О «начальнике евреев» и «малиновой ласке» (два шага на пути к пониманию «Канцоны» О. Мандельштама)
А.Г. Мецу
Эта работа65 представляет собой попытку дать объяснение некоторым образам одного из мандельштамовских стихотворений - «Канцона».
Сначала - текст произведения.
Канцона
Неужели я увижу завтра -
Слева сердце бьется - слава, бейся! -
Вас, банкиры горного ландшафта,
Вас, держатели могучих акций гнейса?
Там зрачок профессорский орлиный, -
Египтологи и нумизматы -
Это птицы сумрачно-хохлатые
С жестким мясом и широкою грудиной.
То Зевес подкручивает с толком
Золотыми пальцами краснодеревца
Замечательные луковицы-стекла -
Прозорливцу дар от псалмопевца.
Он глядит в бинокль прекрасный Цейса -
Дорогой подарок царь-Давида,
Где сосна иль деревушка-гнида.
Я покину край гипербореев,
Чтобы зреньем напитать судьбы развязку,
Я скажу «села» начальнику евреев
За его малиновую ласку.
Край небритых гор еще неясен,
Мелколесья колется щетина,
И свежа, как вымытая басня,
До оскомины зеленая долина.
Я люблю военные бинокли
С ростовщическою силой зренья.
Две лишь краски в мире не поблекли:
В желтой - зависть, в красной - нетерпенье.
26 мая 193166
Как известно, Н.Я. Мандельштам дала свой комментарий к «Канцоне». Приводим его с некоторыми сокращениями: «Текстологических вопросов “Канцона" не вызывает. Смысловая проблема: что это за “край небритых гор” - Палестина (начальник евреев) или Армения (“младшая сестра земли иудейской”)? Египтологи и нумизматы - это сборное воспоминание об ученых-стариках Армении, настоящих европейцах и гораздо более похожих на ученых, чем те, с которыми мы сталкивались в Москве (главным образом в Цекубу - в Узком67). Этот тип гуманитария у нас уже был уничтожен, а возможно, и всегда представлял у нас редкость. Пейзаж ближе к Армении, хотя “до оскомины зеленая долина” - не слишком характерно: об отсутствии ярких красок в Армении см. в “Путешествии" - “одни опресноки”. Такие зеленые долины принадлежат скорее морскому климату. Скорее всего это сборный ландшафт средиземноморских культур.
“Канцона” - стихотворение о зрении, причем это не только физическое зрение, но и историческое. (Ср. о зрении хищных птиц - поэта - в “Разговоре о Данте”). Оно складывается из следующих психологических предпосылок: невозможность путешествия, жажда исторической земли (скоро Москва будет названа “буддийской”), обида на ограниченность физического зрения, глаз хищной птицы, равный стеклам бинокля Цейса (где-то в Армении мы забавлялись, разглядывая даль в бинокль Цейса), физическое и историческое зрение: краски в мире заглохли, но на исторической земле они есть (“малиновая ласка”, “зеленая долина”). Здесь вожделенное путешествие осуществляется усилением зрения, похищением зрения хищной птицы, бинокля, обострением чувств.
Пять чувств - постоянная тема О.М. <.. .> Прозорливец - тот, кто видит и понимает, - не может использовать своих возможностей, не получив дара от псалмопевца - поэта - обладателя тайны дальновидения - бинокля, зрения хищных птиц. А виденье в пространстве близко или равнозначно виденью во времени: египтологи и нумизматы, разглядывающие прошлое, могут рассмотреть и будущее. И здесь еще одна идея, свойственная О.М.: проникнуть в суть вещей можно только обострив данные нам пять чувств. Это часть религиозного миропонимания: мир нам дан, и для его познания даны все орудия.
К “Канцоне”: Ира68 давно спрашивает меня, что значит “малиновая ласка” в “Канцоне”. Бессмысленным название цвета не может быть. Что же оно означает? Сначала я подумала, что в ритуальной одежде евреев есть какая-то малиновая оторочка. Вчера же все выяснилось самым неожиданным образом».
«И я вспомнила добрые руки отца, который радуется возвращению блудного сына: вот она и есть “малиновая ласка”. Утром я позвонила Ире и попросила ее посмотреть на репродукцию “Блудного сына”: есть ли там теплые красные тона.
Эрмитаж вошел в плоть и кровь О.М. В Ленинграде мы часто ходили в комнаты Рембрандта и смотрели “Блудного сына”. Он как-то сказал мне: посмотри, и руки могут быть добрыми... <.. .> Я попросила Ирину Семенко посмотреть репродукцию “Блудного сына”, и вот что она мне сказала: “На отце красная накидка - не рукава, как думала Н.Я. От нее исходит как бы красный свет, на его руки и голову, на голову сына и на все складки его одежды, даже на тело, просвечивающее из дыры, - на все вплоть до босых ступней - тоже красных - от старика исходит красный свет. Источник этого красного сияния внутри композиции. Красный свет падает и на стоящего ‘свидетеля’: его плащ красный не столько из-за того, что сделан из красной материи, а скорее потому, что вся его фигура озарена светом этого внутреннего источника, от которого идет сияние, как от костра. Сидящий свидетель уже буквально имеет вид греющегося у костра и освещенного его пламенем”.
Этот красный - теплый - колорит “Блудного сына” вошел в сознание Мандельштама...
Доброта отца и все чувства блудного сына, наконец-то вернувшегося домой, окрасились теплым красным сиянием. Мандельштам, говоря о “малиновой ласке”, доверял своему читателю, видевшему эту вещь, как и он сам»69._
Приведенный комментарий в тех его частях, которые относятся к «малиновой ласке» и «начальнику евреев», вызывает определенные вопросы.
Картина Рембрандта пронизана, как указывает сама же Надежда Яковлевна, красным теплым светом (хотя - отметим - в некоторых местах и более темным, густым), а не малиновым. Между тем Мандельштам отличается точностью своих деталей, в том числе и цветовых определений, - и о зоркости и внимательности поэта столь же справедливо говорится в процитированном комментарии. Кроме того, в стихотворении присутствуют как малиновый, так и красный цвета, причем красный относится никак не к ласке: «в красной - нетерпенье». Но даже если отождествить «красный» и «малиновый» в контексте данного стихотворения, то уж чего именно нет в атмосфере рембрандтовской картины, так это как раз нетерпенья, о котором сказано в последнем стихе «Канцоны».
Неясно, о ком говорится как о «начальнике евреев». Если подразумевается Бог, то почему его ласка «малиновая»? Нельзя не принять во внимание, что с темой иудейства у Мандельштама (а здесь могут быть основания для попытки трактовать этот образ в таком ключе: библейский Бог есть в первую очередь «начальник евреев») постоянно ассоциируется, как известно, сочетание черного и желтого цветов. Если же понимать мандельштамовское выражение в христианском плане, то и в этом случае малиновый цвет остается необъясненным (поскольку картина Рембрандта, как сказано выше, наполнена красным, а не малиновым свечением).
Может быть, ключом к пониманию является слово «начальник»? Оно весьма интересно: имея явный советский привкус («гражданин начальник»), это слово заключает в себе значение, уводящее к архаическим общественным формам, к Египту, Ассирии, восточным деспотиям. Попробуем пойти по этому пути. Такое понимание можно соотнести с мемуарами Э.Г Герштейн. В одном из мест своих воспоминаний она упоминает о разговоре поэта с ее отцом, который произошел именно в тот период, когда Мандельштам написал «Канцону»:
«Папа стоял посреди комнаты и с высоты своего роста с некоторым недоумением слушал Мандельштама. А он, остановившись на ходу и жестикулируя так, как будто он поднимал обеими руками тяжесть с пола, горячо убеждал в чем-то отца:
- ...он не способен сам ничего придумать...
- .воплощение нетворческого начала...
- .тип паразита.
- .десятник, который заставлял в Египте работать евреев.
Надо ли объяснять, что Мандельштам говорил о
Сталине?»70 .
Необходимо помнить, в какое время написана «Канцона». Говоря схематично, это период, начатый «Четвертой прозой» (1930) и завершенный стихами о голодном Крыме («Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым.»), антисталинским «Мы живем, под собою не чуя страны.» и «Квартирой» («Квартира тиха, как бумага.») (все - 1933). Период, когда поэт остро ощущал свое отщепенство, принял его как свою судьбу, назвал в «Четвертой прозе» советскую землю «кровавой», проклял разрешенную литературу и сказал Анне Ахматовой: «Стихи сейчас должны быть гражданскими».
Почему же Сталин (если имеется в виду он) начальник только евреев - ведь он, как хорошо известно, был начальником, «хозяином» всех и вся?
Здесь возможно такое объяснение: СССР уподоблен в стихотворении библейскому Египту, стране рабства и плена. СССР стал новым Египтом. В 1922 г. в статье «Гуманизм и современность» Мандельштам писал: «Если подлинно гуманистическое оправдание не ляжет в основу грядущей социальной архитектуры, она раздавит человека, как Ассирия и Вавилон»71.
Встречается ли в Библии слово «начальник» в описании египетского плена?
Да, встречается.
«И поставили над ним [Израилем в Египте - Л.В.] начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами» 72.
Сравним с переводом Торы на русский язык, выполненным в Израиле:
«И поставили над Израилем начальников повинностей, дабы изнурять его тяжкими работами своими...»73.
В древнееврейском оригинале употреблено выражение «харей мисим», что можно перевести как «начальники работ по обязанности», «начальники принудительных работ».
Правда, и к Моисею в следующей главе как бы тоже применяется слово «начальник», но именно «как бы». Моисей разбирает ссору двух евреев и говорит одному из них: «Зачем ты бьешь ближнего твоего?». И тот отвечает: «Кто поставил тебя начальником и судьею над нами?»74.
Итак, в «Канцоне» звучит мотив исхода; египетская тема подкрепляется тем, что упомянутые в стихотворении полуорлы-полулюди - «египтологи» (тут, несомненно, права Н.Я. Мандельштам: поэт объединяет в одном образе армянских ученых и орлов - в «Путешествии в Армению» мы находим профессора Хачатурьяна «с лицом, обтянутым орлиной кожей»75, а в стихах об Армении встречаются «нахохленные орлы с совиными крыльями, еще не оскверненные Византией»76).
Где еще у Мандельштама употребляется это советское слово с ароматом Древнего Востока? Конечно, в «Путешествии в Армению», которое заканчивается многозначительной притчей о плененном царе Аршаке.
Аршак думает: «Ассириец держит мое сердце... Он начальник волос моих и ногтей моих».
Весьма интересно и то, что читаем следом. Евнух
Драстамат, жалеющий плененного, просит ассирийца
Шапуха - «начальника», победителя Аршака:
«Дай мне пропуск в крепость Ануш. Я хочу, чтобы Аршак прожил один добавочный день, полный слышания, вкуса и обоняния.»77.
Сравним с «Канцоной»:
Я покину край гипербореев,
Чтобы зреньем напитать судьбы развязку.
Мы не можем присоединиться к мнению Л.Ф. Кациса, что во втором из процитированных выше стихов «Канцоны» говорится о чаемой иудеями мессианской эпохе, что «судьбы развязка» - это восстановление Иерусалимского храма78
Какое отношение ко всему этому может иметь «малиновая ласка»?
Слово «малина» не раз употребляется Мандельштамом в зловещих контекстах. Так, мы встречаем жутковатую малину в «Египетской марке» (1927), в одном из финальных ее эпизодов:
«По снежному полю ехали кареты. Над полем свесилось низкое суконно-полицейское небо, скупо отмеривая желтый и, почему-то, позорный свет.
Меня прикрепили к чужой семье и карете. Молодой еврей пересчитывал новенькие, с зимним хрустом, сотенные бумажки.
- Куда мы едем? - спросил я старуху в цыганской шали.
- В город Малинов, - ответила она с такой щемящей тоской, что сердце мое сжалось нехорошим предчувствием.
Старуха, роясь в полосатом узле, вынимала столовое серебро, полотно, бархатные туфли.
Обшарпанные свадебные кареты ползли все дальше, вихляя, как контрабасы.
Ехал дровяник Абраша Копелянский с грудной жабой и тетей Иоганной, раввины и фотографы. Старый учитель музыки держал на коленях немую клавиатуру. Запахнутый полами стариковской бобровой шубы, ерзал петух, предназначенный резнику.
- Поглядите, - воскликнул кто-то, высовываясь в окно, - вот и Малинов.
Но города не было. Зато прямо на снегу росла крупная бородавчатая малина.
- Да это малинник, - захлебнулся я, вне себя от радости, и побежал с другими, набирая снега в туфлю. Башмак развязался, и от этого мною овладело ощущение великой вины и беспорядка.
И меня ввели в постылую варшавскую комнату и заставили пить воду и есть лук.
Я то и дело нагибался, чтобы завязать башмак двойным бантом и все уладить, как полагается, - но бесполезно. Нельзя было ничего наверстать и ничего исправить: все шло обратно, как всегда бывает во сне. Я разметал чужие перины и выбежал в Таврический сад, захватив любимую детскую игрушку - пустой подсвечник, богато оплывший стеарином, - и снял с него белую корку, нежную, как подвенечная фата»79.
В повести, действие которой разворачивается в Петрограде 1917 года, возникает, ближе к ее финалу, тягостный сон о некоем призрачном городе под мертвенным небом, так напоминающим «серую солдатскую шинель» «вместо неба» у Салтыкова-Щедрина («История одного города», глава об Угрюм-Бурчееве). Более очевидный источник - «Записки одного молодого человека» любимого Мандельштамом Герцена: «... город Малинов, худший город в мире, ибо ничего нельзя хуже представить для города, как совершенное несуществование его»; «.Малинов лежит не в круге света, а в сторону от него (оттого там вечные сумерки)»80.
Эта дорога к неведомому городу со сладким, приторным названием (там будет «не жизнь, а малина» - то есть именно жизни в этом царстве смерти и не будет) оборачивается на самом деле противоположностью исхода - возвращением к плену и рабству, к постылому быту еврейской униженности, путем в Египет (поэтому-то и «все шло обратно»). Самосуд толпы в «Египетской марке» вызывает в памяти погромы. Так возникает мысль о гетто, желтом цвете колпаков средневековых испанских евреев («желтый и. позорный свет» неба в процитированном выше месте «Египетской марки»), о выпадении из истории. Не забудем, что это написано в повести «Египетская марка». Артист В.Н. Яхонтов, дружеские отношения которого с Мандельштамом завязались именно в период создания поэтом «Египетской марки», однажды упомянул в письме жене, Е.Е. Поповой, поезда, бегущие «в город Малинов-Мандельштам египетский»81. Яхонтов был, безусловно, прав: Малинов - город «египетский». И связь между «Египетской маркой» и «Канцоной» нам представляется несомненной.
Находим мы «малину» и в стихотворении «1 января 1924» (1924; 1937) с его мотивами невозможности бегства от «века-властелина», одиночества в новой эпохе, возникшей после того, как «взревели реки / Времен обманных и глухих», и чувством исходящей от ночной Москвы смутной, но несомненной угрозы:
И где-то щелкнул ундервуд;
Спина извозчика и снег на пол-аршина:
Чего тебе еще? Не тронут, не убьют.82
Поэт уговаривает себя, заговаривает угрозу, но «аптечная малина» краснеет на снегу. В бытовом плане имеются в виду, вероятно, шары с малиновой водой, выставлявшиеся в витринах аптек. В процитированном стихотворении возникает ночная темная морозная Москва, снег, освещенная витрина и малиновое пятно на снегу - некая кровавая тень...
Встречаем мы «малину» с ее многозначным смыслом («сладкая ягода», «удовольствие» и «бандитское логово») и в стихотворении о «кремлевском горце» 1933 г. («Мы живем, под собою не чуя страны.»):
Что ни казнь у него - то малина...83
Итак, Москва - столица нового Египта («и казнями там имениты дни» - это сказано о Москве тогда же, когда создавалась «Канцона»); Сталин же - наследник фараонов и ассирийских царей (вспомним и «казнелюбивых владык» из стихотворного цикла «Армения» 84).
Таким образом, если наше предположение верно и «начальник евреев» стоит в одном ряду с восточными властителями, такая «малиновая ласка» вполне ему подобает.
Соответственно, земля, куда поэт стремится в «Канцоне», о которой он поет «канцону», - «любовную песнь», по определению, - это не Палестина, где пребывает некий «начальник евреев». Эта земля, как нам представляется, четко опознается как Армения, маленькая кавказская страна, форпост иудео-христианской цивилизации; страна, которая «отвернулась со стыдом и скорбью / От городов бородатых Востока»85 .
То, что в «Канцоне» представлен никак не собирательный пейзаж Средиземноморья, доказывает хотя бы отсутствие столь любимого поэтом моря. А о том, что речь идет не о Палестине, свидетельствует присутствие в стихах «Зевеса». В Палестине, в отличие от Кавказа, Зевсу нечего делать. Зато в конце стихотворения, где жанр канцоны предусматривает обращение к предмету любви, адресату песни, появляются «:две... краски», красная и желтая, те самые, которые мы находим и в стихах, посвященных Армении, и в «Путешествии в Армению»: «Всех-то цветов мне осталось - лишь сурик да хриплая охра...»86(ср. в прозе: «красная пыль Араратской долины», «огненно-рыжие» могильные плиты, дома из «апельсинового камня» и т.п.87).
Заметим, что представление об отъезде в Армению ассоциируется у Мандельштама с исходом не только в «Канцоне», но и в несколько более ранней «Четвертой прозе» (1930): «Был у меня покровитель - нарком Мравьян- Муравьян - муравьиный нарком из страны армянской - этой младшей сестры земли иудейской.
<...>
И я бы вышел на вокзале в Эривани с зимней шубой в одной руке и со стариковской палкой - моим еврейским посохом - в другой »88.
Эта палка-посох, с которой самоиронизирующий автор «Четвертой прозы» видит себя появляющимся на земле Армении - сестры Иудеи, естественно приводит на ум жезл Моисея: ср. со стихотворением, которое Мандельштам начал писать в одно время с «Канцоной», в мае 1931 г. - «Еще далеко мне до патриарха...» [курсив мой - Л.В.],где упомянута «белорукая трость».
Поэт хочет сказать «начальнику евреев» «села» (правильнее произносить это слово с ударением на первом слоге: в еврейском написании оно обычно снабжается специальным значком над первой буквой, влево направленной стрелочкой, обозначающей ударный слог; кроме того, первый слог звучит скорее как «сэ», чем как русское «се»). Это загадочное библейское слово привлекало внимание многих комментаторов Писания. Приводим несколько авторитетных мнений.
«Еврейская энциклопедия» в статье, посвященной этому понятию:
русской Библии книга пророка Аввакума - Л.В.]. <...>
В одном лишь пункте все сходятся, а именно, что С. не стоит в грамматической связи с текстом. Скорее это - литур- гически-музыкальная пометка, или знак иного характера, касающийся чтения. Так как выражение С. содержится в 28 из 39 псалмов, начинающихся формулой “начальнику хора”, то музыкальное значение этой пометки может считаться вполне вероятным. <...>
Другие объяснения этого термина исходят из предположения, что его значение - скорее литургическое, чем музыкальное. Он указывает, когда присутствующие при богослужении должны присоединиться к служению. <...>
Следует заметить, что этот термин часто встречается после упоминания беззаконников; при упоминании этих последних присутствующие должны были произносить проклятье, подобно тому как они встречали благословениями упоминание чудесных дел Божиих».
(В энциклопедической статье сообщается, что, основываясь на данном наблюдении, некоторые комментаторы считают возможным толковать «села» как «уничтожь их!», «положи конец им» - то есть «злым», «беззаконникам»).
В Талмуде «села» понимается как синоним слов «не- цах» и «ваэд», «причем всем трем придается значение вечного продления без перерыва». «Кимхи. видит в нем обозначение поднятия или усиления голоса в отмеченных им местах (комментарий на Пс. 3, 2)», в то время как Ибн-
Эзра трактует это слово как подтверждение истинности высказанного («нахон hа-давар»)89. (Мы просим прощения за приблизительность передачи ивритского звучания.)
Схожие предположения о значении слова даются в авторитетном «B-D-B» библейском словаре: призыв возвысить голос и выразить воодушевление - «села» рассматривается как императив от, предположительно, глагольного корня «салаль» - «поднимать вверх», «вскидывать» (голос и, может быть, голову, глаза - lift up, cast up); утвердительное речение, подобное amen, согласно интерпретации св. Иеронима и Якова из Эдессы; указание на перерыв или изменение в произнесении (исполнении) текста; вероятно, могло использоваться в связи с музыкальным аккомпанементом богослужения для обозначения тех мест, где полагаются благословения90.
Современный «Словарь языка Ветхого завета», констатируя неясность этимологии, перечисляет различные версии происхождения и предназначения интересующего нас слова: возможно, от персидского sala, имевшего значение «песня», «звук струн»; может быть, «села» было добавлено к тексту псалмов позднее в качестве указания на определенный характер исполнения либо произнесения текста; «села» могло служить призывом «поднять голос»; св. Иероним и греческая версия Ветхого завета (Aquila’s Greek version of Old Testament) интерпретируют «села» как «всегда»; существует и понимание слова «села» как аббревиатуры (например, по первым буквам еврейских слов «знак изменить голос» - «симан лешанот hа-коль»)91.
Х.-И. Краус в своих комментариях к псалмам, упомянув выше перечисленные версии, приводит и гипотезу о происхождении загадочного слова из псалмов от арамейского корня sl - «кланяться», «молиться». Сторонники данного объяснения видят в «села» призыв к поклону (или поклонам) во время молитвы и напоминают, что основной вид мусульманской молитвы (salat - арабск.) предполагает обязательные поклоны. Исследователь склоняется к тому, что, хотя происхождение и значение слова остается непроясненным, это речение имело какое-то отношение к музыке струнного инструмента(-ов) и в то же время обозначало некий перерыв или паузу92.
Ю.Л. Фрейдин и С.В. Василенко указывают, что они встретили это слово на русском языке лишь в «Книге псалмов» в двуязычном древнееврейско-русском издании «Священных книг Ветхого завета...», выпущенном в Вене в 1877 г.93. Естественно, Мандельштаму могла быть знакома эта книга. Однако, с другой стороны, известно, что в детстве Мандельштама учили древнееврейскому языку - к нему ходил учитель, знакомивший его с Писанием и еврейской историей. Хотя изучение не было глубоким, вряд ли обошли псалмы. Можно предположить, что Мандельштам мог видеть это «села» и в молитвеннике деда - ведь ему запомнилось, как молился его дед, а интересующее нас слово мы встречаем в молитве «Ашрей», звучащей минимум два раза ежедневно, утром и в дневное время. «Ашрей» начинается словами из псалма 84 (по еврейской традиции; по православной Библии - псалом 83): «Ашрей йошвей вейтэха, од йаЬаллуха, села!»94 - «Блаженны пребывающие в доме Твоем, будут они прославлять Тебя, села!» «Ашрей» - далеко не единственный текст в молитвеннике (сидуре), где содержится загадочное «села». Так, к примеру, среди утренних молитв: «Адонай Цеваот иману, мишгав лану ЭлоЬей Яаков, села!» - «Господь воинств с нами, Бог Иакова - наш оплот, села!»
95.
Почему лирический герой Мандельштама намерен сказать «начальнику евреев» именно «села»? Попробуем объяснить это намерение в рамках той версии понимания «Канцоны», которой мы следуем. Пожалуй, единственно возможным основанием для привлечения слова «села» в данном случае может служить понимание его в качестве возгласа, выражающего уверенность в непререкаемой истине высказанного, причем неотменимой, вечной («лэолам ваэд»). Можно предположить, что поэт, создавая «Канцону», эту «песнь избавления» (хотя и воображаемого), воспользовался рассеянным по псалмам восклицанием как своеобразным знаком-паролем, свидетельствующим о незыблемости установленного Творцом миропорядка, в котором правда не будет повержена никаким злом, никакими тиранами, - как формулой, эквивалентной по смыслу выражению «навеки истинно» и подтверждающей неизменность благой воли Создателя. «Села», таким образом, может выражать причастность человека вечности и глубинную его независимость от земных властителей, пусть даже самых могущественных, подобных египетским фараонам, - может рассматриваться как подтверждение человеческой свободы.
Проследив изложенную выше версию, сделав первый шаг на пути к пониманию «Канцоны», мы все же вынуждены отказаться от такой интерпретации стихотворения и признать, что предложенная гипотеза не выдержала «проверки» именно словом «села». «Села» оказывается непреодолимым камнем преткновения для вышеизложенной версии. Все-таки никак нельзя таким образом понять причину, по какой поэт избрал более чем малоупотребительное, специфически связанное с прославлением Творца слово из псалмов для обращения к тирану (если он обозначается в стихотворении как «начальник евреев»). Есть здесь, как нам представляется, некая несовместимость. Кроме того, если считать, что «села» используется Мандельштамом как слово-символ связи человека с вечностью, неразрывной связи с Всевышним и, следовательно, как выражение, утверждающее ограниченность власти кесаря, - в таком случае, вероятно, более уместно было бы употребить предлог «на», а не «за»: «на его малиновую ласку», т.е. в ответ на насилие, козырь власти, предъявляется это «села», аргументирующее небеспредельность ее (власти) возможностей. Предлог же «за», употребленный поэтом, скорее все же говорит о благодарности.
Итак, первый подход к «Канцоне» оказался неверным, путь, им обозначенный, видится нам тупиковым. Тем не менее мы не зачеркиваем все вышесказанное - во-первых, именно для того, чтобы продемонстрировать неверный путь; во-вторых, мы продолжаем считать, что нет достаточных оснований говорить о связи «Канцоны» с рембрандтовским «Возвращением блудного сына», что в стихах Мандельштама присутствует тема исхода из египетского плена, но о Палестине при этом речь не идет и что стихотворение несомненно соотносится с историей Аршака из «Путешествия в Армению».
Подойдем к «Канцоне» иным путем. Начнем в данном случае со слова «села», которое оказалось наиболее уязвимым звеном для первой версии. У поэта, очевидно, должны были быть очень веские основания для введения в стихи столь «экзотического», столь специфичного и малоизвестного слова. Конечно, «села» - это тоже в известной мере «блаженное, бессмысленное слово» («В Петербурге мы сойдемся снова...», 1920)96, за которым встает целый мир, но все же чем, более конкретно, оправдано присутствие загадочного «села» в стихотворении? Ключом к пониманию, думается, служит то обстоятельство, что «села» встречается практически лишь в псалмах и, таким образом, является четким указанием на Давида, на Псалтырь. Соответственно, он и называется «начальником евреев», что вполне уместно по отношению к царю. Предложенное А.Г Мецем объяснение выражения в значении «основатель», «основоположник» 97(т.е. нечто близкое по смыслу понятию «родоначальник») также вполне правдоподобно: хотя родоначальником евреев в прямом смысле слова несомненно считается Авраам, но и Давид, одна из ключевых фигур еврейской истории, царь, из рода которого происходит Мессия, думается, может так восприниматься. Если же, говоря о «начальнике евреев», поэт ведет речь о Давиде, царе и «псалмопевце», то и «малиновая ласка», находящаяся в одном предложении с названным «начальником», очевидно имеет отношение к псалмам, т.е. церковному пению. Определение «малиновый» в данном случае характеризует красоту пения, сладкогласие - «малиновая ласка» перефразирует выражение «малиновый звон», заимствуя у него не только понятие о красоте звука, но и указание на «церковность». Мандельштам слышал в Армении церковное пение (за это напоминание мы очень благодарны Д.И. Черашней), и выражение «малиновая ласка» продиктовано воспоминанием о песнопениях «младшей сестры земли иудейской». Собственно, и Н.Я. Мандельштам пишет о выражении «малиновый звон» в своих комментариях к «Канцоне»: «Из теплых красных выбран малиновый, потому что в русском языке он имеет положительную окраску: “малиновый звон", “не жизнь, а малина" (этому не противоречит употребление этого выражения в горько-ироническом смысле: “Что ни казнь у него, то малина”). Таковы не основные, а дополнительные основания эпитета»98. Если для Н.Я. Мандельштам представление о «малиновом звоне» может быть лишь «дополнительным основанием» для выражения «малиновая ласка», то для нас, поскольку мы не видим обоснованной связи стихотворения с картиной Рембрандта, и в рамках того подхода к «Канцоне», который мы предлагаем сейчас, после неудачи предыдущей версии, этот образ видится несущим в первую очередь звуковое содержание. Мы не отказываемся от высказанного выше предположения, что слово «малина» у Мандельштама маркировано скорее отрицательно, чем положительно, хотя автору статьи указывали на то, что в стихотворении «Жизнь упала, как зарница...» (1924) слово «малина» имеет совершенно иной, любовный смысл: «Как дрожала губ малина.». Безусловно, это так, однако и там оно, представляется, связано с некой ложью и соблазном: «Изолгавшись на корню, / Никого я не виню.»; «Изолгалась, улыбнулась.»99. О.А. Лекманов и Ю.Л. Фрейдин справедливо обратили наше внимание и на стихотворение «На доске малиновой, червонной.» (1937), в котором возникает яркий, тепло нарисованный пейзаж Воронежа. Но, во-первых, эпитет «малиновый» применительно к цвету не равнозначен слову «малина» с его приторно-вкусовыми ассоциациями; во-вторых, мы не считаем, что у Мандельштама с малиной были связаны только негативные представления. И в выражении «малиновая ласка» отразилось воспоминание о сладостности звучания, звуковом наслаждении. Более того, если «малиновая ласка» относится к псалмопению, появляется дополнительный аргумент в пользу взаимосвязи концовки «Путешествия в Армению» с «Канцоной»: ведь Драстамат выпрашивает для Аршака «один добавочный день, полный слышания [курсив мой - Л.В.], вкуса и обоняния». Вообще, поскольку во второй строке пятого четверостишия «Канцоны» говорится о желании еще раз в конце жизни увидеть настоящую красоту («зреньем напитать судьбы развязку»), есть основания предположить, что в следующих двух стихах этого же четверостишия может также идти речь о каком-либо органе чувств. И будет вполне правомерным заключить, что в них говорится о слышании - возможности еще раз услышать прекрасную музыку и пение.
надо искать в Псалтыре. И такое свидетельство, с нашей точки зрения, обнаруживается в псалме 103 (нумерация синодального издания), где развернута великолепная картина мира. Приводим этот псалом в синодальном переводе.
Псалом 103
1. Благослови, душа моя, Господа! Господи, Боже мой! Ты дивно велик, Ты облачен славою и величием;
2. Ты одеваешься светом, как ризою, простираешь небеса, как шатер;
3. устрояешь над водами горные чертоги Твои, делаешь облака Твоею колесницею, шествуешь на крыльях ветра.
4. Ты творишь ангелами Твоими духов, служителями Твоими огонь пылающий.
5. Ты поставил землю на твердых основах: не поколеблется она во веки и веки.
6. Бездною, как одеянием, покрыл Ты ее, на горах стоят воды.
7. От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят;
8. Восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них.
9. Ты положил предел, которого не перейдут, и не возвратятся покрыть землю.
10. Ты послал источники в долины: между горами текут [воды],
11. поят всех полевых зверей; дикие ослы утоляют жажду свою.
12. При них обитают птицы небесные, из среды ветвей издают голос.
13. Ты напояешь горы с высот Твоих, плодами дел твоих насыщается земля.
14. Ты произращаешь траву для скота, и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу,
15. и вино, которое веселит сердце человека, и елей, от которого блистает лице его, и хлеб, который укрепляет сердце человека.
16. Насыщаются древа Господа, кедры Ливанские, которые Он насадил;
17. на них гнездятся птицы: ели - жилище аисту,
18. высокие горы - сернам; каменные утесы - убежище зайцам.
19. Он сотворил луну для времен; солнце знает свой запад.
20. Ты простираешь тьму, и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери;
21. львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе.
22. Восходит солнце, [и] они собираются и ложатся в свои логовища;
23. выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера.
24. Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих.
25. Это - море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими;
26. там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем.
27. Все они от Тебя ожидают, чтобы Ты дал им пищу их в свое время.
28. Даешь им - принимают; отверзаешь руку Твою - насыщаются благом;
29. скроешь лице Твое - мятутся, отнимешь дух их - умирают и в персть свою возвращаются;
30. пошлешь дух Твой - созидаются, и Ты обновляешь лице земли.
31. Да будет Господу слава во веки; да веселится Господь о делах своих!
32. Призирает на землю, и она трясется; прикасается к горам, и дымятся.
33. Буду петь Господу во всю
34. Да будет благоприятна Ему песнь моя; буду веселиться о Господе.
35. Да исчезнут грешники с земли, и беззаконных да не будет более. Благослови, душа моя, Господа! Аллилуия! 100
Псалом разворачивает изумительную по красоте и непосредственности панораму всего мира, всей земли (ср. черновое название мандельштамовского стихотворения - «География»), причем это панорама, в которой не теряются и мелкие детали. Все равноправно участвуют в гармонии мироздания: и горы, и люди, и светила, и зайцы, находящие убежище в утесах. Так и у Мандельштама: бинокль Давида позволяет рассмотреть «все морщины гнейсовые», где притулилась сосна или затерялась в горном лесу «деревушка- гнида». «Дорогой подарок царь-Давида» Л.В.] - дар видения.
Желаемое бегство в Армению вполне возможно уподобить исходу из Египта: Армения - «страна субботняя», где над всем возвышается «библейской скатертью богатый Арарат» («Отрывки уничтоженных стихов»101; эти стихи создавались в одно время с «Канцоной», в начале июня 1931 г.). Армения - библейская земля; покинув «край гипербореев», северный Египет, и оказавшись в Армении, естественно возблагодарить Творца: сказать «села» Его певцу, псалмопевцу - как пароль «тайной свободы», как подтверждение возврата. И в этом смысле
В заключение еще об одной детали стихотворения. «Золотые пальцы краснодеревца»-Зевса, так замечательно предваряющие желтую и красную краски последнего стиха «Канцоны» (несмотря на то, что «золотой» здесь выступает в переносном смысле - подобно «малиновому» - дополнительное цветовое значение слова безусловно воспринимается) приводят на память ковчег, построенный Ноем по прямым указаниям, почти чертежам, Творца из дерева «гофер» (вероятно, некое смолистое дерево, может быть, вид кедра или кипариса) и закончивший свой путь по водам на горах Араратских. Если в «Канцоне» наряду с царем Давидом уместен «край гипербореев», то, вероятно, уместен и Зевс - тем более, что имеется и греческий миф о потопе и ковчеге (миф о Девкалионе и Пирре; ковчег, правда, строится по совету Прометея). О самом Прометее и аргонавтах в связи с Кавказом не стоит и упоминать. Воображаемое бегство в «Канцоне» - бегство в Армению, страну, освященную и библейской, и античной традицией.
«В желтой - зависть, в красной - нетерпенье» - это не только краски Армении, это и о себе: это яркие чувства, вырывающие из душевной неволи, пробуждающие душу от московского сна: нетерпеливое желание оказаться снова в Армении и зависть «отщепенца» к древнему крепкому народу, трудно и радостно живущему на своей библейской земле.
Хотелось бы также отметить имеющуюся, как нам кажется, связь между «Зевесом», краснодеревцем и прозорлив- цем из «Канцоны» и плотником, которого мы встречаем на страницах «Путешествия в Армению»: «В школе [в «деревне Бьюракан» - Л.В.] к нам присоединился странствующий - человек бывалый и проворный. Хлебнув коньяку, он рассказал, что знать не хочет ни артелей, ни профсоюзов. Руки-деу него золотые, по чутью и по слуху угадывает, где есть нужда в его труде.
Родом он, кажется, был чех и вылитый крысолов с дудочкой [курсив мой - Л.В. ]»101.
Н.Я. Мандельштам замечала в связи с «Канцоной»: «Я думаю, что конкретность мышления Мандельштама была такова, что обе темы - национальная и религиозная [стремление вернуться к своему народу и к Богу, «Отцу» в притче о блудном сыне - Л.В.] <...>
102
С этим высказыванием Н.Я. Мандельштам, думается,
нельзя не согласиться.
Примечания
65
Записки Мандельштамовского общества. Выпуск 3, полутом 1. М.: РГГУ? 2000;«Параллели». Русско-еврейский литературный, исторический и библиографический альманах. Выпуск 4-5. М.: Дом еврейской книги, 2004. Статья также вошла в книгу: Видгоф Л. Москва Мандельштама. М.: ОГИ, 2006.
66
Мандельштам О.
67
«Узкое» - некогда санаторий Центральной комиссии по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ).
68
Литературовед и текстолог И.М. Семенко.
69
Мандельштам Н. Комментарии к стихам 1930 - 1937 гг. // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воронеж: 1990. С. 206-209.
70
Э. Вблизи поэта // Герштейн Э.Г. Мемуары. СПб: 1998. С. 26.
71
Мандельштам О. Собрание сочинений в 4-х тт. М.: 1993-1997. Т.2. 1993. С. 288.
72
Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. М.: 1995. Исход, 1, 11. С. 54.
73
74
Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. М.: 1995. Исход, 2, 13-14. С. 55.
75
Собрание сочинений в 4-х тт. М.: 1993-1997. Т.3. 1994. С. 180.
76
Мандельштам О.
77
Мандельштам О. Собрание сочинений в 4-х тт. М.: 1993-1997. Т.2. 1993. С. 211.
78
Кацис Л. Осип Мандельштам: мускус иудейства. Иерусалим - Москва: 5763 - 2002. С. 134.
79
Собрание сочинений в 4-х тт. М.:1993-1997. Т.2. 1993. С. 492-493.
80
Герцен А. Записки одного молодого человека // Герцен А.И.
81
Архив В. Яхонтова и Е. Поповой. РГАЛИ, ф. 2440. Оп.1, ед.хр. 61, л. 154155.
82
Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб., 1995. С. 181.
83
Там же. С. 226.
84
85
Там же. С. 189.
86
Там же. С. 187.
87
Собрание сочинений в 4-х тт. М.: 1993-1997. Т.3. 1994. С. 187, 180, 183.
88
89
Еврейская энциклопедия. Репринтное воспроизведение издания Общества для научных еврейских изданий и издательства Брокгауз - Ефрон. Т. 14. М.: 1991. С. 116 -118.
90
The Brown - Driver - Briggs Hebrew and English Lexicon. Reprinted from the 1906 edition. Fourth Printing - January 1999. Massachusetts, USA. P 699-700.
91
The Hebrew and Aramaic Lexicon of the Old Testament by L. Koehler and W Baumgartner. Vol. II. Leiden - New York - Кціп Koln. 1995. P. 756.
92
Psalms 1 - 59. A Continental Commentary: Minneapolis, USA. 1993. P. 27-29.
93
Мандельштам Н. Комментарии к стихам 1930 - 1937 гг. // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воронеж: 1990. С. 210. Примеч.1.
94
Врата молитвы (сидур). Иерусалим - Москва: 5754 - 1993. С. 52.
95
96
Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб.: 1995. С. 153154.
97
Там же. Примечание на с. 582.
98
Мандельштам Н.
99
Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб.: 1995. С. 354355.
100
Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. М.: 1995. С. 577-578.
101
102
Мандельштам Н. Вторая книга. М.: 1999. С. 562.