // сетевой журнал «Заметки по еврейской истории». Май-июнь 2017. № 5-6 (200): z.berkovich-zametki.com/2017-nomer5-6-vaiman/

³⁴⁶

Мандельштам О.Э. Полное собр. соч. и писем. ВЗ т. Сост., под- гот. текста и коммент. А.Г. Меца. Т. 1. Изд. 2-е. СПб, 2017. С. 82.

³⁴⁷

Мандельштам: послание к евреям II сетевой журнал «Заметки по еврейской истории». Май-июнь 2017. № 5-6 (200): z.berkovich -zametki.com/2017-nomer5-6-vaiman/

³⁴⁸

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗ т. Сост, под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Т. 1. Изд. 2-е. СПб, 2017. С. 86.

³⁴⁹

³⁵⁰

Миндлин Э. Л. Необыкновенные собеседники. М., 1979. С. 97.

³⁵¹

Языков Н. М. Стихотворения и поэмы. Л., 1988. С. 351.

³⁵²

Мандельштам: послание к евреям II сетевой журнал «Заметки по еврейской истории». Май-июнь 2017. № 5-6 (200): z.berkovich -zametki.com/2017-nomer5-6-vaiman/

³⁵³

МецА. Г. Комментарии Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Сост., подгот. текста и коммент. А.Г. Меца. Изд. 2-е. Т. 2. СПб, 2017. С. 421.

³⁵⁴

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост., под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Изд. 2-е. Т. 2. СПб, 2017. С. 301 и 298.

³⁵⁵

Иванов-Разумник Р. В. II Речь, 1911.№ 23. С. 2.

³⁵⁶

Вайман Н. И. Мандельштам: послание к евреям // сетевой журнал «Заметки по еврейской истории». Май-июнь 2017. № 5-6 (200): z.berkovich -zametki.com/2017-nomer5-6-vaiman/

³⁵⁷

Там же.

³⁵⁸

Полн. собр. соч. и писем. ВЗ т. Сост., под- гот. текста и коммент. А.Г. Меца. Т. 1. Изд. 2-е. СПб, 2017. С. 158.

³⁵⁹

Достоевский Ф. М. Подросток //Достоевский Ф.М. Поли. собр. романов. В2т. Т. 2. М., 2017. С. 646.

³⁶⁰

Мандельштам О. Э.

³⁶¹

Достоевский Ф. М. Подросток II Достоевский Ф. М. Полн. собр. романов. В2т. Т. 2. М, 2017. С. 647.

³⁶²

ХомяковА. С. Избранное. Лирика. Трагедии. Тула, 2004. С. 69.

³⁶³

Поберезкина П. Е. Вокруг Ахматовой. М., 2105. С. 70. П. По- березкина поддерживает и мнение М. М. Кралина, что стихи Ахматовой «Не с теми я, кто бросил землю.» (1922) также имеют хомяковский источник - стихотворение «Мы род избранный , - говорили.». «Хомякова борода» встречается в одном из вариантов стихотворения Мандельштама «Дайте Тютчеву стрекозу.» (1932).

³⁶⁴

Полн. собр. соч и писем. ВЗт. Сост., под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Изд. 2-е. Т. 1. СПб, 2017. С. 67.

³⁶⁵

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Сост, под- гот. текста и коммент. А. Г. Меца. Изд. 2-е. Т. 2. СПб, 2017. С. 47.

³⁶⁶

Мандельштам О. Э.

³⁶⁷

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Приложение. Летопись жизни и творчества. Сост. А. Г. Мец при участии С. В. Василенко, Л. М. Видгофа, Д. И. Зубарева, Е. И. Лубянниковой. М., 2014. С. 207.

³⁶⁸

Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь II Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Приложение. Летопись жизни и творчества. Сост. А. Г. Мец при участии С. В. Василенко, Л. М. Видгофа, Д. И. Зубарева, Е. И. Лубянниковой. М., 2014. С. 174.

³⁶⁹

Мягков Б. С. Михаил Булгаков: дни и события. Краткая биохроника (1891-1940) Булгаков на Патриарших. М., 2008. С. 216; Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. М., 1997. С. 530.

³⁷⁰

Мандельштам О. Э.

³⁷¹

Литературное приложение № 8 к газете «Накануне» (Берлин) № 68 (18 июня 1922). С. 7.

³⁷²

«Возрождение». Том 2. М., 1923. С. 13-14.

³⁷³

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. ВЗт. Приложение. Летопись жизни и творчества. Сост. А. Г. Мец при участии С. В. Василенко, Л. М. Видгофа, Д. И. Зубарева, Е. И. Лубянниковой. М., 2014. С. 167, 172-174, 199.

³⁷⁴

Письма из Владикавказа // Вестник литературы. 1921. № 1. С. 14. Цитируется по: Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Приложение. Летопись жизни и творчества. Сост. А. Г. Мец при участии С. В. Василенко, Л. М. Видгофа, Д. И. Зубарева, Е. И. Лубян- никовой. М., 2014. С. 175.

³⁷⁵

Волгин И. Л. II Текст и традиция. Альманах. СПб, 2017. С. 139.

³⁷⁶

Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. Цитируется по: Мандельштам О. Э.