Французские мотивы. нестрогие рассуждения о стихах и прозе О. Мандельштама
«...я не предрешаю и не разрешаю вопроса: предлагаю одни догадки свои, более умозрительные и психические, нежели юридические. За неимением положительных и достоверных улик и такие догадки имеют право на голос».
П.А. Вяземский, «Мемуарные заметки»480
1. Теофиль Готье и стихотворение
«В разноголосице девического хора...»
В 1916 году Осип Мандельштам впервые увидел Москву; он неоднократно приезжал к М. Цветаевой, которой был увлечен. Цветаева, можно утверждать, олицетворила Москву для Мандельштама. Московские впечатления отразились в ряде стихотворений петербургского поэта. Среди них - хрестоматийное «В разноголосице девического хора...».
В разноголосице девического хора
Все церкви нежные поют на голос свой,
И в дугах каменных Успенского собора
Мне брови чудятся, высокие, дугой.
И с укрепленного архангелами вала
Я город озирал на чудной высоте.
В стенах акрополя печаль меня снедала
По русском имени и русской красоте.
Не диво ль дивное, что вертоград нам снится,
Где реют голуби в горячей синеве,
Что православные крюки поет черница:
Успенье нежное - Флоренция в Москве.
И пятиглавые московские соборы
С их итальянскою и русскою душой
Но с русским именем и в шубке меховой.
Мандельштам, как известно, принадлежал к группе по- этов-акмеистов; одним из предшественников-«учителей» объединения виделся французский поэт Теофиль Готье. В первом номере журнала «Аполлон» за 1913 год лидер группы Н.С. Гумилев провозглашает в программной статье: «Всякое направление испытывает влюбленность к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего. В кругах, близких к акмеизму, чаще всего произносятся имена Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье. Подбор этих имен не произволен. Каждое из них - краеугольный камень для здания акмеизма, высокое напряжение той или иной его стихии. Шекспир показал нам внутренний мир человека, Рабле - тело и его радости, мудрую физиологичность, Виллон поведал нам о жизни, нимало не сомневающейся в себе, хотя знающей все - и Бога, и порок, и смерть, и бессмертие, Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм»481.
Н. Гумилев предпринимает перевод поэтического сборника Готье «Эмали и камеи». В начале марта 1914 года «Эмали и камеи» в гумилевском переводе выходят отдельной книгой. Этот перевод надо рассматривать «как программную для Гумилева-акмеиста акцию», подчеркивает исследователь Т. Готье Г.К. Косиков482. «Впервые вышедший “русский" Готье привлек внимание критики. Большинство высоко оценили работу переводчика»483.
В том, что Мандельштам знал «Эмали и камеи» и их гумилевский перевод, сомневаться не приходится. В своей статье «“Жак родился и умер”» (1926) он констатирует (пользуясь случаем для косвенного упоминания о покойном друге): «Высшая награда для переводчика - это усвоение переведенной им вещи русской литературой. Много ли мы можем назвать таких примеров после Бальмонта, Брюсова и русских “Эмалей и камей” Теофиля Готье?»484
Теофиль Готье дважды побывал в России, в 1858-1859 и 1861 гг. Он рассказал о своих впечатлениях в путевых очерках и статьях, которые в 1867 г. «были собраны в двухтомник небольшого формата, напечатанный издателем Шарпантье»485. В одном из мест своего «Путешествия в Россию» Готье вспоминает, как он впервые подъезжал к Москве (он ехал в поезде из Петербурга). Дело было зимой:
«Сероокий рассвет, как говорит Шекспир, ибо розово- перстая Аврора обморозилась бы на этой широте, встал, закутанный в шубу, и пошел по снегу в белых валенках»486.
В оригинале это место в книге французского поэта звучит так: “Le Matin gris, comme dit Shakespeare, car lAurore aux doigts de rose d’Homere aurait des engelures sous une pareille latitude, commen$ait, enveloppe de sa pelisse, a marcher sur la neige avec ses bottes de feutre blanc"487. В следующем предложении книги говорится о прибытии в Москву.
Как видим, мы встречаем в этом месте книги Готье Аврору и рассвет, закутанный в шубу. Конечно, у нас нет уверенности в том, что Мандельштам читал «Путешествие в Россию», хотя он, несомненно, мог познакомиться c книгой «предшественника» акмеизма в оригинале. (На русском языке книга была издана впервые в 1988 г.)
Теперь обратимся к стихам из сборника «Эмали и камеи». В состав книги входит и цикл «Зимние фантазии». Приводим оригинальный текст третьего и четвертого стихотворений цикла и переводы Н. Гумилева, опубликованные в составе переведенных им «Эмалей и камей» (как упоминалось выше, в 1914 году). В приведенных ниже стихах речь идет о заснеженном саде Тюильри.
III
Les femmes passent sous les arbres
En martre, hermine et menu-vair,
Et les deesses, frileux marbres,
Ont pris aussi l’habit d’hiver.
La Venus Anadyomene
Est en pelisse a capuchon;
Plonge ses mains dans son manchon.
Et pour la saison, les bergeres
De Coysevox et de Coustou,
Trouvant leurs echarpes legeres,
Ont des boas autour du cou.
IV
Sur la mode parisienne
Le Nord pose ses manteaux lourds,
III
Подходят женщины к куртине,
Все в горностаях, соболях,
И тоже зябкие богини
В своих закутаны мехах.
Венера Анадиомена
Под шубой - капюшон вокруг,
И Флоре ветра перемена
Вдруг муфту сделала для рук.
И для холодного сезона
Пастушки нежные едва
Вкруг шеи белой и точеной
Себе устроили боа.
IV
Парижской моде, вечно свежей,
Comme sur une Athenienne
Un Scythe etendrait sa peau dours.
Partout se melange aux parures
Dont Palmyre habille l’Hiver,
Le faste russe des fourrures
Que parfume le vetyver.
Et le Plaisir rit dans l’alcove
Quand, au milieu des Amours nus,
Des poils roux d’une bete fauve
Sort le torse blanc de Venus.
Так и Афинянку медвежьей
Окутывает шкурой скиф.
Везде живую смесь убранства
Пальмире принесла зима
И русское мехами чванство,
Что сводят запахом с ума.
И страсть дрожит, себе не веря,
Когда сквозь розовый туман
Из рыжеватой шкуры зверя
Венерин возникает стан.488
Coysevox и Coustou - скульпторы. «Coysevox - Антуан Куазево (1640 - 1720), французский скульптор, работавший для украшения сада Тюильри; в путеводителе “Иллюстрированный Париж" за 1853 г. упоминается, в частности, выполненная им скульптурная группа “Флора и Зефир”, а также изваяния пастушек. Coustou - Никола Кусту (1658 - 1733), французский скульптор. В упомянутом путеводителе фигурируют его работы “Зима”, “Осень”, равно как и статуи пастушек»489.
Итак, попробуем сделать некоторые выводы. Во-первых: в «Зимних фантазиях» Т. Готье скульптуры античных богинь предстают окутанными белым мехом - зима надела на них снежные шубы; Мандельштам же придает женский облик архитектуре и сравнивает «пятиглавые московские соборы» с античной богиней «в шубке меховой». (Примем во внимание, что мандельштамовское стихотворение возникло под впечатлением зимних прогулок по Москве с Мариной Цветаевой и написано зимой - во всяком случае, в собрании С.П. Каблукова, близкого знакомого Мандельштама, стихи помечены: «1916, февраль».)490 Во-вторых, не забудем и то, что Готье сравнивает снег с мехами именно русскими. Меха для французского поэта - это русская экзотика. Но и для петербуржца Мандельштама, впервые увидевшего белокаменную в 1916 году, Москва - это русская экзотика, и «шубка меховая» выступает в его стихотворении в качестве своего рода экзотической детали. В-третьих. Богиня зари, названная Мандельштамом в своих стихах, - Аврора - в «Зимних фантазиях» не упомянута, но в «Путешествии в Россию» мы, как сказано выше, ее встречаем, причем в одной фразе с «шубой» и именно в том месте книги, где речь идет о приезде в Москву. Следующее обстоятельство: в третьем стихотворении «Зимних фантазий» Готье описывает, наряду с Венерой Анадиоменой, Флору, чьи скульптурные руки ветер покрыл снеговой муфтой. Флора - имя матери Мандельштама, и, зная о том, насколько имена были всегда значимы для него, можно быть уверенным, что это имя Мандельштам при чтении «Эмалей и камей» не пропустил бы. (Между тем, как давно было отмечено В.М. Борисовым, строка из стихотворения «В разноголосице девического хора...» - «Успенье нежное - Флоренция в Москве» - содержит скрытое имя Цветаевой, через отсылку к «цветущему» итальянскому городу; добавим, что имя строителя Успенского собора, Аристотеля Фиораванти, также «цветочное», «фьоре» - цветок.) Далее. Характеризуя кремлевские храмы, их «девический хор», Мандельштам выделяет такое их качество, как «нежность»: «церкви нежные», «Успенье нежное». В гумилевском переводе третьего стихотворения «Зимних фантазий» также присутствует это определение («пастушки нежные»). Но здесь даже более важно, с нашей точки зрения, то, что французское слово «neige» [нэж] - снег - созвучно русскому «нежный», причем в русском языке «нежный» и «снежный» перекликаются. Давно выяснено, что межъязыковые связи, «игра» с иноязычными словами и текстами исключительно важны для Мандельштама, что это одна из особенностей его поэтики (в работах Г.А. Левинтона, Р.Д. Тименчика, О. Ронена, Л.Р. Городецкого, Ф.Б. Успенского и других исследователей). Как нам представляется, в данном случае можно говорить, используя термин Л. Городецкого, о соответствующей « иноязычной интерференции »491.
Таким образом, с нашей точки зрения, в московском стихотворении Мандельштама 1916 года обнаруживаются отголоски чтения Теофиля Готье.
2. Марсель Пруст и «беговые» образы у Мандельштама
Летом 1931 года Мандельштам пишет стихотворение «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..», в котором сравнивает себя с жокеем, предвкушающим свою победу на соревнованиях:
Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!
Я нынче славным бесом обуян,
Как будто в корень голову шампунем
Мне вымыл парикмахер Франсуа.
Держу пари, что я еще не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
Держу в уме, что нынче тридцать первый
Прекрасный год в черемухах цветет,
Что возмужали дождевые черви
И вся Москва на яликах плывет.
Я постепенно скорость разовью -
Холодным шагом выйдем на дорожку,
Я сохранил дистанцию мою.492
Автор данной работы написал об этом стихотворении статью, к которой и отсылает интересующегося читателя493. В настоящем случае наше внимание привлекает только «беговая» образность. Стихи написаны 7 июня 1931 года, а в конце того же месяца этот мотив проявляется снова в большом стихотворении «Сегодня можно снять декалько мани...» (датируется 25-м июня):
Мне с каждым днем дышать все тяжелее,
А между тем нельзя повременить...
И рождены для наслажденья бегом
Лишь сердце человека и коня.494
О том, что речь идет именно о бегах и о связи с недавно написанным «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..», свидетельствует черновая строка - первоначальный вариант был таков: «И рождены для наслажденья бегом / Для дальнозоркой рысистой дорожки / Лишь сердце человека и коня»495.
Естественно, приходят на память и строки из значительно ранее написанного стихотворения «Нашедший подкову» (1923):
.... легкие двуколки
В броской упряжи густых от натуги птичьих стай
Разрываются на части,
Соперничая с храпящими любимцами ристалищ.
Звук еще звенит, хотя причина звука исчезла.
Конь лежит в пыли и храпит в мыле,
Но крутой поворот его шеи
Еще сохраняет воспоминание о беге с разбросанными ногами - Когда их было не четыре,
А по числу камней дороги,
По числу отталкиваний от земли пышущего жаром иноходца.496
Но почему этот мотив возникает в 1931 году снова и настойчиво проявляется - и не только в стихах, но и в прозе Мандельштама? В «Путешествии в Армению», работу над которым Мандельштам начал в апреле 1931 года, в главе о французской живописи встречаем такую фразу, запечатлевшую в едином словесном сплаве яркие краски и напряжение спортивных состязаний:
«И я начинал понимать, что такое обязательность цвета - азарт голубых и оранжевых маек - и что цвет не что иное, как чувство старта, окрашенное дистанцией и заключенное в объем»497.
И снова черновики сообщают нам, что это впечатление было порождено в первую очередь конскими бегами: процитированному выше предложению предшествует в рабочих материалах к «Путешествию в Армению» такое:
«Такая определенность света, такая облизывающая дерзость раскраски бывает только на скачках [в которых ты заинтересован всею душой...]»498. В четырехтомном собрании сочинений Мандельштама эта фраза звучит несколько иначе: «Такая определенность света, такая облизывающаяся дерзость раскраски бывает только на скачках [в которых ты заинтересован всею душою.]»499. (В квадратных скобках помещен текст, зачеркнутый автором).
Вспомним некоторые факты биографии Мандельштама, которые, с нашей точки зрения, могут иметь отношение к делу. С середины января 1931 года Осип и Надежда Мандельштамы, вернувшиеся из Ленинграда, живут в Москве. Осип Эмильевич поселился у брата Александра, а Надежда Яковлевна - у своего брата, Е.Я. Хазина. Живет Мандельштам у «брата Шуры» примерно полгода. (Потом Осип и Надежда Мандельштамы снимали в течение недолгого времени жилье на Большой Полянке.) Это время достаточно тесного общения братьев, таким образом. Между тем Александр Эмильевич бывал на бегах (автор статьи благодарит С.В. Василенко за эту информацию), и, очень вероятно, Мандельштам мог когда-нибудь побывать с братом на ипподроме. Спортивные соревнования в это время вообще вызывали у Мандельштама определенный интерес. Н. Мандельштам в своем комментарии отмечает это: «“Новое" представилось ему [Мандельштаму - Л.В.] в виде спортивных праздников (ездил на какой-то футбол) и “стеклянных дворцов” - несомненной реминисценции “хрустального дворца" Достоевского плюс отвратительно построенный дом на Мясницкой, сделанный по замыслу Корбюзье»500. В спортивной теме у Мандельштама в это время «нащупываются, - по словам Н. Мандельштам, - своеобразные способы примирения с действительностью»501. Измотавшее поэта запутанное дело (обвинение в плагиате в связи с переводом «Тиля Уленшпигеля») осталось в прошлом; желание «принять действительность» было, очевидно, в течение определенного периода достаточно сильным. «Уж я не выйду в ногу с молодежью / На разлинованные стадионы»502, - заявляет поэт; но занять свое место на трибунах во всяком случае хотелось.
Вернемся от спорта вообще к конским бегам. Автору данной работы видится в «беговом» мотиве у Мандельштама этого периода не только отражение непосредственных впечатлений, но и перекличка с другим писателем - а именно с Марселем Прустом.
В октябре-ноябре 1928 года Осип и Надежда Мандельштамы провели некоторое время в подмосковном тогда санатории «Узкое». Там с ними познакомилась Эмма Герштейн. В своих мемуарах о поэте (глава «В санатории»)
Э.Г. Герштейн рассказывает о первоначальном общении с ее новыми знакомыми. «Прустовская тема» неоднократно возникает в этой главе. Вот начало сюжета: «Мои внешние впечатления вообще были богаче, чем у Мандельштамов, потому что я жила в общей палате, а они занимали отдельную комнату. Оживленные расспросы Осипа Эмильевича навели меня на сравнение с некоей тетушкой, которая уже не выходила из дома, но узнавала ежедневные новости о жителях Комбрэ от своей старой служанки (см.: Марсель Пруст. В поисках утраченного времени.) Мандельштам охотно откликнулся на мои слова, и мы несколько дней играли в “тетю Леонию и Франсуазу"»503.
Речь, несомненно, идет о персонажах первого романа мемориальной эпопеи Марселя Пруста - «По направлению к Свану» («В сторону Свана»).
Затем в отношениях Мандельштама и Э. Герштейн начинает играть роль вторая книга прустовского полотна, «Под сенью девушек в цвету».
«Сразу после праздников [имеется в виду 7 ноября 1928 г. - Л.В.] я вернулась домой, - вспоминает Э. Герштейн, - Мандельштамы еще оставались в “Узком”. Я к ним приезжала и привезла Осипу Эмильевичу для чтения книгу Пруста “Под сенью девушек в цвету” в русском переводе»504.
Книга не оставила поэта равнодушным. Можно утверждать, что она задела его за живое.
Пруста и воскликнул с отвращением: “Только француз мог так сказать”. Речь шла о натуралистическом описании пробуждения сексуального чувства у юного героя романа.
Мы опять пошли гулять, на этот раз вдвоем с Осипом Эмильевичем. Он продолжал думать о Прусте; “пафос памяти” - так он выразился. В нем подымалась ответная волна воспоминаний о собственном детстве. Он говорил, обращаясь уже не ко мне, а к прудам. Это были откровенные и тяжелые признания с жалобами на неумелое воспитание.
Он влек меня к прудам, черневшим один впереди другого. Там, на берегу, он выкрикивал своим гибким голосом взволнованные фразы - законченными периодами, с неожиданными метафорами и недоступными мне мыслями. Это была неудержимая импровизация.»505
«В Москве Мандельштам подарил мне свои книги», - пишет Э. Герштейн. На одной из подаренных книг, сообщает автор воспоминаний, была дарственная надпись с «заключительной фразой: “Спасибо за Пруста”»506.
Какое издание второго романа прустовской серии «в русском переводе» мог держать в руках Мандельштам в 1928 году? В картотеке Российской Государственной Библиотеки есть упоминания только о двух изданиях романа «Под сенью девушек в цвету», которые к этому времени были доступны русскому читателю. Это, во-первых, книга, опубликованная в Москве в 1927 году («Под сенью девушек в цвету». М.: Недра, 1927. Перевод с французского Л.Я. Гуревич в сотрудничестве с С.Я. Парнок и Б.А. Грифцовым), и, во-вторых, ленинградское издание (название книги переведено так же): Л.: Academia, 1928. Перевод Б.А. Грифцова.
Как нам думается, Мандельштам познакомился с московским изданием 1927 года. Дело в том, что в книге, напечатанной в Ленинграде, содержится только первая часть прустов- ского романа. Предполагалось, что «Academia» выпустит «Под сенью девушек в цвету» в двух книгах. (Первый роман из серии «В поисках за утраченным временем» - именно так переведено в данном случае название прустовской серии - был выпущен издательством “Academia" в 1927 году в трех отдельных книжках.) И в первой части «Под сенью девушек в цвету» нет того героя, художника Эльстира, чьи слова, с нашей точки зрения, откликнулись в «беговых» образах стихов и прозы Мандельштама в 1931 году. В отпечатанную же московским издательством «Недра» книгу вошла, напротив, только вторая часть романа. В предисловии сообщается: «"Под сенью девушек в цвету" состоит из двух эпизодов. На следующих страницах читатель найдет второй, больший по размерам и тематически более цельный. Его можно было бы озаглавить “Моя первая поездка в Бальбек"»507. Именно в Бальбеке герой повествования общается с Эльстиром, несомненным «собирательным» импрессионистом, который учит юношу видеть красоту не только в признанных произведениях искусства, но и там, где мальчик никак не предполагал ее найти. Приводим то место из романа, где Эльстир с восхищением говорит, какое это вдохновляющее зрелище - скачки:
«Дело в том, что не раз мне случалось заходить к Эльстиру с моими приятельницами, и в те дни, когда эти молодые девушки приходили вместе со мной, что, очевидно, было приятнее ему, он показывал нам наброски хорошеньких женщин на яхтах или какой-нибудь эскиз, сделанный на ближайшем к Бальбеку ипподроме. Вначале я робко признался Эльстиру, что не склонен ездить на подобного рода сборища. “Напрасно, - сказал он, - это так красиво и так занимательно! Прежде всего - это своеобразное существо, жокей, на которого устремлены все взоры и который, перед началом скачек, сумрачный, серовато-бледный в своей яркой цветной куртке, составляет нечто единое и нераздельное со своей гарцующей лошадью, которую ему приходится ежеминутно одергивать. Как интересно было бы уловить все его профессиональные движения, передать то сверкающее пятно, какое он представляет собою, как и чепраки лошадей, на фоне ипподрома! Как все преображается в залитой светом безмерности этого открытого пространства, и сколько теней, сколько отсветов, каких не увидишь ни в каком другом месте, с удивлением ловит здесь глаз. А женщины - как они могут быть здесь красивы! На первых скачках зрелище было просто восхитительное, - много чрезвычайно изящных женщин в том влажном голландском освещении, при котором чувствуешь, что исходящая из воды свежесть проникает чуть ни в самое солнце. Никогда мне не приходилось видеть подъезжающих в экипаже женщин, с лорнетами у глаз, в таком освещении, которое зависит, конечно, от влажности приморского воздуха. Ах, как бы мне хотелось передать его! Я вернулся со скачек, как безумный, с такой потребностью взяться за работу!"»508.
Сравним этот гимн цвету и свету с приведенными выше строками из «Путешествия в Армению» и стихотворения «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..»; примем во внимание, что Мандельштам заговорил о скачках в том месте «Путешествия в Армению», где речь идет о любимых им импрессионистах, и что в стихотворении поэт уподобил себя жокею (звучит в стихах и французская нота - упоминается пробуждающий к жизни, вселяющий бодрость «парикмахер Франсуа») - и, думается, предполагаемый прустовский подтекст не покажется необоснованным. Весной - летом 1931 года Мандельштама увлекла на время динамика и красочность эпохи с ее молодежно-спортивной эстетикой, и из глубины «утраченного времени» услужливо выплыла недавно прочитанная книга Марселя Пруста.
Примечания
480
Вяземский П.А. Мемуарные заметки / Державный сфинкс. Воспоминания о времени царствования Александра I. М.: Фонд Сергея Дубова, 1999. С. 506.
481
Гумилев Н.С.
482
Косиков Г.К. Готье и Гумилев / Готье Т. Эмали и камеи. М.: Радуга, 1989. С. 310.
483
Степанов Е.Е. Николай Гумилев. Хроника / Собрание сочинений. В 3 тт. Том 3. Письма о русской поэзии. М.: Художественная литература, 1991. С. 386.
484
Мандельштам О.Э.
485
Михайлов А.Д. Готье Т. Путешествие в Россию. М.: Мысль, 1990. С. 12.
486
Готье Т. Путешествие в Россию. М.: Мысль, 1990. С. 218. (Перевод Н.В. Шапошниковой).
487
Voyage en Russie. Nouvelle edition. Paris: G. Charpentier, 1875. P. 254. Издание доступно на сайте: www.openlibraryorg/ia/voyageen- russie00gaut
488
Оригиналы Т. Готье и переводы Н. Гумилева (проверенные по изданию «Эмалей и камей» 1914 года)цитируются по книге: Готье Т. Эмали и камеи. М.: Радуга, 1989. С. 120-121.
489
Комментарии / Готье Т. Эмали и камеи. М.: Радуга, 1989. С. 344.
490
Мец А.Г Мандельштам О.Э. Полное собрание сочинений и писем. В 3 тт. Том 1. Стихотворения. М.: Прогресс-Плеяда, 2009. С. 682.
491
См. книги Л.Р Городецкого: Текст и мир на листе Мебиуса: языковая геометрия Осипа Мандельштама versus еврейская цивилизация. М.: Таргум, 2008; Квантовые смыслы Осипа Мандельштама: семантика взрыва и аппарат иноязычных интерференций. М.: Таргум, 2012.
492
493
О стихотворении Мандельштама «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..» / Видгоф Л.М. Статьи о Мандельштаме. М.: РГГУ! 2010. С. 116 - 135.
494
Мандельштам О.Э.
495
Там же. С. 478.
496
Там же. С. 129-130.
497
Мандельштам О.Э. Полное собрание сочинений и писем. В 3 тт. Том 2. Стихотворения. М.: Прогресс-Плеяда, 2010. С. 326.
498
Полное собрание сочинений и писем. В 3 тт. Том 2. Стихотворения. М.: Прогресс-Плеяда, 2010. С. 405.
499
Мандельштам О.Э. Собрание сочинений. В 4 тт. Том 3. Стихи и проза. М.: Арт-бизнес-центр, 1994. С. 384.
500
Мандельштам Н.Я. 1990. С. 214.
501
Там же.
502
Мандельштам О.Э. Полное собрание сочинений и писем. В 3 тт. Том 1. Стихотворения. М.: Прогресс-Плеяда, 2009. С. 170.
503
Герштейн Э.ГГерштейн Э.ГМемуары. СПб.: Инапресс, 1998. С. 9.
504
Там же. С. 12.
505
Герштейн Э.Г Герштейн Э.Г Мемуары. СПб.: Инапресс, 1998. С. 12-13.
506
Там же. С. 13.
507
Пруст М. Под сенью девушек в цвету М.: Недра, 1927. С. 6.
508
Пруст