Городецкий Л.Р.: Пульса ди-нура Осипа Мандельштама - последний террорист БО.
Примечания

Примечания

¹

Ненавидящим всяческие идеологемы лучше сразу перейти к Основному тезису в конце Предисловия, чтобы не подвергнуться манипулятивному воздействию этих идеологем. Но дело в том, что вся экзистенция Мандельштама насквозь идеологична. Вот смешная, но точная иллюстрация в письме С. Рудакова из Воронежа (07.11.1935): «О(сип) побрился — я ему сказал, что есть два человека, О(сип) Э(мильевич) бритый и О(сип) Э(мильевич) небритый.

А он добавил, что у них разная идеология» [19, с. 103]. Кроме того, многие тексты М откровенно манипулятивны, перформативны и т. п. Поэтому, чтобы что-то понять в этих текстах, часто необходимо действовать в «гравитационном поле» идеологического/философического дискурса.

²

См. на обложке автограф этого текста, записанный Мандельштамом на допросе после ареста в мае 1934.

³

Мандельштам наверняка не подозревал о существовании процедуры пульса ди-нура, но во многом он неосознанно следовал глубинной еврейской традиции, см. подробнее об этом в монографиях [31] и [3, п. 1.2.3].

⁴

Ср. показания М на допросе 25.05.1934: «Этот <.. .> пасквиль, — в котором сосредоточены огромной силы социальный яд, политическая ненависть» [6, с. 47].

⁵

Происходит из джаhд — букв. араб. ‘напряг, напряжение’. Семантическое поле джиhада в исламской культуре включает, кроме прочего, психологическое состояние «освобождения», «лёгкости», «катарсиса», наступающее в процессе и в результате некоего напряжённого активного действия, в частности, интенсивной внутренней перестройки.

⁶

Вот, например, заголовок репортажа (сетевая пресса, октябрь 2014) о взятии Донецкого аэропорта отрядом русских ополченцев во главе с полевым командиром Моторолой: «“Большой Джихад” Моторолы». А прямо сейчас (сентябрь 2017) на федеральном телеканале «Россия» «умеренный» политолог (С. Станкевич) говорит о попытке (П. Порошенко) «объявить евроатлантический джихад»; в эфире одной московской FM-радиостанции обсуждается феномен «православного джихадизма», а в эфире другой — ведущий (С. Доренко) заявляет: «Православный шахидизм вот-вот на пороге... Если вы этого не видите, вы “живете, под собою не чуя страны”!»

⁷

Которые мы здесь применяем как «рабочую метафору», другими словами, как модель ситуации, позволяющую лучше понять, что происходит.

⁸

Даже при том, что семантика русского слова подвиг включает смысл «движения», динамики, исключительно важный для «случая Мандельштама».

⁹

Может быть, лучше сказать: вообще «восточная» (т. е. совершенно не европейская!) картина мира, включающая исламскую (в частности, персидскую) и традиционную еврейскую как частные случаи. Эту «восточность» М мощно ощутил в восточно-христианской Армении.

¹⁰

Д. Фролов пишет [1, с. 424-434]: «Восток выступает как образ, дающий модель осмысления происходящего с самим поэтом <...>. Восток оказывается символом преданности своим корням, своим идеалам <...>. Обращает на себя внимание разительное несовпадение в трактовке Востока между “Четвертой прозой” и “Путешествием в Армению”. От чувства затравленности в первом произведении поэт уходит в свободный и красочный мир.». Добавим: уходит по волшебному «библейскому» мосту, которым оказалась для него восточно-христианская Армения.

¹¹

¹²

Стих. «Сегодня можно снять декалькомани...» (июль 1931 г.). Заметим, что «позвоночник» здесь — отнюдь не только деталь поразившей М спины «татарского» гастарбайтера в Москве. У М «позвоночник» — это метонимия «связи времен», интерфейса между прошлым, настоящим и будущим. Поэтому здесь, как представляется, выходит на поверхность глубинная рефлексия М об исламе, новизна, свобода и лёгкость которого позволят, возможно, «склеить двух столетий позвонки» в России и, шире, в Европе. Это один из поразительных инсайтов «позднего» Мандельштама. Видимо, сюда же относится фрагментарная запись Мандельштама (1931-1932 гг.): «. тема отозвания и подвига [= джихада — Л. К]. Здесь общее звено между Востоком и Западом» [17, т. 3, с. 371]. Интересен в этом контексте неодобрительный пассаж в книге Н. Ваймана и М. Рувина: «.[“татарва”, “татарские спины”, “некрещеный позвоночник” — это] знак вполне ощутимого (и, может быть, осознанного) уклона в сторону “консервативной, антилиберальной (антизападной) оппозиции” (см. “прожекты” Флоренского, Лосева, Трубецкого); при этом Мандельштама, кажется, “заносит” всё ближе к евразийской позиции “туранцев” (то есть “та- тарофилов” типа Н. Трубецкого). Поистине крутой историософский маршрут: в Москву через Рим, а дальше — в Евразию, к ‘татарве’ (в нынешнем контексте — под ислам)» [34, с. 188].

¹³

Стих. «Рояль» (апрель 1931). Здесь «нюренбергская пружина» — метонимия «течения времени» (в Нюрнберге придумали пружинные часы), которое позволит проявиться «медиативному позвоночнику (времени)» и всё поставит на свои места. Но главное здесь в том, что, по известной «восточной» (доисламской арабской и персидской) традиции, поэт (или музыкант) носит в себе огненного джинна, который, при некоторых условиях, может вырваться наружу и много чего опасного для окружающих (типа, например, «огненного удара» — пульса ди-нура!) натворить. В. Микушевич в статье «Мандельштам и ислам» сообщает: «Согласно преданию, встретив поэта Зухайра, Мухаммад воскликнул: “О Аллах, охрани меня от сидящего в нем джинна”» [30, с. 415].

¹⁴

Подробнее об этой центральной идеологеме М см. ниже.

¹⁵

В частности, «пространство» есть, на самом деле, некое подмножество ВСТ, «чтива», ср. пассаж в «Путешествии в Армению»: «И как-то я увидел пляску смерти — брачный танец фосфорических букашек. <...> электрифицированные сумасшедшие поденки подмаргивают, дергаются и, вычеркивая, пожирают черное чтиво настоящей минуты [т. е. “пространство ночи” — Л. Г]». Ср. ещё замечательное (в особенности для латиниста) высказывание в «набросках»: «Горизонт дан в форме герундивума» [Вокруг «Путешествия в Армению». Алагез]. Ср. ещё в очерке «Яхонтов»: «Слово для Яхонтова — это второе пространство... Яхонтов движется в слове, как в пространстве» [26, с. 460-461].

¹⁶

Ср. программный пассаж в ШВ: «Разночинцу не нужна память, ему достаточно рассказать о книгах, которые он прочел [или сочинил — Л. Г], — и биография готова».

¹⁷

Ср. в ПА, там же: «. наша деятельность превратится в такую же сигнальную свистопляску, если мы не оставим после себя вещественных доказательств бытия [т. е. осмысленных модификаций ВСТ — Л. Г.]». Поэтому, например, отказ от своего текста (своего стиля и т. п.), т. е. его «убийство» (ср. амер. журналистский сленг: «to kill the text»), эквивалентен самоубийству генератора текста. Вот «проявление» этой установки у М (ПА, гл. Москва): «Один писатель принес публичное покаяние в том, что был орнаменталистом или старался <...>. Мне кажется, ему уготовано место в седьмом кругу дантовского ада [где отбывают наказание самоубийцы — Л. Г.], где вырос кровоточащий терновник. И когда какой-нибудь турист из любопытства отломит веточку этого самоубийцы...». Если отказ от созданного текста есть самоубийство, то и уничтожение любого фрагмента текста поэта является уничтожением части его жизни. Поэтому вполне макабрической является сцена из мемуаров Н. Мандельштам, в которой она (с санкции Ахматовой) бросает в огненную печь не понравившийся ей стих М «о канале» [28, т. 1, с. 392]. Ещё манифестация у М той же идеологии: летом 1937 г. Мандельштам сказал в ответ на сообщение знакомой об аресте Д. Жуковского якобы «за стихи Волошина»: «Так ему и надо — Макс плохой поэт», см. [2, с. 211]. Эта вроде бы совершенно неадекватная реакция объясняется тем, что для Мандельштама в центре мироздания — отнюдь не человек, а текст, человеком генерируемый, распространяемый и т. п. Если этот текст «плохой», то и его генератор-распространитель — это «плохой парень», достойный наказания и т. д. Смешную, но психологически точную иллюстрацию работы этой же установки приводит Н. Мандельштам: «По-моему, самый факт измены значил для него гораздо меньше, чем “изменнические стихи”» [28, т. 2, с. 259].

¹⁸

Для М метафора — это динамический оператор на ВСТ. Без метафор ВСТ — это статическое, без-операторное, не-креативное, «холодное бесполое пространство»: ВСТ «оживляется», «креативизируется» метафорой, «интертекстуальным» отображением и т. п.

¹⁹

Вот пассаж из набросков к РД: «Я сравниваю — значит, я живу, — мог бы сказать Дант. Он был Декартом метафоры. Ибо для нашего сознания (а где взять другое?) только через метафору раскрывается материя, ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть — сравнение» [23, с. 406].

²⁰

Представляется, что к этой идеологеме имеет отношение высказывание М в письме М. Шагинян (от 05.04.1933): «Материальный мир — действительность — не есть нечто данное, но рождается вместе с нами. Для того, чтобы данность стала действительностью, нужно ее в буквальном смысле слова воскресить. Это-то и есть наука, это-то и есть искусство» [15, с. 149]. Сюда же относится, видимо, и высказывание М на своем вечере в Клубе художников (03.04.33), зафиксированное в воспоминаниях Л. Горнунга: «Перед чтением Осип Эмильевич сказал довольно странную, во всяком случае, экстравагантную речь о реализме, о глазе художника. Он сказал, что никто не может быть реалистом, что действительности как данности нет, есть действительность как искомое, как проблема», [цит. по: 2, с. 411].

²¹

О связи этого «восьмистишия» с рассматриваемым кластером идеологем фактически (в других формулировках) говорил Л. Видгоф в [2, с. 399-415]. Там же Видгоф говорит о воздействии на М «иудаистической составляющей» идеологии А. Бергсона, на что, впрочем, эксплицитно указал и сам Мандельштам.

²²

В 10-й главе РД Мандельштам говорит о Данте (и, разумеется, о себе): «Секрет его емкости в том, что ни единого словечка он не привносит от себя. Им движет все что угодно, только не выдумка, только не изобретательство. Дант и фантазия — да ведь это несовместимо!.. <...> Какая у него фантазия? Он пишет под диктовку, он переписчик, он переводчик. <...> письмо под диктовку, списыванье, копированье».

²³

Ср. частотное и рутинное выражение в Талмуде, применяемое, когда нужно понять «значение» (смысл) рассматриваемого объекта (предмета, ситуации, высказывания и т. п.): кейхе даме? = арам. «на что это похоже?», после чего создаётся «рабочая метафора», улучшающая понимание объекта. Эта традиционная еврейская (она же мандельштамовская) установка на симулятивность/ имитационность часто вызывала неприятие и неприязнь у «других»: с точки зрения «европейского» (христианского) мира, это «симулякризация» действительности, замена «реальных вещей» текстуальными симулякрами, приводящая к «тотальной семиотизации бытия вплоть до обретения знаковой сферой статуса единственной и самодостаточной реальности» (Википедия). Иоанн Златоуст («Против иудеев», 386-387 гг.): «Иудеи скорее играют, чем служат Богу». С. Рудаков в письме из Воронежа (02.11.1935) неодобрительно высказывается об этом «постмодернистском» (выражаясь современными терминами) свойстве дискурса М: «И тут проклятое его фонбаронство: во всем видеть фабулу, фабульность своей судьбы» [7, с. 107]. А вот относительно недавнее высказывание дьякона Кураева в эфире московской FM-радиостанции: «сегодня Прощёное воскресенье, Чистый понедельник — день фарисея [а «фарисеи» — это ведь и есть евреи par excellence! — Л. Г], потому что происходит имитация просьбы о прощении».

²⁴

В сущности, о проявлении феномена семиозиса в творчестве М писал Б. Лившиц в статье «В цитадели революционного слова» (Харьков, лето 1919 г.): «в стихах Мандельштама мы встречаем целые строки из других поэтов; и это не досадная случайность, не бессознательное заимствование, но своеобразный прием поэта, положившего себе целью заставить чужие стихи зазвучать по-иному, по-своему».

²⁵

Сам М писал об этой своей установке так: «Изобретение и воспоминание идут в поэзии рука об руку, вспомнить — значит тоже изобрести» (очерк «Литературная Москва», 1922). Об этом же пишет Э. Герштейн: «Мандельштам не подражатель и не отголосок, он работал сравнениями, а не подобиями, отталкиваниями, а не слияниями» [7, с. 445]. Фактически об этом же феномене у Мандельштама еще раньше писал В. Жирмунский в известной статье «Преодолевшие акмеизм»: «Он [М] делает понятными чужие песни, пересказывает чужие сны, творческим синтезом воспроизводит чужое, художественно уже сложившееся восприятие жизни».

²⁶

Ср. неодобрительное высказывание М о текстах Пастернака (фрагментарные записи 1931-1932 гг.): «К кому он [Пастернак] обращается? К людям, которые никогда ничего не совершат... Читатель его — тот послушает и побежит... в концерт» [17, т. 3, с. 371]. Сам же Мандельштам в это время, наоборот, хочет побудить своих читателей совершать какие-то активные (гражданские!) поступки. Феномен повышенной перформативности и коммуникативности у «позднего» Мандельштама отмечал ещё Ю. Левин в работах 1970-х гг. Позднего М можно, конечно, сравнить с современными «акционистами», но есть серьёзнейшее и судьбоносное отличие: для современных акционистов их акции являются (отнюдь не фатальными) символами чего-то (например, акционист Павленский, что-то сделав с дверью ФСБ на Лубянке, потребовал, чтобы его судили за терроризм!). В то время как для М текстуальный перформанс (например, в Эпиграмме) — это не символ теракта, а реальный теракт, то, что Пастернак назвал «полной гибелью всерьез» и т. д.

²⁷

Ведь вся еврейская диаспоральная цивилизация есть, в сущности, цивилизация Текста и Метафоры!

²⁸

Вот фрагмент этого текста: «Мироощущение для художника орудие и средство [типа “рабочей метафоры” — Л. Г], как молоток в руках каменщика, и единственно реальное — это само произведение».

²⁹

Вот ещё подтверждающий эту идеологию М фрагмент из мемуаров Н. Мандельштам: «В.Ш. упрекал О.М. в том, что он познает солнце не непосредственно (как Золя!), а через посредство книг. “Вторичность восприятия” — сказал бы В.Ш., но не сумел сформулировать. О.М. не возражал — он никогда не спорил с теми, кто делал ему глубокомысленные замечания, только сказал — “и книги — это кусок природы”» [28, т. 2, с. 988]. Н. Мандельштам говорит здесь о статье В. Шкловского в «Литгазете» от 17.07.1932 с названием «О людях, которые идут по одной и той же дороге и об этом не знают», в которой он пишет: «Прочтите Золя, Мандельштам! Поймите, как стремились передать люди солнце. Сколько стоит солнце на картине. Разве картины делаются для того, чтобы ими компрометировать солнце? Это вы сами в сетчатом мешке, в клетке, в в[о]льер[е] с сетками. Сетками от вас отделен мир. И за этой сеткой сидит с несколькими немногими книгами друг мой... », цит. по [33, с. 367].

³⁰

Приведём вполне характерное для середины 1930-х высказывание «государственника» Нарбута (бывшего акмеиста): «С его [Нарбута] точки зрения, нельзя было не сослать О.М.: “Должно же государство защищаться? Что ж будет иначе — ты пойми”» [4, с. 89]. Н. Мандельштам в мемуарах приводит также высказывание Лиды Багрицкой, выражающее отношение к аресту М широкого слоя советской «образованщины»: «Когда забрали Осипа Эмильевича, одни были против, другие считали, что так и нужно. А теперь что? Своих забирают!» [28, с. 103].

³¹

«В начале следствия, как заметил О.М., следователь держался гораздо агрессивнее, чем под конец. Он даже перестал квалифицировать написание стихотворения как террористический акт [а сначала, значит, квалифицировал как теракт! — Л. К] и угрожать расстрелом. Вначале же он угрожал расстрелом не только автору, но и “всем сообщникам”, то есть людям, выслушавшим эти стихи» [4, с. 77].

³²

Уместно здесь отметить, что «власти» вплоть до 1987 г. считали, что М в 1934 г. совершил государственное преступление. Ср.: «В начале июня 1956 г. Н.М. направила в Прокуратуру СССР заявление с просьбой о реабилитации О.М. по делу 1934 г. Однако 24 октября того же года она получила ответ, что “жалоба” её “оставлена без удовлетворения”, т. к. “вина Мандельштама доказана, осужден он правильно и нет оснований для пересмотра”. Окончательно реабилитирован О.М. был только в 1987 г.» [28, т. 1, с. 584] и [6, с. 174175].

³³

В этом же смысле были «правы» петроградские чекисты, уничтожая Николая Гумилёва, «старшего друга» Мандельштама, в августе 1921 г.: ведь он также совершил «государственное преступление» против власти. Правда, преступление Мандельштама было гораздо тяжелее, ведь это было прямое покушение на «царя»! Отметим, что сам М пишет в обращении в Секретариат ССП (30.04.1937): «Я со всей беспощадностью охарактеризовал своё политическое преступление,

³⁴

Е. Тоддес писал: «Это был выход непосредственно в биографию, даже в политическое действие (сравнимое, с точки зрения биографической, с предполагавшимся участием юного Мандельштама в акциях террористов-эсеров). Тяга к внеэстетическим сферам, устойчиво свойственная Мандельштаму, какой бы герметический характер ни принимала его лирика, в условиях 30-х годов разрешилась биографической катастрофой» [5, с. 199], цит. по [6, с. 31]. Уместно высказать гипотезу, что непосредственным «объектом симуляции» был «образ и перформанс» И. Каляева, взорвавшего в Кремле в феврале 1905 г. великого князя Сергея Романова и казнённого в мае 1905 г. И. Каляев, писавший «гражданские» стихи, стал для «демократической общественности» канонизированным иконическим архетипом «поэта-террориста». О нём с подчеркнутым уважением писал в «Воспоминаниях террориста» его друг Б. Савинков, сам ставший на долгое время объектом преклонения молодого Мандельштама, см. ниже. Этот текст Савинкова публиковался в 1917 г. и в 1928 г. и был, разумеется, прочитан Мандельштамом. Присутствию Каляева в «оперативной памяти» М способствовала и его государственная канонизация в Советской России, начиная с 1918 г., когда ему ставились памятники и его именем назывались улицы. Воздействие «мифа Каляева» на идеологию М и результирующие «идеологические пересечения» требуют отдельного рассмотрения.

³⁵

Добавим: и не только Мандельштама. Вот фрагмент из показаний Бенедикта Лившица, близкого знакомого М, на допросе в НКВД (в 1938 г.): «Призывом к террору были стихи Мандельштама, направленные против Сталина, а также те аналогии, которые я проводил, сравнивая наши годы с 1793 годом и Сталина с Робеспьером», см. Шнейдерман Э. Бенедикт Лившиц: арест, следствие, расстрел // Звезда. 1996. № 1 [цит. по 6, с. 75]. Замечательно, что и для подследственного, и для следователя совершенно естественно, что метафоры в соответствующем тексте — это мощное оружие, несанкционированное использование которого карается высшей мерой наказания, которая и была применена к Лившицу, а должному применению её к М помешал Сталин из соображений, недоступных рядовым сотрудникам ОГПУ-НКВД.

³⁶

Т. е. это был, выражаясь сегодняшними терминами, акт «информационной войны» (см. чуть подробнее в 2.1). За несколько лет до теракта Мандельштама Маяковский сказал: «И песня и стих — это бомба и знамя». Но Маяковский, не отличавшийся излишним бесстрашием, предпочитал бросать свои бомбы не в представителей власти, как это делали эсеровские шакиды, а более безопасным для «горлана-главаря» способом: во «врагов» власти. Н. Мандельштам сообщает: «Самый факт написания стихов Христофорыч [следователь] называл “акцией” [вокабуляр БО! — Л. Г], а стихи — “документом”. На свидании он сообщил, что такого чудовищного, беспрецедентного “документа” ему не приходилось видеть никогда» [4, с. 77]. Употребление профессионального термина «документ» — весомое подтверждение того, что запись преступного текста (вещдок) у него уже была до ареста М, ведь автограф М, сделанный на допросе, никак не мог служить вещдоком ранее совершенного преступления.

³⁷

Напомним высказывание М, зафиксированное мемуаристом летом 1937 г.: «Симуляция — самый испытанный метод политической борьбы. <...> Я покажу, что значит настоящая политическая симуляция!!» [7, с. 69]. Об устойчивых связях М с эсерами см. подробно в п. 1.1.

³⁸

Вполне продуктивно рассматривать этот ментальный феномен как проявление у М «средневековой психологии», которую он в себе, похоже, сознательно культивировал. В еврейском контексте, это «психология» еврейского традиционного дискурса, являющегося, в своей сути, проекцией в «новое время» талмудического дискурса, см. некоторые соображения на эту тему в монографии [3], п. 1.2.3.

³⁹

Н. Мандельштам пишет в мемуарах: «.я уже при жизни знала, что и стихи и проза как бы определяют его поведение».

⁴⁰

См. [28, т. 2, с. 414].

⁴¹

См. Выготский Л. Дефектология. Собр. соч. Т. 5. 1983. С. 36. Воздействие «психологического дискурса» Л. Выготского на «психологию» М совершенно не изучено. Между тем, они, видимо, были знакомы (по крайней мере, заочно) через Давида Выготского и интересовались текстами друг друга. Отметим, что в книге Л. Выготского «Мышление и речь», вышедшей в декабре 1934 г., есть «анонимный» эпиграф из «Ласточки» Мандельштама.

⁴²

И. Одоевцева вспоминает насмешливое обращение Гумилёва к М (где-то зимой 1920/21 гг.): «.ты отчаянный трус из породы легкомысленнейших трусов» [8, с. 133]. А вот зафиксированное высказывание Блюмкина (в разговоре с товарищами по партии левых эсеров летом 1918 г.): «Мандельштам может проболтаться — он дурак.», см. [12, с. 135].

⁴³

См. [9, с. 220].

⁴⁴

«Сначала Христофорыч вел следствие как подготовку к “процессу” <...>. Метод следствия — объяснение каждого слова инкриминируемых стихов. Следователь особенно интересовался тем, что послужило стимулом к их написанию. О.М. огорошил его неожиданным ответом: больше всего, сказал он, ему ненавистен фашизм.» [9, с. 75].

⁴⁵

Не ясны до конца причины этого «неполного служебного соответствия» Николая Христофоровича Шиварова, ведь он по службе занимался текстами и писателями! Во всяком случае, он был через три года строго наказан товарищами из НКВД: за своё неумение «работать с текстом» и за прочие тяжёлые преступления.

⁴⁶

с. 105-106].

⁴⁷

Был близок к Чернову и Лаврову, основателям партии эсеров. В 1917 г. стал депутатом Учредительного собрания по списку этой партии.

⁴⁸

Н. Мандельштам вспоминает: «Я запомнила высокого синеглазого человека, знавшего Мандельштама по дому Синани. По иронии судьбы, он очутился в камере с белобородым дедушкой, известным работником охранки (не Дубровиным ли?)» [28, т. 2, с. 153]. Выражение «по иронии судьбы» здесь, разумеется, означает, что «синеглазый человек» был террористом БО, за которым охотилась охранка! Ещё одним из посетителей семейства Синани был эсер Ф. Линде, будущий комиссар Керенского, погибший в 1917 г., см. [28, т. 2, с. 51]. Н. Мандельштам пишет: «О.М. хорошо знал Линде, вероятно, по дому Синани» [28, т. 1, с. 233]. Один из комментариев к ШВ сообщает (без точных ссылок), что «глухая дача в Райволе», упоминаемая Мандельштамом в ШВ как база БО, — это «легочный пансион Линде в Мустамяках (ныне пос. Горьковский), славившийся своей молочной кухней. Мандельштам неоднократно отдыхал в этом пансионе и хорошо был знаком с его владельцами — братьями Федором и Иваном Линде. В августе 1911 г. на этой даче попали в засаду и были арестованы несколько революционеров, в т.ч. и Ф.Ф. Линде (Петербургский листок, 1911, 9 августа)» [18, т. 2, с. 399]. Полицейский документ (июнь 1912 г.) сообщает: «Получены сведения, что некий еврей Мандельштам (имя и отчество не выяснено), по слухам, проживавший в 1911 году в пансионе Линде близ станции Мустамяки Финляндской железной дороги и скрывшийся оттуда во время арестов летом прошлого года, — в настоящее время проживает в новом пансионе <.. .> и занимается про- тивуправительственной агитацией между проживающими в 9 пансионах около станции Мустамяки» [12, с. 110]. «Молочный пансион» братьев Линде и его обитатели — эсеровские «правдорубы» — проявились, видимо, в июле 1932 г. в стих. М «Полюбил я лес прекрасный»: «Там фисташковые молкнут Голоса на молоке, И когда захочешь щелкнуть, Правды нет на языке».

⁴⁹

Об этом сообщает Е. Мандельштам, см. [18, т. 2, с. 394-395].

⁵⁰

Возможно, сначала «эсдековского» с элементами марксистской идеологии: в 1910 г. он признавался С. Каблукову, что «в училище был с. р. или с. д. и даже говорил рабочим своего района зажигательную речь». Но М быстро сблизился именно с эсерами, под явным влиянием старшего друга по училищу, Бориса Си- нани, который был активистом партии СР. Подробнее см. [10, с. 35] и ШВ.

⁵¹

А питерские курсистки якобы послали в первые дни войны приветственную телеграмму тому же микадо (Чистяков В. Очерк «Народный флот» // Радиоканал «Звезда», 12.06.2016). Даже если никто из этих студентов не ходил на почту, само существование этих «слухов» весьма показательно.

⁵²

«Петропавловск» — флагманский броненосец Порт-Артурской эскадры, разломившийся пополам (в результате случайной детонации боезапаса) и в минуту унесший на дно более 600 русских моряков, включая адмирала С. Макарова (вместе с ним погиб и известный художник В. Верещагин). Это радостное для «передовой учащейся молодежи» событие произошло 31 марта 1904 г., за год до Цусимы. Интересно, что японский поэт Исикава Такубоку написал тогда же траурные стихи, воспевающие героя — С. Макарова.

⁵³

Стих. «Когда в далекую Корею.» (1932).

⁵⁴

Здесь использованы выражения из стих. М «Квартира» (1933). Но текст стихотворения «Тянется лесом.» напоминает «гражданские стихи» (того же времени) эсеровского поэта-террориста И. Каляева (см. в Предисловии комментарий о нём).

⁵⁵

Осенью того же 1907 г. М (вместе с Борисом Синани), устанавливает в Райволе (Финляндия) контакты с БО и, похоже, пытается вступить в БО, но, к счастью, безрезультатно.

⁵⁶

Тарсис А. Современные русские писатели. Л.: Изд-во писателей Ленинграда, 1930. С. 130.

⁵⁷

А. Мец пишет об этом: «В середине 1920-х годов бывшие члены разгромленной партии эсеров подвергались гонениям, и Мандельштам, предоставляя указанные сведения, поступал демонстративно» [10, с. 35].

⁵⁸

Например, там написано: «Печататься начал в 1909 г. в журнале “Аполлон”».

⁵⁹

См. [6, с. 44]. На допросе 25.05.1934 М уточняет, что он работал эсеровским пропагандистом в 1907 г.

⁶⁰

Основатель БО. Умер 17.03.1908 в Цюрихе, похоронен в Париже. Гершуни упоминается в ШВ и, по-видимому, наряду с Савинковым являлся одним из «делать бы жизнь с кого» для юного М.

⁶¹

М. Карпович (эсеровский активист, друживший с М в Париже) вспоминает: «Главным оратором на собрании был Б. В. Савинков. Как только он начал говорить, Мандельштам весь встрепенулся, поднялся со своего места и всю речь прослушал, стоя в проходе. Слушал он её в каком-то трансе, с полуоткрытым ртом и полузакрытыми глазами, откинувшись всем телом назад — так что я даже боялся, как бы он не упал. Должен признаться, что вид у него был довольно комический. Помню, как сидевшие с другой стороны прохода А.О. Фондаминская и Л.С. Гавронская, несмотря на всю серьезность момента, не могли удержаться от смеха, глядя на Мандельштама». См. Карпович М.

⁶²

См. [27, т. 3, с. 182]. Следует отметить, что М с большой вероятностью ещё подростком видел Савинкова и/или слышал о его подвигах в упоминавшемся выше семействе Синани: тестем Савинкова был писатель Г. Успенский, для которого Б.Н. Синани был «врач и душеприказчик», по выражению М в ШВ. Впоследствии М, скорее всего, пересекался с Савинковым в семействе Каннегисеров, с которым оба были близки. Савинков, по сообщению мемуариста, даже жил некоторое время в доме Каннегисеров где-то после Октябрьского переворота и имел «большое влияние» на правоэсеровскую группу «народных социалистов», в которую входил Леонид Каннегисер, исполнитель теракта против М. Урицкого в августе 1918 г. (по мнению некоторых из окружения Каннегисеров, этот теракт был инициирован именно Б. Савинковым), см. [12, с. 81].

⁶³

Это, вероятнее всего, связано с жестоким кризисом в партии, вызванным разоблачением Азефа. Множество «идеалистов» (прежде всего, из молодого поколения, например, упоминавшийся выше близкий знакомый М по Парижу М. Карпович) в этот период отошли от партии, сообщалось даже о ряде самоубийств. Во всяком случае, 18.08.1910 С. Каблуков записывает в своем дневнике: «Теперь [М] стыдится прежней революционной деятельности и призванием своим считает поприще лирического поэта» [35, с. 241].

⁶⁴

См. [12, с. 136-137].

⁶⁵

Одним из редакторов «Воли народа» был А. Аргунов — один из основателей эсеровской партии, близко связанный с БО. В 1917 г. Аргунов — один из лидеров правых эсеров.

⁶⁶

См. [6, с. 46]. Отметим, что, по некоторым сообщениям, Керенский еще в 1905-1907 гг. участвовал в подготовке несостоявшегося БО-теракта против Николая II-го. Поэтому для М он был настоящим «товарищем по партии», как, кстати, и его «заместитель по военному министерству» Б. Савинков!

⁶⁷

См. [2, с.46-47]. Газета «Знамя труда» переехала из Петрограда в Москву и начала выходить в Москве с 15.03.1918. Редакторы: М. Иванов-Разумник, М. Спиридонова — принципиальные сторонники террора. В редакцию также входили видные левые эсеры И. Штейнберг и Б. Камков, с которыми М подружился ещё в Гейдельберге, см. [12, с. 136-137].

⁶⁸

См. [13, с. 15 (Страницы из дневника)].

⁶⁹

О. Лекманов сообщает (почему-то без ссылок): «Он [М] начал активно печататься в левоэсеровских изданиях, уцелевшие сотрудники которых позднее вспоминали, что между собой они даже называли автора “Сумерек свободы” “нашим поэтом”» [11, с. 74; 14, с. 102]. Уместно здесь отметить, что даже летом 1934 г. в Чердыни местные ссыльные эсеры относятся к М явно как к «своему» и всячески стараются помогать. Это фиксирует в своих воспоминаниях Н. Мандельштам [28, т. 1, с. 136 и далее], которая здесь, как и в других местах, избегает упоминания стигмы «эсер».

⁷⁰

Об этом приглашении сообщает Н. Мандельштам [4, с. 97-98]. Она также сообщает во фрагментарных биографических заметках о его приглашении к совместной работе еще в ноябре 1917 г. (!): «1917, ноябрь. Блюмкин приглашает работать в новое учреждение вместе с ним. Выяснение и отказ» [28, т. 2, с. 953]. При этом она считает Блюмкина смертельным врагом, от которого М должен был в результате спасаться бегством из Москвы. Это представляется совершенно неверным (заметим, что в другом месте Н. Мандельштам говорит, что «угрозы Блюмкина — О.М. считал простым запугиванием» [28, т. 2, с. 953]), хотя какой-то конфликт между М и Блюмкиным произошёл где-то в июне 1918 г., и Мандельштам донёс на преступные высказывания своего приятеля (точнее, на характерный блюмкинский стёб, касающийся его, Блюмкина, власти над жизнью и смертью людей) самому Дзержинскому, при посредстве Л. Рейснер и Ф. Раскольникова. Об этом см.: Красная книга ВЧК. М., 1989. Т. 1. С. 257. Вот соотв. цитата из показаний Ф. Дзержинского: «За несколько дней, может быть за неделю, до покушения я получил от Раскольникова и Мандельштама (в Петрограде работает у Луначарского) сведения, что этот тип [Блюмкин] в разговорах позволяет себе говорить такие вещи: “Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин Пусловский, поэт, большая культурная ценность, подпишу ему смертный приговор”, но, если собеседнику нужна эта жизнь, он её “оставит” и т. д. Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что, если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тотчас же передал Александровичу, чтобы он взял от ЦК объяснения и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока оставить без должности. До получения объяснений от ЦК левых эсеров я решил о данных против Блюмкина комиссии не докладывать. Блюмкина я ближе не знал и редко с ним виделся» (http://www.kodges.ru/library/view/17837/page/61.htm).

⁷¹

Но, по показаниям на следствии П. Зайцева, одного из членов этой группы, Блюмкин пренебрежительно относился к своему приятелю-поэту, говоря другим: «Мандельштам может проболтаться — он дурак...» См. Леонтьев Я. Человек, застреливший императорского посла [12, с. 135].

⁷²

Н. Гумилев: «Человек, среди толпы народа Застреливший императорского посла, Подошел пожать мне руку.» («Мои читатели», 1920). Ср. также портрет Блюмкина (1921 г.?) в мемуарах В. Сержа (Кибальчича): «я встретил его снова в Москве, в униформе Академии Генштаба, еще более мужественного, и с ещё более гордой осанкой, чем прежде. Его суровое лицо было гладко выбрито [а в 1919 г. его “лицо обрамляла густая черная борода” — Л. Г], высокомерный профиль напоминал древнееврейского воина», цит. там же, с. 141.

⁷³

Цит. там же, с. 134-135.

⁷⁴

См. комментарии к «Волку» (в Приложении), а также [4, с. 96].

⁷⁵

⁷⁶

А также с большевиками, если верно сообщение Н. Мандельштам в её фрагментарных биографических заметках: «Уничтожение бумаг, пересылаемых подпольной организацией большевиков через Грузию в Москву»; далее она же сообщает в комментарии к этому фрагменту: «проглотил при аресте» [28, т. 2, с. 954]. «Летопись» сообщает [без ссылок!], что где-то в начале 1920 г. М «Живет в Феодосии у большевика И. З. Каменского (Леонида Придорожного). По его воспоминаниям, “когда в Феодосии начались аресты, я вынужден был намекнуть ему, что у меня опасно”» [33, с. 151]. Напомним здесь же, что последнюю декаду июля (по ст. стилю) 1920 г. М провел в феодосийской тюрьме по «основательному подозрению в принадлежности его к партии коммуни- стов-большевиков» [формулировка феодосийских особистов — Л. І7] и в «участии его в деятельности чрезвычайной комиссии этой партии в г. Феодосии», см. [33, с. 153].

⁷⁷

См. [8, с. 130-131].

⁷⁸

Волошина М. О Максе, о Коктебеле, о себе. Фе од оси я-Москва, 2003. С. 232.

⁷⁹

«Он [М] сидел в другом углу комнаты. Вдруг вскочил Блюмкин и завопил: “Я тебя сейчас застрелю!” Он направил револьвер на Мандельштама. Осип Эмильевич вскрикнул. Револьвер удалось вышибить [!! — Л. Г] из руки Блюмкина, и всё кончилось благополучно», цит. по [33, с. 175].

⁸⁰

Последний (и при этом явно дружеский) контакт двух бывших «товарищей по партии» — это, по сообщению Н. Мандельштам, долгий разговор (в начале 1926 г.) в купе поезда, идущего из Крыма в Москву. Можно предположить, что два бывших сторонника Троцкого обсуждали самые важные для них события: продолжающееся падение Троцкого и надвигающуюся, в связи с этим, опасность. В конце 1929 г. Блюмкин будет арестован и расстрелян.

⁸¹

По нашей гипотезе, Ю. Балтрушайтис, симпатизант М, имел в виду неизбежность «окончательного решения эсеровского вопроса». Надвигающаяся разборка новой власти со всеми (даже бывшими) членами партии эсеров чётко обозначилась в 1921 г.

⁸²

См. [28, т. 1, с. 103].

⁸³

Литовцы тогда старались не пускать к себе эсеров, бундовцев и пр. (у них и своих еврейских революционеров было более чем достаточно). Интересно, что в другом месте этого же текста Н. Мандельштам говорит о жене В. Катаева (Эстер): «...которая в родительском доме успела испробовать, как живется отверженным» [28, т. 1, с. 370], а в комментарии уточняется горькая судьба семейства еврейских революционеров, не сумевших вовремя выбраться из революционной России: «Э.Д. Катаева (Бреннер) родилась в Париже, ее отец был членом Бунда, после 1917 г. семья приехала в Россию, а за тем, осознав ошибку, попыталась вернуться в Европу, однако въезд туда бундовцам был запрещен, а позднее закрыли и советскую границу, так что семья осталась в СССР» [28, т. 1, с. 565].

⁸⁴

Советский юг. Ростов-на-Дону. 22.01.1922. Отметим, что уже три с половиной года, как известно, что вместе с царем было убито множество совершенно ни в чём не повинных людей.

⁸⁵

Б. Савинков в своих «Воспоминаниях террориста» передаёт обсуждение членами БО (в начале 1905 г.) планов убийства царя: «... я ответил, что для меня, как и для Каляева, Моисеенко и Бриллиант, вопрос об убийстве царя решен давно, что для нас это вопрос не политики, а боевой техники. Я сказал также, что, по моему мнению, царя следует убить даже при формальном запрещении центрального комитета».

⁸⁶

Ведь эсеры, как всегда, претендовали на выражение «сермяжной правды», которая тогда как раз и состояла в том, что царя и царицу нужно поскорее казнить. Несмотря на большевистское большинство в Уралсовете, принявшем решение о казни, многие из его членов находились под левоэсеровским влиянием. Яркий пример — Пётр Войков, активный инициатор и организатор казни, который и до и после своего вступления в РСДРП осенью 1917 г. явно был «беспартийным эсером», а в 1907 г. даже участвовал в эсеровском теракте в Крыму.

⁸⁷

На котором Ленин выступил бы как русский Робеспьер, Троцкий — как русский Дантон и т. д. См. недавнюю работу И. Черемных, основной тезис которой в том, что убийство царской семьи на Урале (практически одновременно в Екатеринбурге и Алапаевске) — это спланированная провокация левых эсеров в Уралсовете, дублирующая убийство Мирбаха (с целью вызвать войну с Германией, ведь царская семья — это родственники императора Вильгельма!) и демонстрирующая неподчинение Москве. См. Черемных И. Убийство Царской семьи: была ли санкция Центра? // URL: http://cheremnykh- ivan.livejournal.com/57681.html (дата обращения: 11.02.2017).

⁸⁸

Ср. высказывание Э. Герштейн, близкой знакомой М с 1928 г.: «Мы с Леной называли Сталина Антихристом» [7, с. 261]. Правда, возможно, мемуарист здесь имеет в виду разговоры 1937/1938 гг.

⁸⁹

25.08.1928 М пишет Ахматовой (из Ялты): «Знайте, что я обладаю способностью вести воображаемую беседу только с двумя людьми: с Николаем Степановичем и с вами. Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется».

⁹⁰

перестройка, приведшая к «безумной» и «нелепой» (см. воронежские «Стансы» в Приложении) акции конца 1933 г.

⁹¹

«К немецкой речи» (1932). Частичный семантический анализ этого стихотворения см. в п. 1.5.3 и в Приложении.

⁹²

В ЕМ (1927) «страх» Парнока (двойника М) выступает как активный субъект, управляющий экзистенцией автора: «Страх берет меня за руку и ведет <...> Я люблю, я уважаю страх. Чуть было не сказал: “с ним мне не страшно!” Математики должны были построить для страха шатер, потому что он координата времени и пространства: они, как скатанный войлок в киргизской кибитке, участвуют в нем. Страх распрягает лошадей, когда нужно ехать». После Армении «страх» будет преодолён, и наступит состояние внутреннего освобождения: «Зане свободен раб, преодолевший страх» сказано в стихе М 1920 г.

⁹³

«Кому зима арак.» (1922) См. анализ смыслов этого текста в Приложении.

⁹⁴

Сквозь которую проступают черты толстовского князя Андрея.

⁹⁵

Здесь образ гусара Николая Ростова неизбежно смешивается с образом улана Николая Гумилёва.

⁹⁶

Заметим, что М в старших классах училища «работал» эсеровским пропагандистом среди рабочих. Здесь суггестируется «искушающий бес славы», который через несколько лет снова возникнет в строке: «Я нынче славным бесом [т. е. «бесом славы» — Л. Г] обуян» в стих. «Довольно кукситься.» (см. 1.4.1 и Приложение).

⁹⁷

«Шум времени» (1923), глава «Семья Синани».

⁹⁸

См. [4, с. 231, 243].

⁹⁹

См. [28, т. 2, с. 210]. Процесс начался 1 июня 1922 г.

¹⁰⁰

Стих. «1 января 1924».

¹⁰¹

А. Мец пишет: «не следует преуменьшать значения <...> данной им при вступлении в партию “присяги чудной четвертому сословью” (как сказано в стихотворении “1 января 1924”) для самосознания поэта» [10, с. 35].

¹⁰²

Здесь фоническая русск.-нем. связь: КРУПНЫЙ нем. Grobe ‘крупный’

(пар.) «гробовой».

¹⁰³

В этот период для многих в США и Европе понятие «анархист» было эквивалентно понятию «террорист, совершающий убийства и ЭКСы “ради правого дела”» и т. д. В реалиях XXI века эту нишу заняли «исламские радикалы».

¹⁰⁴

См. [28, с. 43-44 и примечания].

¹⁰⁵

Это «просвечивает» сквозь текст Н.М., в котором она старается представить собеседников идеологически «чужими», а мужа квалифицирует как «принципиального противника террора».

¹⁰⁶

Достаточно очевидно, что неприятно поразившая (он даже, как сообщает Н.М., «преисполнился чем-то очень похожим на презрение») Иванова-Разум- ника сдержанность М в этом разговоре объясняется, прежде всего, тем, что высказывать, пусть просто идеологическую, поддержку террору летом 1927 г. (да ещё сразу после теракта, «поставившего на уши» всё ГПУ!) было опасно. Кроме того, М находился в это время в состоянии «экзистенциального вакуума» и, вообще, плохо понимал свои же идеологические «установки»: его строки «я трамвайная вишенка страшной поры и не знаю, зачем я живу» были записаны в 1931 г., но относились, скорее, ко второй половине 1920-х.

¹⁰⁷

См. [15, с. 121].

¹⁰⁸

¹⁰⁹

ЧП, 8-я главка. Здесь ХАО-ХАО, ШАНГО-ШАНГО = (кит.) ‘хорошо-хорошо, очень хорошо-очень хорошо’. ПОРОДЫ (пар.) Y[perodem] ‘подлец, ни¬ чтожество’ СВОЛОЧЬ. Подробнее разбор этого места см. [3], Приложение.

¹¹⁰

В 1931 г. М пишет (ПА, гл. Севан): «...их [армян] неизъяснимое отвращение ко всякой метафизике и прекрасная фамильярность с миром реальных вещей — все это говорило мне: ты бодрствуешь [здесь, в Армении — Л. Г.], не бойся своего времени, не лукавь».

¹¹¹

Ср. «.ощущенье жизни <...>, когда сердцу нужнее всего красная кровь аорты!» (ШВ, гл. Эрфуртская программа).

¹¹²

Об идеологии «взрыва» см. монографию [3].

¹¹³

Мы уже говорили в Предисловии, что это освобождение связывается в представлении М с простотой и «лёгкостью» ислама, см. эпиграф к Предисловию: «...я почувствовал дрожь новизны. я сменил копытообразную и пропыленную городскую обувь на легкие мусульманские чувяки». Н. Мандельштам пишет в мемуарах, что М «...в тридцатые годы <.> помолодел и повеселел» [28, т. 2, с. 463].

¹¹⁴

Например, по сюжету «жития» эсеровского «поэта-террориста» Каляева, см. выше.

¹¹⁵

См. [28, т. 1, с. 279].

¹¹⁶

Аргументация этого утверждеиия: принцип НСО (непрерывность семантического отображения), см. эту технику в монографии [3] п. 1.2.3.3 (а).

¹¹⁷

Ср. пассаж в протоколе допроса М (от 25.05.1934): «В 1927 году это доверие [к политике Коммунистической партии и Советской власти] колебалось достаточно горячими симпатиями к троцкизму, и вновь оно было восстановлено в 1928 году» [6, с. 46]. Разумеется, на М сильное впечатление произвёл и недавний расстрел (в ноябре 1929 г.) старого «товарища по партии», бывшего эсера и «человека Троцкого» Якова Блюмкина (его обвинили в контактах с Троцким в Стамбуле в 1929 г.): «О расстреле Блюмкина (или Конрада?) мы прочли в Армении — на всех столбах и стенах расклеили эту весть. О.М. и Борис Сергеевич вернулись в гостиницу потрясенные, убитые, больные... Этого оба они вынести не могли» [28, т. 1, с. 28]. Здесь, видимо, небольшая аберрация памяти у мемуариста (Блюмкин был казнён существенно раньше приезда М в Армению), но можно уверенно утверждать, что М воспринял казнь Блюмкина как начало тотального уничтожения бывших эсеров и троцкистов, к которым он сам принадлежал.

¹¹⁸

Здесь фоническая русск.-нем. связь: ЗНАК, КАЗНЬ <—> Gesang ‘песня, стих. В 1934 г. М скажет: «Часто пишется казнь, А читается правильно — песнь» («Реквием»).

¹¹⁹

<Вокруг «Путешествия в Армению»>, глава «Москва».

¹²⁰

Ср. например, в дневнике Л. Толстого за 1865 г.: «Я был дурной эти дни».

¹²¹

Ср. ШВ, гл. «Семья Синани»: «Розовая комната [комната молодёжи в квартире Синани] соответствовала диванной из “Войны и мира”».

¹²²

О. Ронен считал, что это высказывание отсылает к гумилёвскому тексту «Гондла»: «Я вином благодати опьянился и к смерти готов», см. [14, с. 257]. Добавим, что перекличка с Гумилёвым вполне естественна и даже ожидаема для М именно зимой 1933/1934 гг. Н. Мандельштам вспоминала, что, когда он писал Эпиграмму, «он думал только, что его сразу расстреляют» [интервью октября 1977 г., цит. по 20, с. 481]. Э. Герштейн вспоминает о «горделив[ой] обреченност[и], с какой Осип Эмильевич читал мне свою сатиру на Сталина, приговаривая: “Если узнает — расстрел”» [7, с. 330]. Поскольку «акция» Мандельштама в ряде аспектов имитирует теракт И. Каляева (см. комментарий к Основному тезису в Предисловии), следует отметить сообщение тюремного священника (И. Флоринского), говорившего с Каляевым перед казнью: «Когда я ему сказал, что через два часа он будет казнен, он мне совершенно спокойно ответил: “Я вполне готов к смерти; я не нуждаюсь в ваших таинствах и молитвах”». Правда, нет подтверждения, что это высказывание Каляева было известно М, в отличие, разумеется, от текста «Гондлы».

¹²³

Н. Мандельштам вспоминает про это же время: «Один раз — незадолго до ареста 34 года — он сказал, что ему бы хотелось “сделать что-нибудь для людей”, а то он много живет и как-то не позаботился об этом» [28, т. 1, с. 310].

¹²⁴

А. Ахматова это сообщает в «Листках из дневника» так: «Несмотря на то, что время было сравнительно вегетарианское, тень неблагополучия и обреченности лежала на этом доме. Мы шли по Пречистенке (февраль 1934 г.), о чем говорили, не помню. Свернули на Гоголевский бульвар, и Осип сказал: “Я к смерти готов”. <...> Я очень запомнила один из наших тогдашних разговоров о поэзии. О.Э., который очень болезненно переносил то, что сейчас называется культом личности, сказал мне: “Стихи сейчас должны быть гражданскими” и прочел: “Под собой мы не чуем.”» [13, с. 20].

¹²⁵

Видимо, в окрестности вечера в «Литературной газете» 10.11.1932.

¹²⁶

См. [9, с. 438]. Дальше Н.М. пишет: «Не потому ли нам было так хорошо вместе, что жизнь всегда шла на пороге смерти и конца. <...> С начала тридцатых годов началась спешка, будто все случится в ту же ночь или наутро». Это ведь, на самом деле, дискурс подруги эсера-террориста, участвующей в подготовке «акций»! Отметим, что в 1931-1933 гг. (до «акции») никакой «порог жизни и смерти» в жизни Мандельштамов не просматривался: для «внешнего наблюдателя» М был «номенклатурным поэтом» (см. [16]), «мастером» с персональной пенсией (с марта 1932 г.), с бонами для Торгсина (наследство от умершего в 1930 г. тестя), с готовящимся собранием сочинений, со строящейся кооперативной квартирой и т. д.

¹²⁷

<...> вступил в беспримерный поединок со всем своим временем. Решение созрело в самом начале 30-х годов». Далее Струве приводит последнюю строфу стих. «Довольно кукситься. » и продолжает: «В конце 1933 года решение становится действием, Мандельштам бросает вызов миру; выходит холодным шагом к барьеру» [17, с. XXXI-XXXII].

¹²⁸

«Зимой 32/33 года [точнее, 10.11.32 — Л. Г], на вечере стихов О.М. в редакции “Литературной газеты”, Маркиш вдруг все понял и сказал: “Вы сами себя берете за руку и ведете на казнь”» [4, с. 147].

¹²⁹

См. комментарии к этому знаковому стихотворению в Приложении и в монографии [3], п. 3.4.3.

¹³⁰

Смысл: «бесом славы обуян» (подробнее об этой модификации смысла см. в монографии [3], п. 3.4.3.1 и в Приложении). «Бес славы» в «эсеровском» поле ассоциаций немедленно отсылает к пассажу из ШВ: «слава была в б.о.» — там ведь корень политического мировоззрения М (см. к этому сноску в п. 1.5.3).

¹³¹

Имя «Франсуа» вводит французские политические/гражданские/мака- брические топосы и шифрует смысл: «я должен сейчас писать гражданские стихи свободно, без какой бы то ни было «узды», я освобождаюсь от узды, как рысак или жокей на беговой дорожке»: аргументацию этой расшифровки см. в Приложении. Кроме того, «Франсуа» даёт связь через «новый трепет» (см. Приложение) с Парижем импрессионистов, с ясной, простой (и смертоносной) французской гражданственностью и, через «картинки из Марокко» (куда «звал» импрессионист Синьяк, см. ПА), с легкостью и простотой ислама (см. выше Введение и эпиграф к Основному тексту).

¹³²

Отметим, что пик «славы» Рысса пришелся на 1906-1907 гг. — время активных контактов М с БО, когда он должен был часто слышать эту фамилию. В частности, Соломон Рысс был, предположительно, кучером экипажа, привезшего на место «акции» 3 бомбистов, взорвавших (со множеством жертв) дачу Столыпина летом 1906 г.

¹³³

Для полноты «ассоциативного спектра» отметим, что в июне 1931 г., когда создавался этот текст, М жил в квартире юриста Цезаря (КеСаРь <—> РыСаКов) Рысса, см. [2, с. 106, 252]. Наконец, «Цезарь» — партийная кличка лидера одесских эсеров-максималистов П. Зайцева, которому М был представлен Блюмкиным в Москве в первых числах июля 1918 г., см. [12, с. 135].

¹³⁴

Бабин Борис (Корень), р. 1886, эсер, депутат Учредительного собрания. См. о нём [18, с. 394-395] и «Воспоминания» Е. Мандельштама. Н. Мандельштам сообщает о дружеских отношениях (например, вчетвером встречали в Ленинграде новый 1925 год) Мандельштамов с Бабиным и его женой Бертой, тоже членом партии СР, которых она называет: «друзья Мандельштама еще по дому Синани» [9, с. 216].

¹³⁵

Так сам М определяет ямб в статье «Огюст Барбье» (1923), см. ниже.

¹³⁶

ДОВОЛЬНО = barbe! ‘фр. довольно!’, ПАРИКМАХЕР = barbier ‘фр. парикмахер’ => (омоф.) Барбье. A. Barbier — франц. поэт, стихи которого о революционном Париже лета 1830 г. М переводил в 1920-х гг. Связь «Довольно кукситься...» с Барбье подчёркивается ещё и тем, что это стихотворение написано ямбом — а «главный» цикл стихов Барбье (частично переводившийся Мандельштамом) называется «Ямбы». «Гражданская» ангажированность Барбье (как и Данта!) была крайне актуализирована для М в момент написания ДК. Первые строки ДК (и ритм ямба) явно отсылают к статье М «Огюст Барбье» (лето 1923 г.), в которой М пишет: «“Собачья склока” была напечатана в газете <...>; еще не высохла типографская краска, как имя поэта было у всех на устах. Слава [=> “бесом славы обуян” — Л. Г] пришла одним ударом, одним стихотворением». А для М этим «одним стихотворением», которое принесёт славу, станет, очевидно, будущий политический памфлет против Сталина!

¹³⁷

На диалекте одного из северо-американских племён психологов, это называется NLP-текстом.

¹³⁸

Подготовка этой акции, этого смертоносного и судьбоносного текста и есть РЫСИСТАЯ ДОРОЖКА БЕГОВАЯ (= БО-евая)!

¹³⁹

Он же лже-Мессия, он же Антихрист, образ которого возникает в «Египетской марке» и в тексте «Довольно кукситься.», см. подробнее в монографии [3], п. 3.4.3 и в Приложении. Напомним, что герой «Войны и мира» Пьер Безухов собирается совершить подвиг, осуществив теракт против Наполеона = Антихриста. Для Мандельштама, как всегда, было здесь существенно и имя героя: pierre = фр. ‘камень' ср. вариант в раннем стихотворении М: «мстителем, камень, будь...» («Я ненавижу свет...», 1912).

¹⁴⁰

Ведь парикмахер — одновременно, и «рудомёт», т. е. «кровопускатель», который может, если понадобится, и голову обслуживаемому «начальнику» отрезать, как это сделал герой пьесы А. Луначарского «Королевский брадобрей». Интересно, что брадобрей в пьесе, совершив теракт, кричит: «Власть, о власть!» Эта пьеса, издававшаяся и ставившаяся в Москве в 1918-1919 гг., была, с большой вероятностью, известна М (ведь он в это время работал у Луначарского): на это указал Р. Тименчик в работе «Руки брадобрея» [42, с. 529]. Еще один подтекст, указывающий на связь контекста парикмахерской с контекстом «казни тирана» — это фрагмент ЕМ: «.он [Парнок] только жмурился и глубже уходил в мраморную плаху [аксессуар казни — Л. Г] умывальника. И кроличья [королевская — Л.

¹⁴¹

Ср. в ШВ: «.слава была в б.о.», «...намокшие крылья славы бьются в стекло.».

¹⁴²

Именно «с толком», помогая выйти из «бестолковой жизни».

¹⁴³

Весной 1908 г. М слышал выступление В. Фигнер в Париже на вечере, посвящённом Гершуни, см. выше. Равновероятно здесь суггестируется и образ А. Фигнера, знаменитого партизана 1812 г., который готовил теракт против Наполеона, собираясь «принести себя в жертву», — об этом говорится, например, в (разумеется, известном М) тексте «Сожжённой Москвы» Г. Данилевского.

¹⁴⁴

См. [15, с. 63]. Этот проект не был реализован.

¹⁴⁵

«Малый теракт», в конце концов осуществлённый М в конце апреля 1934 г., — это его «пощёчина» А. Толстому. Слова М: «Я наказал палача, выдавшего ордер на избиение моей жены» — это дискурс «Народной воли» и БО, ср. акцию Веры Засулич, «наказавшей палача, выдавшего ордер на избиение» заключённого «товарища по партии». М тоже считал жену товарищем по партии («товарищ большеротый мой») и мстил за её «физическое» унижение, как Засулич — за унижение своего товарища, чтобы смыть позорное пятно. Ср. пассаж С. Кравчинского: «Засулич вовсе не была террористкой. Она была ангелом мести, жертвой, которая добровольно отдавала себя на заклание, чтобы смыть с партии позорное пятно смертельной обиды». См. ещё о «малом теракте» в п. 4.2. Отметим, что эта акция М была, скорее, симуляцией теракта Засулич, всадившей «палачу» две пули в живот. Напомним совершенно эсеровское по стилю высказывание М (летом 1937 г.): «Симуляция — самый испытанный метод политической борьбы. <...> Я покажу, что значит настоящая политическая симуляция!!» [7, с. 69].

¹⁴⁶

Э. Герштейн явно стремится «понизить профиль» участия Льва Гумилёва в этой «охоте», представляя её как помощь двадцатилетнего несмышлёныша не совсем адекватному старшему другу. Между тем, участие Льва в «акции» представляется совершенно не случайным. Дело в том, что Лев Гумилёв, по-видимому, уже с юного возраста, рассматривал себя как противника режима, как потенциального борца с властью (а главный совпис А. Толстой был очевидным олицетворением этой власти). Это подтверждает фрагмент из мемуаров Э. Герштейн, относящийся ко второму аресту Льва (в 1938 г.): «А в начале октября [1938], как мы уже знаем, я услышала у Осмеркиных о протесте прокурора на десятилетний приговор Леве. До этого протеста у Анны Андреевны было свидание с Левой в тюрьме. Она мне рассказывала. Лева сказал: “Мне, как Радеку, дали — десять лет”. И еще: “Мамочка, я говорил, как Димитров, но никто не слушал”. Он не хотел убивать мать своим видом и надел на шею чей-то шарф, “чтобы быть красивее”, как он выразился. Прощаясь, сказал блоковское: Я — не первый воин, не последний, Долго будет родина больна... » [7, с. 255-256]. См. к этому примечание о сыновьях Н. Гумилева в п. 1.5.3.

¹⁴⁷

См. [7, с. 49-50]. Немедленно возникает вопрос: на какие деньги «театралка» жила и ходила в театры? Ей 25, она в разводе с мужем, живёт в Гранатном вместе с сестрой Екатериной. По стандартной биографии, работает литсотрудником в разных редакциях. Но почему тогда Герштейн пишет: «не служила»? Может быть, она в это время служит «литсотрудником» в «редакции» Якова Сауловича Агранова? Тогда она просто обязана была сидеть дома и принимать визиты этих «террористов». В этом случае, оперативки о готовящемся теракте против «палача» и выдающегося совписа А. Толстого уже легли на стол Агранова. Но этот сюжет развивается в окрестности 17-го Партсъезда (26.01.1934 — 10.02.1934), и «дело» откладывается.

¹⁴⁸

В Канцоне (май 1931): «...слава, бейся».

¹⁴⁹

См. подробные комментарии к «Волку» в Приложении.

¹⁵⁰

В набросках к РД (1933 г.) М пишет об «орудийной казни, которой он [Дант] их [узурпаторов папского престола] предал», см. подробнее ниже.

¹⁵¹

Он же, если угодно, «королевский брадобрей», см. комментарии к ДК.

¹⁵²

Выражение «по-видимому» означает, что следующее за ним утверждение чётко укладывается в «паззл» излагаемой реконструкции.

¹⁵³

Бог Нахтигаль (Nachtigall — нем. ‘соловей’: отсылка к известному стих. Гейне) => «Бог-соловей» => «Бог-слово» (эта паронимическая связь впервые отмечена О. Роненом) => «Бог славы» (в другом стих. М: «Соловей... славит»). Слава здесь немедленно суггестирует упоминавшуюся выше строку из ШВ: «слава была в б.о.» и строку из «Довольно кукситься.»: «я нынче славным бесом ОБУян». Именно у «БОга славы» как у покровителя БО Мандельштам просит помощи в теракте против тирана.

¹⁵⁴

Вариант: «дай мне твои рулады», выводящий через графическую латин- ско/кириллическую игру (РУЛАДЫ => Pylades => Пилад) на того же Пилада. В афинской трагедии V в. до н. э. Пилад неизменно выступает как верный друг Ореста, поддерживающий его, в частности, в отмщении убийцам его отца. М в 1932 г., скорее всего, знал (от Ахматовой или от Льва Гумилёва, или от Анны Степановны, сестры Николая Гумилёва — через П. Лукницкого?), что у Гумилёва есть, кроме Льва, сын Орест.

¹⁵⁵

См. анализ этого стихотворения в Приложении.

¹⁵⁶

Символом (античной маской) этой акции является «помощь сыну (сыновьям) погибшего героя в отмщении его убийцам». Мы уже сказали, что «Пи- лад» суггестирует Ореста, сына Гумилёва. Но в текст стихотворения вшиф- ровано (см. анализ текста в Приложении) и имя Льва, старшего сына Николая. Здесь важно заметить, что в начале 1930-х для многих выглядело вполне естественным, что сын погибшего героя попытается отомстить («чекистам»?) за отца. Это, пусть фантастическое (а ведь и время всё было таким!), «ожидание» как бы висело в воздухе (а Мандельштам очень чётко улавливал подобные вещи). Вот мемуарное подтверждение этого: Э. Герштейн сообщает о разговоре некоего не называемого лица со Львом в 1933 г., в котором этот персонаж сказал: «“Мы расстреляли вашего отца. Вы, наверное, нас сильно ненавидите”. На что 20-летний Лев ответил: “Это как на войне. Ведь у сыновей убитых на войне ненависти к государству нет” (слышала от А. А. Ахматовой и Н. И. Харджиева)». См. Герштейн Э. Г Мемуары и факты (Об освобождении Льва Гумилёва) // Горизонт. 1989. № 6. С. 65. Цит. по [28, т. 2, с. 703]. См. к этому примечание о Льве Гумилёве в п. 1.4.3.

¹⁵⁷

и просматривал издания Центроархива, и среди них было много книг с делами террористов» [9, с. 25].

¹⁵⁸

В предисловии к своему переводу повести Б. Лекаша «Радан великолепный» (1928) М пишет: «Андре Спир вливает в древний юдаистический пафос новое содержание; он мечтает о том, чтобы Израиль перековал зубцы своих плугов на “изящные маленькие браунинги” — орудие современной мести ... “библейский плуг перекован на современный браунинг”». Но «современный браунинг еврейского разночинца» в начале 1930-х — это «убийственный» текст! Напомним, что М своей «акцией» отчасти имитирует теракт «канонизированного» эсеровского поэта-террориста И. Каляева (см. комментарии к Основному тезису в Предисловии), для которого поэзия была видом орудия для совершения «боевого дела». Каляев писал за 30 лет до Эпиграммы: «Я б всех сзывал на бой немолчным сердца криком, Волшебным блеском слов я б увлекал бойца, И был бы громом дел мой клич в бою великом. <...> Вот почему средь бурь зовет душа моя Товарища-бойца величьем грозным дела...».

¹⁵⁹

Характерно, что в ряде языков в обозначении подобных манипулятив- ных текстов используется лексика с семантикой убийства. Например, терминология «информационной войны»: character-killing, media-killer и т. п.; российский ветеран «информационных войн», бывший телеведущий С. Доренко сообщает о себе в радиоэфире, что его (с подачи «гомосексуалистов с “Эха Москвы”») называли телекиллером, хотя он, разумеется, «никого не хотел убивать» и т. д.

¹⁶⁰

Здесь М сам эксплицирует одну из основных своих внутренних психологических матриц: установку на «катастрофальность» (ощущение имманентной неустойчивости существования), постоянную ориентацию на «катастрофическое», взрывное изменение течения жизни. Ср. ниже его высказывания о смерти (архетипе катастрофы) Скрябина в статье <Скрябин и христианство>. В этом ракурсе история с «виртуальным терактом» против Сталина является запланированным «взрывом» ненавистной Мандельштаму пастернаковской «дачной» стабильности, «барской лжи», «толкотни в гардероб» и т. д. Эта «психология взрыва-джихада» есть как бы экзистенциональное «мандельштамов- ское всё», см. об «идеологии взрыва» подробно в [3].

¹⁶¹

Ср. «как подковы, дарит за указом указ». А подковы-то здесь — это пиктограмма ССС-Р: то есть Сталин куёт страну словом (текстом) своих указов. Ср. в воронежском стихотворении о «советской стране»: «И ленинское-сталин- ское слово — воздушно-океанская подкова», см. 3.2.

¹⁶²

«И меня только равный убьет»: в представлении М, «текст» — наиболее эффективное оружие против Сталина. Тем самым, «мастер, генератор текста» крайне опасен для вождя. По сообщению М. Вайскопфа, в одной из своих ранних публицистических статей Сталин «дважды употребляет фразу: “Голову черту нужно рубить его же мечом”» [39, с. 186]. Н. Мандельштам цитирует высказывание М (в Воронеже в 1935 г. при обсуждении звонка Сталина Пастернаку): «Почему Сталин так боится “мастерства”? Это у него вроде суеверия. Думает, что мы можем нашаманить. <...> А стишки [Эпиграмма — Л. Г], верно, произвели впечатление, если он [Сталин] так раструбил про пересмотр [приговора]» [4, с. 139]. «“Поэзия — это власть”, — сказал он в Воронеже Анне Андреевне» [4, с. 159]. С. Рудаков сообщает (в письме от 23.06.1935) высказывания М (Воронеж, 1935): «Поэтическая мысль вещь страшная, и её боятся», «Подлинная поэзия перестраивает мир, и её боятся» [19, с. 68].

¹⁶³

В январе 1934 г. М напишет: «Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь» (цикл «На смерть А. Белого»).

¹⁶⁴

Столь важная идеологема, разумеется, должна быть зафиксирована в тексте М. Этот текст — статья «Скрябин и христианство» (1915), которую он, по

¹⁶⁵ свидетельству Н. Мандельштам, позднее считал крайне важной для себя. М пишет в этой статье: «Смерть художника не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее, заключительное звено. <...> Она [смерть Скрябина] не только замечательна как сказочный посмертный рост художника в глазах массы, но и служит как бы источником этого творчества, его телеологической причиной. Если сорвать покров времени с этой творческой жизни, она будет свободно вытекать из своей причины — смерти, располагаясь вокруг нее как вокруг своего солнца», «Смерть Скрябина есть высший акт его творчества, . она проливает на него ослепительный и неожиданный свет» [18, т. 2, с. 160]. Уместно привести здесь приписываемое упоминавшемуся эсеровскому поэту-террористу И. Каляеву (см. комментарий в Предисловии) высказывание на ту же тему (с большой вероятностью известное М из опубликованных после 1917 г. воспоминаний о Каляеве): «Я часто думаю о последнем моменте. Мне бы хотелось погибнуть на месте — отдать всё — всю кровь, до капли... Ярко вспыхнуть и сгореть без остатка. Но есть счастье еще выше — умереть на эшафоте. Смерть в момент акта как будто оставляет что-то незаконченным. Между делом и эшафотом еще целая вечность — может быть, самое великое для человека. Только тут узнаешь, почувствуешь всю силу, всю красоту идеи. Весь развернешься, расцветешь и умрешь в полном цвете... как колос созревший, полновесный», цит. по мемуарам члена БО В. Зензинова.

⁸ Распространение текста в имеющейся на данный момент «социальной сети» есть главная часть и цель «виртуального» теракта.

¹⁶⁶

⁹ Список тех, кому М сам прочитал Эпиграмму (скорее всего, неполный), см. в [6, с. 31].

¹⁶⁷

¹⁰ Мандельштамовские материалы в архиве М. Талова // Вопросы литературы. 2007. № 6. С. 330-338.

¹⁶⁸

Ср. в стих. 1937 г.: «Неумолимое — находка для творца — Не может быть другим.», см. обсуждение в п. 4.5.

¹⁶⁹

См. [20, с. 109]. В записи 1974 г. курсивные вставки составителей, но не ясно, кто сообщил, что местом читки мог быть «дом Герцена».

¹⁷⁰

Это странная аберрация памяти у Липкина (его мемуары писались в конце 1970-х гг.), или М действительно создал Эпиграмму и начал ее читки до переезда в новую квартиру на Нащокинском?

¹⁷¹

Из беседы с И. Врубель-Голубкиной. Цит. по [21, с. 731].

¹⁷²

Там же, с. 731.

¹⁷³

¹⁷⁴

Судя по последовательности изложения у Герштейн, это январь 1934 г., вскоре после похорон А. Белого.

¹⁷⁵

[7, с. 51-52]. Похоже, что Мандельштамы сначала рассматривали Герштейн как сосуд для «глубокого погребения (хранения)» текста и поэтому, из предосторожности, не собирались ей сообщать о других слушателях Эпиграммы.

¹⁷⁶

Это состояние замечают и другие. Б. Лившиц пишет в письме М. Зенкевичу (от 14.01.1934): «Кстати, об Осипе. До меня дошли слухи, внушившие мне опасение за его душевное состояние. Верны ли эти слухи? Ахматова обещала позвонить мне по возвращении из Москвы, но пока я не на шутку встревожен» [33, с. 391].

¹⁷⁷

Надежда Вольпин (в интервью 1975 г.) использует то же выражение: «И стихи о Сталине он читал направо и налево до и после» [20, с. 94].

¹⁷⁸

В другом месте мемуаров Герштейн передаёт это высказывание так: «Мы — акмеисты, члены одной партии» [7, с. 54]. Скорее всего, М сказал: «Мы акмеисты и члены одной партии», имея в виду партию эсеров, а не «партию акмеистов». Не мог же М в 1934 г. всерьёз причислять к одной политической партии себя и Нарбута, Городецкого, Зенкевича вместе с монархистом Гумилёвым! Ахматова же до июля 1918 г. выступала в эсеровских клубах и часто публиковалась в эсеровских газетах, в частности, в «Деле народа» и «Воле народа», с которой сотрудничал и М, и в которой он опубликовал стих. «Кассандре», посвящённое Ахматовой. К этой же, своей, партии М относил и жену, ср. его «партийное» обращение к ней в стих. конца 1930 г.: «Куда как страшно нам с тобой, товарищ большеротый мой». Отметим здесь же несколько странный пассаж в мемуарах Н. Мандельштам: «Встречаясь с Анной Андреевной, мы всегда чувствовали себя, по крайней мере, заговорщиками и могли испугаться чего угодно» [28, т. 1, с. 306].

¹⁷⁹

См. [7, с. 53-54, 430].

¹⁸⁰

Во 2-й главе РД: «Дант — внутренний разночинец старинной римской крови». Те же слова, фактически, говорит М о себе, только с заменой «римской» на «еврейской». Там же: «...внутреннего разночинца четырнадцатого века [ит. треченто (trecento) — паронимично русск. «тридцатые (годы)», «тридцать четвёртый (год)» и т. п. — Л. Г], который так мучительно находил себя в социальной иерархии». «Внутренний разночинец» отсылает к советскому клише начала 1930-х: «внутренний эмигрант».

¹⁸¹

Узурпаторы здесь — это: современный Данту Папа => Наполеон, которого принято было называть «узурпатором» => Сталин, которого многие называли «узурпатором». Е. Гинзбург в «Крутом маршруте» приводит высказывание о Сталине в Бутырке в июле 1937 г.: «Кавказский узурпатор, поверьте, пострашнее своих французских предшественников. Секир башка — и все тут!» Отметим известную фразу Наполеона, по-видимому, сказанную Александру I во время разговора без треуголок «на шатком неманском плоту»: «Вы у себя дома одновременно император и папа — это хорошая идея». Это ведь, в сущности, идея цезарепапизма, которая впоследствии так удачно реализовалась в Сталине. Э. Герштейн вспоминает 1929 год: «Цезаризм уже витал в воздухе» [7, с. 395]». Мандельштам (до Воронежа!) был всегда глубоко враждебен этой идеологии; ср.: «Петербургские друзья (Гумилёв, Карташёв, Ахматова) пугали его цезарепапизмом» [22, с. 471]. В ряде текстов Мандельштама сквозь образ Наполеона просвечивает образ Сталина: «Тычут [ср. в Эпиграмме: тычет — Л. Г.] шпагами шишиги, в треуголках носачи [конечно, из-под паронима-“маски” проступает: усач(и) = распространённое прозвище Сталина — Л. ГД».

¹⁸²

Т. е. «звуков песен» (Canzone <—> Канцона) => (эквиконс.) «казней». Т. е. Дант «насылал» на Папу текстуальные «казни».

¹⁸³

Здесь зашит второй смысл: «кровавой казни» — работает русско-германская (русско-идишская) паронимия: ОРУДийНОЙ <—> «рудной» (руда = кровь) и (с метатезой): Ader = Y[oder] = ‘жила, аорта’

¹⁸⁴

См. [23, с. 399-400].

¹⁸⁵

Памфлетом, за которым должны последовать высылка, тюрьма или казнь. В 7-й главе РД М пишет (имея в виду, конечно, совсем не только итальянский народ!): «В подсознаньи итальянского народа тюрьма играла выдающуюся роль. Тюремные кошмары всасывались с молоком матери. Треченто бросало людей в тюрьму с удивительной беспечностью». Здесь треченто (trecento — ит. ‘300’), т. е. «трёхсотые годы», неизбежно фонически и графически связывается с тридцатыми годами (в СССР). Здесь же отметим сообщение жены поэта: «В тюрьму О.М. взял с собой Данта <...> я захватила с собой [в ссылку, в Чер- дынь — Л. Т] другое издание Данта» [4, с. 35]. И далее: «Про Данта О.М. сразу [после Армении — Л. Т] сказал, что это и есть самое главное. <...> Думая о возможном аресте <...> О.М. раздобыл себе “Комедию” маленького формата и всюду таскал её в кармане. <...> Карманного Данта О.М. оставил в Москве, а с собой в Саматиху, откуда его забрали, взял другое, довольно увесистое издание» [4, с. 220-221].

¹⁸⁶

и «Подлинная поэзия перестраивает жизнь, и её боятся», см. [4, с. 411].

¹⁸⁷

В кавычках — пересказ П. Нерлером [6, с. 150] (почему-то без точной цитаты) записи И. Поступальского, сделанной в 1941 г. на Колыме и находящейся, по словам П. Нерлера, в Мандельштамовском обществе.

¹⁸⁸

Цит. по [6, с. 141].

¹⁸⁹

Но получить доступ к запискам И. Поступальского в Мандельштамовском обществе оказалось невозможно.

¹⁹⁰

М это послание, напечатанное в № 4 (1936) журнала «Знамя», прочитал и даже, похоже, воспринял как поддержку (тем более что почти одновременно пришли 500 р. денежной помощи от Пастернака). С. Рудаков сообщает в письме (от 30.05.1936) из Воронежа: «О. взволновывается [узнав о новых стихах Пастернака]. Умоляет меня купить [журнал]. <...> Как я ждал, — у М судороги от восторга (“Гениально! Как хорош”). Сам он до того отрезвился, что принялся за стихи!!! <...> Он: “Я раскрыл то, что меня закупорило, запечатало. Какие теперь просторы. <. > У меня теперь новые “у” потянуло. <. > Стихи у Пастернака глубочайшие — о языке особенно. Сколько мыслей...”» [19, с. 177-178].

¹⁹¹

Напомним, что, по сообщениям мемуаристов, испуганный Пастернак, после прослушивания Эпиграммы квалифицировал её написание как акт самоубийства, не имеющий отношения к литературе.

¹⁹²

Тем более что Воланд у Булгакова — достаточно прозрачная проекция образа Сталина. С сюжетом Воланда М был знаком, как считает М. Чудакова, ещё с 1929 г., когда начались читки булгаковского романа на квартирах в районе Пречистенки. Рефлексы этого сюжета в Эпиграмме отмечены ниже.

¹⁹³

Приведём ещё раз фрагмент из мемуаров Н. Мандельштам [4]: «Метод следствия — объяснение каждого слова инкриминируемых стихов. Следователь особенно интересовался тем, что послужило стимулом к их написанию. О.М. огорошил его неожиданным ответом: больше всего, сказал он, ему ненавистен фашизм...».

¹⁹⁴

В советском квазирелигиозном общественном сознании середины 1930-х «фашизм» — это метонимия «сатанинства», а образ Сталина приобретает сакральные черты «Богочеловека», главного борца с «царством тьмы» (правда, это относится, скорее, к городскому населению, т. е. к меньшей части народа). Поэтому мандельштамовская инверсия (подстановка Сатаны на место «Богочеловека») была тягчайшим преступлением в глазах тогдашнего массового сознания — акцией настоящего «врага народа». Но это, наверное, слишком сильное упрощение, в реальности всё было сложнее: достаточно сказать, что в некоторых группах этого же народа (прежде всего, на селе) Сталина не принято было называть по имени: говорили: «Он», как о Сатане!

¹⁹⁵

В полном соответствии с установкой еврейской традиции на тиккун ha- олам — ‘исправление мира’ посредством управляемого «позитивного» текста.

Устная текстуальная процедура устранения «врага народа» называется в каббалистической традиции пульса ди-нура (арам. ‘удар огня’), о ней уже говорилось в Предисловии. Эпиграмма (точнее, её читки или пение) и есть вариант пульса ди-нура. Устранение «врага народа», находящегося у власти, с помощью произнесения некоторого «убийственного» текста представлялось Мандельштаму эффективным способом тиккун ha-олам.

¹⁹⁶

Интересно, что в созданной П. Васильевым где-то во второй половине 1931 г. (и наверняка известной М) эпиграмме на Сталина перформативность и манипулятивность тоже присутствуют, но разве что как пародия: именно поэтому текст Васильева — никак не «теракт», а просто злой пародийный стёб. Это, похоже, было принято во внимание «литературными критиками» из ведомства Агранова. Вот (видимо, неполный) текст эпиграммы Васильева: «Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына. Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело. Нарезавши тысячи тысяч петель, насилием к власти пробрался. Ну что ж ты наделал, куда ты залез, расскажи мне, семинарист неразумный!.. В уборных вывешивать бы эти скрижали. Клянемся, о вождь наш, мы путь твой усыплем цветами И в жопу лавровый венок воткнем», см. [47].

¹⁹⁷

См. 2.2.1. Здесь ещё следует иметь в виду, что поведение Сталина, в глазах М, — театрально (см. ниже комментарии к КАЗНЬ-МАЛИНА), поэтому текст Эпиграммы для предполагаемых «комсомольцев» (на съезде в Большом театре) — это «бомба и знамя», которые должны взорвать этот «театр», страшный и ненавистный М (как, впрочем, и любой театр, ср. в ЕМ: «.театр мне страшен, как курная изба, как деревенская банька, где совершалось зверское убийство ради полушубка и валяных сапог»).

¹⁹⁸

¹⁹⁹

<Вокруг «Путешествия в Армению»>, [23, с. 382].

²⁰⁰

Например: Fr ТАЛИЮ => (пар.) taille ‘талия, очинка карандашей, обрезывание, tailler ‘чинить карандаш, обтесывать, резать, рубить лес’ => ОЧИНИЛ, КАК КАРАНДАШ, ПОД ГОЛОВО-РЕЗА; Fr ТАЛИЮ => (пар.) tailloir [taywar] ‘доска для рубки мяса’ => дополн. смысл образа Ковача: «мясник, палач».

²⁰¹

Консонантная паронимия слова КАЗНЬ с КуЗНец и с ит. CANZoNe ‘песня’. Ср. в воронежском стих. «Я в львиный...»: «КАРАющего ПЕНЬЯ материк», и в более раннем: «Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь.» («Стихи памяти А. Белого», 1934).

²⁰²

Д. Лахути так комментирует смысл этой строки Эпиграммы: «Он [Сталин] один имеет право на речи. Даже окружающие его “тонкошеие вожди” могут только свистеть, мяукать или хныкать. Он и есть речепас [модификация Лахути слова ЗВУКОПАС из стих. “От сырой простыни..— Л. Г]» [38, с. 154].

²⁰³

Напомним: «Я один в России работаю с голоса.» (ЧП). «Установка на уст- ность» — крайне важная и при этом недостаточно исследованная черта дискурса М (а равно и Сталина!). Скорее всего, эта черта связана с их общей внутренней установкой на «магию языка». Несколько подробнее об этих феноменах см. Приложение, анализ текстов «Фрагмент ЧП и фрагмент “Армении” (1930)». Отметим фрагмент из мемуаров Э. Герштейн [7]: «В опубликованном посмертно позднем интервью Н. Я. Мандельштам упоминается о той же манере Осипа Эмильевича сочинять вслух, обращаясь к собеседнику. На вопрос, говорил ли он с нею, когда писал свою эпиграмму на Сталина, Надежда Яковлевна ответила: “Конечно, говорил: он мне каждую строчку показывал. У меня, наверное, хороший слух на стихи”. (Каждый вменял себе в особую заслугу обращение к нему, расценивая это как соучастие в творческом процессе Мандельштама)».

²⁰⁴

Зафиксировано Э. Герштейн, см. [7, с. 51].

²⁰⁵

Аргументацию этого утверждения см. [3, Приложение], комментарии к «Стихам о неизвестном солдате». В частности, при сравнении строк «И висят городами украденными, <...> Золотые убийства жиры», суггестируются слова autogir и gyrostat ‘автожир, гиростат, которые во французской фонике дают [ото-жир, жиро-ста] => ЖИРЫ, а в немецкой фонике дают [аото-гир, гиро- стат] => пар. «гиря» (орудие убийства) и т. д. Еще одно свидетельство «негативности» лексемы ГИРИ в ЯКМ Мандельштама встречаем в тексте перевода пьесы «Кромдейр-старый»: «Словно чужие, недобрые гири, Руки повиснут подвеском злым. Тело твое загниет, почернеет» [15, с. 295].

²⁰⁶

Заметим, что вращавшийся в буржуазной и богемной среде Мандельштам мог не знать, что распространённым эффективным орудием убийства в России в его время была отнюдь не «пудовая гиря», а небольшая гирька на цепочке.

²⁰⁷

Даже больше, чем напрашивающийся с первого взгляда смысл: «играет во всеобщего бабая (аксакала => пахана)». Ещё менее вероятна фоническая ассоциативная цепочка: груз. [baba] ‘дед’ => (пар.) «бабай» => бабачит.

²⁰⁸

Ахматова вспоминает в «Листках из дневника» и в <Записных книжках>: «В 1933 г. Мандельштамы приехали в Ленинград. <...> У Осипа было два вечера. Он только что выучил итальянский язык и бредил Дантом, читая наизусть страницами»; «Осип весь горел Дантом <...>. Читал “Бож. ком.” днем и ночью», цит. по [23, с. 445]. Уместно здесь же привести обращенное к М «оценочное» суждение С. Рудакова (апрель 1936, Воронеж): «Всё с 1930 года по воронежские стихи включительно, все стиховое было вокруг “Разговора о Данте”, причем до него или после, но все смотрело на него. Или в “Данте” оправдываются готовые стихи, или стихи последующие его распространяют и оправдывают. Это “Разговор” о вас» [цит. по 7, с. 130]. Рудаков высказывает это в разговоре с М, который с ним (в передаче Рудакова) соглашается.

²⁰⁹

Выше уже упоминалась постоянная враждебность М к «цезарепапизму» вообще. См. 2.2.2 (примечание).

²¹⁰

«Стихи о русской поэзии». Здесь НОСАЧ(И), рифмующееся с ПА- ЛАЧ(И) — прозрачная маска слова «усач», популярного прозвища Сталина в начале 1930-х.

²¹¹

²¹²

Заметим, что в предыдущей строке просвечивает выражение «советская страна» (=> «советская старина»), о которой хочет говорить автор, которое неизбежно суггестирует «слово»-пиктограмму «СССР».

²¹³

[эр] = фр. (и нем.) air ‘воздух, вид, песня.

²¹⁴

Ср. «Часто пишется — казнь, а читается правильно — песнь» (Стихи на смерть А. Белого).

²¹⁵

Тем более что М себя также представлял в образе кузнеца, выковывающего слова. Ср. в стих. «Автопортрет» (1914): «Так вот кому летать и петь И слова

пламенная ковкость...».

²¹⁶

Дело в том, что в текстах М просматривается «цветовая» связь: «театр/ концерт/опера <—> малиновый/красный цвет». Ср. «концертную душонку [Парнока], принадлежащую малиновому раю контрабасов и трутней» (ЕМ); «Где-то грядки красные партера» («В Петербурге мы сойдемся снова.»);

«Чайковского об эту пору я полюбил болезненным нервным напряжением, напоминавшим желанье Неточки Незвановой у Достоевского услышать скрипичный концерт за красным полымем шелковых занавесок», «.она выкинула всю театральную мишуру: и жар свечей, и красные грядки кресел» (ШВ); «Захлестнула окна Мельпомена / Красным шелком храмины своей» («Мельпомена» — пароним «малины»). Л. Видгоф в работе «О Египетской Марке» пишет: «Несомненно, надо принять во внимание, что в цветовом решении “Орфея и Эвридики” [любимая опера Мандельштама — Л. Г] свою роль играл и красно-малиновый занавес». Отметим, что царская ложа (позже — правительственная ложа, в которой появлялся Сталин) в Большом театре была задрапирована малиновым бархатом (вообще, такова цветовая гамма Большого в это время; современник вспоминает свои посещения Большого в середине 30-х: «красная с золотом, как весь театр, аванложа»). Наконец, город Мали- нов (в «детском сне» в ЕМ) освещается сверху «позорным светом» (= светом зрелища, светом рампы!) и вызывает у персонажей сна такое же чувство тоски и страха, как и вообще театр у М в ЕМ: «.театр мне страшен, как курная изба, <.> где совершалось зверское убийство».

²¹⁷

Ср. в мемуарах Н. Мандельштам: «Один из них [рабочих в Соликамске летом 1934 г. — Л. Г] — бородатый, в буро-красной [= малиновой! — Л. Г] рубахе, своим видом испугал О.М. “Казнь-то будет какая-то петровская”, — шепнул он мне» [4, с. 53].

²¹⁸

Ср. например, у Гумилёва в «Заблудившемся трамвае»: «В красной рубашке, с лицом, как вымя, / Голову срезал палач и мне». Ср. также в разг. немецком: der rote Meister («красный хозяин») = ‘палач, см. к этому комментарий в П7.

²¹⁹

Вот его текст: «От Ильменя — до вод Каспийских Плеча рванулись в ширь. Бьет по щекам твоим — российский Румянец — богатырь. <...> Два зарева: глаза и щеки. Эх, уж и кровь добра! Глядите-кось, как руки в боки Встал посреди двора. Весь мир бы разгромил — да проймы Жмут — не дают дыхнуть! Широкой доброте разбойной Смеясь — вверяю грудь! И земли чуждые пытая, Ну, какова, мол, новь? — Смеюсь, — все ты же, Русь святая, Малиновая кровь!»

²²⁰

Здесь немедленно возникает образ Сталина как «оперного» (поющего и любящего «пение») дьявола, т. е. проекция булгаковского Воланда и т. д. Напомним, что у Булгакова Воланд — это «оперный дьявол», связанный с театром: оперное пение, доносящееся из «нехорошей квартиры», шоу в театре-варьете и т. п.

²²¹

Напомним известную всем в то время и мистически воспринимавшуюся многими «связь» Сталина с миром театра, его подчёркнутый интерес к театру, 15 посещений «Дней Турбиных» и т. п. М. Вайскопф пишет о сталинской «любви к театральщине» и о «театральных аксессуарах» в тексте его статей [39, с. 359]. Л. Максименков сообщает в [16]: «Он [Сталин в 1932 г.] до появления кинофильма “Чапаев” настаивал на том, что “драматургия — важнейшее для нас из искусств”». «Театральность» политических процессов с конца 1920-х гг. отмечалась многими. Р. Такер пишет в работе «Сталин у власти»: «Судебные заседания стали походить на драматический спектакль, как, например, шах- тинский процесс», цит. по [39, с. 360]. У Мандельштамов образ «кремлёвского горца» чётко ассоциировался с опасным (в сознании М) миром театра. Н. Мандельштам вспоминает: «Мы однажды [видимо, зима 1929/30 гг. — Л. Т] видели забавный спектакль про мясника, страшного кавказца с усами, который рубил мясо и отпускал шутки в стиле эпохи. В мяснике нам почудился некто [в авторской сноске: «Сталин» — Л. Г], чьё имя уже стало всеобщим достоянием» [28, т. 2, с. 531].

²²²

Представляется вероятным, что этот образ возник у М, в частности, под влиянием идей Н. Евреинова, известного теоретика театра, с которым М пересекался, в частности, во врангелевском Крыму. Н. Евреинов самыми различными способами пропагандировал идею «театрализации жизни», эстетизации смерти (и казни) через её театрализацию и т. п. Одна из его известных работ (и тема его лекций) называлась «Эшафот как театр». Влияние идеологии Евре- инова на М совершенно не изучено.

²²³

этот вариант не зафиксирован — загадка.

²²⁴

Об этом термине см. п. 3.5.

²²⁵

См. эту технику подробно в монографии [3], п. 1.2.3.3 (а).

²²⁶

Метатеза фонем.

²²⁷

Об этом упоминается, например, в кн.: Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. М., 1989. Кн. I, ч. 2. С. 75. Слух об осетинском происхождении Сталина происходил, в частности, из получившей известность в СССР книги его однокашника по семинарии — Й. Иремашви- ли (Iremaschwili J. Stalin und die Tragcdie Georgiens. Berlin, 1932), объяснявшего грубость, жестокость и мстительность Виссариона (Бесо) Джугашвили (отца Сталина) и, соответственно, самого Сталина осетинским происхождением (ментальность «горца», обычай «кровной мести» и т. п.).

²²⁸

Он же Воланд = Сталин. См. ещё сноску к слову «тирана» в п. 1.4.1.

²²⁹

Персонаж из очерка «Феодосия», получающий (в представлении автора текста) кайф от убийств. См. подробнее в комментариях к стих. «Волк» (Приложение).

²³⁰

Отметим, наконец, что «поющий Сатана» ещё раз выводит на образ Воланда, булгаковского «оперного дьявола».

²³¹

В кавычках — фрагмент письма В. Брюсова, цитируемый Белым.

²³²

Белый А. Начало века. М., 1990. С. 168-170. Ясно, что М «апроприирует» этот фрагмент и относит его к себе, подставляя вместо Добролюбова — Гумилёва и т. д. Отметим, что книга Белого вышла (и была, конечно, немедленно прочитана Мандельштамом, хотя бы из-за скандала с предисловием Л. Каменева!) в ноябре 1933 г., что совпадает с периодом создания «Квартиры».

²³³

Здесь приводится «вероятная» реконструкция.

²³⁴

Из текста оперативки ОГПУ (донесения осведомителя) от конца июля 1933 г. (см. например, [6, с. 30]) достаточно ясно, что её автор является соседом Мандельштамов по «дому Герцена» или частым гостем обитателей этого замечательного дома. С перемещением Мандельштамов в новый дом этот контакт должен был ослабнуть, и требовался новый «пастух». М. Петровых по свое-

²³⁵ му модусу поведения, психотипу, кругу общения и другим параметрам лучше многих подходила для этой роли, и со стороны ведомства Я. С. Агранова, работавшего с «мастерами культуры», было бы крайне непрофессионально пропустить столь ценный кадр мимо своего частого гребня. Это соображение «в пользу» её работы на Агранова, несмотря на кажущуюся тривиальность, очень весомо, если учитывать реалии 1933 года.

²³⁶

В сущности, о своей уверенности в связи М. Петровых с ГПУ пишет Э. Герштейн в мемуарах: «Тогда времена были еще очень наивными, поэтому ни Лиля Яхонтова, ни Кузин, ни та же Маруся не скрывали, что их вызывают на собеседования со следователями “в штатском”, где их вербуют в осведомители, то угрожая арестом [о такого рода давлении на Кузина в 1933 г. см. 7, с. 39. — Л. Г.], <...>. Но самое главное, это очень характерно для того времени, Маруся откровенно признавалась, что иногда у нее возникало такое стремление, как у Раскольникова, с трудом удерживающегося, чтобы не броситься в объятия Порфирия Петровича, то есть открыться следователю в своем преступлении. У нее бывали такие порывы. Она рассказывала об этом Наде, вероятно, и Осипу Эмильевичу. Разумеется, от Нади это переходило ко мне. А в начале войны я услышала тот же рассказ от Елизаветы Яковлевны Эфрон, которая знала хорошо Марию Петровых по Коктебелю» [7, с. 429]. Заметим, что совершенно не исключено, что от Петровых поступило лишь подтверждение (запись текста под диктовку) уже имеющейся в ОГПУ информации. Вообще же, «осведомителей ОГПУ» было невероятное количество. Они присутствовали практически везде (математики шутили: «множество осведомителей всюду плотно»), и совсем не все они были «непорядочными» людьми. Многие старались не доносить на знакомых или доносить только «позитивные» материалы. Очень точный пример: Л. Шапорина, см. [24]. В этом смысле, М. Петровых была совсем не выдающимся случаем. Необычным здесь был, видимо, лишь уровень симпатии к одному «объекту» (Ахматова) и уровень неприятия и даже омерзения, которое у неё вызывал своими «приставаниями» другой «объект» (Мандельштам).

²³⁷

Заметим, однако, что именно так вот уже полтора века действуют пушкинисты, «психологически» и «логически» доказывающие, что автором анонимного послания Пушкину (ноябрь 1836 г.), послужившего триггером смертельной дуэли, была Идалия Полетика, ненавидевшая Пушкина (вот характерный фрагмент дискуссии пушкинистов: «С.Л. Абрамович приходит к выводу, что . Геккерн и Дантес составили заговор и отомстили Наталье Николаевне анонимными письмами. Не буду приводить много аргументов против этой версии, психологически и логически неверной», см. Щеголев П. Дуэль и смерть Пушкина. М., 1997. С. 385.). Но мне представляется, что в случае Мандельштама кумулятивность «психологических» и «логических» аргументов много мощнее, да и ненависть «объекта страсти» к Поэту была, как пел их «культовый» современник В. Козин, «сильнее страсти, больше, чем любовь»! В любом случае, интересен пассаж из записок М. Петровых, показывающий, что она сама относилась к подобным реконструкциям вполне одобрительно: «Статья Адамовича о преддуэльных днях Пушкина (“Вопросы литературы”, № 11). Очень уж предположительно. <...> зыбко. Никаких свидетельств нет. <...> Но — скорее, Адамович прав», см. Петровых М. Из письменного стола. М., 1991.

²³⁸

Петровых М. Из письменного стола. М., 1991.

²³⁹

Со строками «Только слышно кремлевского горца, Душегубца и мужикоборца».

²⁴⁰

М сообщил на допросах 18 и 19 мая 1934 г.: «В списках я [это стихотворение] никому не давал <...>. Петровых записала это стихотворение с голоса, обещая, правда, впоследствии уничтожить». Протокол допроса см. [6, с. 45]. Заметим, что выражение «обещала (уничтожить)» должно, видимо, означать, что инициатива записи этого стихотворения исходила от самой Петровых! Отметим крайне важную деталь: следователь не спрашивает М, известно ли ему что-либо о судьбе записи преступного текста — а ведь он просто обязан был задать этот вопрос! Далее в том же протоколе М сообщает, что Петровых, записав текст с голоса, «похвалила вещь за высокие поэтические качества» [там же, с. 47].

²⁴¹

Всё это Герштейн сообщает со слов М в передаче Н. Мандельштам. Но заметим, что у Герштейн были разговоры с М в Воронеже, в которых он с удивившей её откровенностью рассказывал свои приключения на Лубянке. При этом он, очевидно, не опроверг приведённую выше важнейшую информацию. Н. Мандельштам, в свою очередь, так описывает свой первый после ареста разговор с М: «О.М. сообщил, что у следователя были стихи [«Мы живем.»], они попали к нему в первом варианте со словом “мужикоборец” в четвёртой строке: “Только слышно кремлевского горца — Душегубца и мужикоборца”... Это было весьма существенно, чтобы выяснить, кто информировал органы» [28, т. 1, с. 107].

²⁴²

См. [7, с. 54-55]. Таким образом, Н. Мандельштам и Э. Герштейн прямо указывают на М. Петровых как на доносчика! Но следует, справедливости ради, отметить, что остаётся маловероятная версия, что следователь прочитал М текст, записанный кем-то по памяти, а М, находившийся в состоянии сильного стресса, не зафиксировал неизбежных в таком случае неточностей, которые показывали бы, что текст у следователя — не от Петровых. Н. Мандельштам пишет в своих мемуарах: «О.М. признал авторство. Следователь потребовал, чтобы О.М. прочел стихи. Выслушав, он заметил, что первая строфа в его списке звучит иначе, и прочел свой вариант “Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, Только слышно кремлевского горца, Душегубца и мужикоборца”. О.М. объяснил, что таков был первый вариант. После этого О.М. пришлось записать стихи, и следователь положил автограф в папку». Далее там же: «Если бы О.М. обнаружил такие искажения [т. е. искажения, неизбежные при записи по памяти — Л. Г], он мог бы наверное сказать, что доставил стихи в органы человек, слышавший, а не записавший их, и таким образом обелить того единственного человека, которому он разрешил их записать, да еще в первом варианте. Но для такой проверки О.М. не хватило самообладания» [28, т. 1, с. 163]. А почему нигде в деле нет списка Эпиграммы, который Шиваров предъявил М на допросе? Почему Шиваров не показал М список (или показал издали?), чтобы тот его «авторизовал», а просто заставил его самого написать вариант, что сложнее и менее достоверно доказывает совершение «преступления» по распространению текста, т. е. непосредственного теракта. Следователь явно делает всё, чтобы «вывести из игры» основного свидетеля — Петровых! Герштейн фиксирует (со слов Н. Мандельштам) явно намеренно пренебрежительную (а ведь в этот момент М называет имя единственного человека, записавшего текст!) реакцию следователя на фамилию Петровых: «“А, театралочка”, — отозвался следователь, и это показалось Наде подозрительным» [7, с. 55]. Похоже, что для следователя было неожиданным заявление М, что Петровых — единственный человек, записавший Эпиграмму с голоса автора. Это ещё один аргумент «в пользу» Петровых как информатора.

²⁴³

Н. Мандельштам приводит пример: «В 34 году, когда О.М. уже находился в Воронеже, ко мне явился М. [Маргулис], насупленный и мрачный: “Скажите, это не я?” Он пришел узнать, не его ли мы считаем виновником ареста, а он никогда даже не слыхал стихов, которые инкриминировались, и вообще был добрым другом. Я это сказала, и у него словно гора с плеч скатилась» [4, с. 82].

²⁴⁴

Например, что она его уничтожила и т. п. Правда, она заходила на Нащо- кинский (чтобы выразить сочувствие) к Н. Мандельштам сразу после ареста, но, видимо, ДО того, как стало известно, что М сообщил на допросе, что она — единственный человек, записавший Эпиграмму с голоса. Э. Герштейн сообщает: «Когда уже Осипа арестовали, и мы все сидели и ждали несколько дней до вызова Нади на Лубянку, [в окрестности 25.05.1934 — Л. К] какова его судьба, Надя раздражалась и говорила о Марусе: “И чего она [Петровых] тут ходит и ломает руки”» [7, с. 429]. Узнав о «результатах следствия», «Мастерица» исчезла (или была убрана «кукловодом») с горизонта Мастера и его жены навсегда. Интересно, что Н. Мандельштам пишет о подозреваемом ею Длигаче, явно имея в виду и Петровых: «Узнав про мое свидание с О.М., “адъютант” [= осведомитель — Л. К] должен был исчезнуть, боясь, что я догадалась о его роли. Так и случилось. Но его исчезновение еще не может служить полным доказательством его вины: ведь он мог просто испугаться... Это не исключается» [28, т. 1, с. 115].

²⁴⁵

<...> она [мать] говорила: “Не только я не записывала, это вообще было бы дико записывать”» [20, с. 175].

²⁴⁶

Реконструкция ситуации: для «Мастерицы» и её кукловодов из ОГПУ было совершенно неожиданно, что поэт сдаст свою возлюбленную и сообщит об этом (и о деталях, «наводящих» на осведомителя) жене на свидании. Ведь это была настоящая провокация по отношению к следователю: он обязан был как-то реагировать! Нужно было срочно спасать ценный кадр от обесценивания, и вышеприведённая, абсолютно водевильная, версия была выработана в недрах ОГПУ. Кстати, она и по уровню стиля напоминает некоторые другие легенды, сочинённые «драматургами» из органов: всё-таки там работали не Булгаковы и не Эрдманы!

²⁴⁷

В этом месте не выдержавшие такого мощного информационного напора составители мемуарного сборника сделали характерную сноску: «Сведения, никем и ничем не подтвержденные».

²⁴⁸

См. [20, с. 166-167]. О «малом теракте» см. подробнее в п. 4.2.

²⁴⁹

Отметим, что был ещё один человек из «списка Мандельштама», которого следователь, похоже, хотел вывести из «дела». Это Давид Бродский, которого М на допросе 18 мая включает в список слушателей Эпиграммы, а на втором допросе (на следующий день) исключает из этого списка, сообщив, что это — «показание, не соответствующее действительности и ошибочно данное при моем вчерашнем допросе» [6, с. 45]. Можно с большой долей уверенности утверждать, что это странное действие было инициировано следователем, но зачем? Есть ещё две существенные «информации к размышлению», сообщаемые о Бродском в поздних мемуарах его тогдашнего друга С. Липкина: (1) он был крайне труслив и (2) у него была «феерическая фотографическая память» [46, с. 312, 315].

²⁵⁰

«Надо память до конца убить», — сказала, правда, о совершенно другой ситуации, А. Ахматова, считавшая Марию Петровых своим другом.

²⁵¹

Очевидно, своих отношений с М. А почему, собственно? Ведь это начало 1960-х, когда рассказывать о своих встречах с М стало модно и престижно! Но Марии Петровых, очевидно, вспоминать всю эту историю было крайне неприятно.

²⁵²

Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 70. Ощущается сильная эмоциональность высказывания — даже через 30 лет (разговор происходит около 1963 г.) Мастерица продолжает испытывать животрепещущее омерзение при воспоминании о «небывалом поэте». Более того, «излучение» её ненависти настолько сильно, что Найман даже в 2016 г. отказался назвать мне эти слова! Чем-то всё это напоминает легенды об Идалии Полетике, которая, уже в преклонном возрасте, якобы, приходила к памятнику Пушкину в Одессе и плевала на него. Но ведь Пушкин вроде бы хватал бедную Идалию за коленку (по другим научным данным, за ляжку) в карете, а Мандельштам даже такого «харассмента» не делал, а только говорил и говорил ...

²⁵³

См. [20, с. 165].

²⁵⁴

В интервью в марте 2000 г. [20, с. 180].

²⁵⁵

Н. Мандельштам сообщает в мемуарах: «М. П[етровых] продолжала ходить к нам, и он проводил с ней вечер у себя в комнате, говоря, что у них “литературные разговоры”. Раз или два он ушел из дому, и я встретила его классическим жестом: разбила тарелку и сказала: “Она или я...” Он <...> позвонил М.П., которую я пригласила раньше к обеду, сказал, чтобы она не приходила, и произнес ту самую фразу: “Мне не нравится ваше отношение к людям.” На следующее утро М.П. явилась к нам [! — Л. Г]» [28, т. 2, с. 232].

²⁵⁶

А. Головачёва, дочь М. Петровых, сказала (в интервью в марте 2000 г.): «Она [Мария Петровых] считала, что рукопись безвозвратно исчезла в 1942 году, когда сгорел дом в Сокольниках, в котором мы жили перед войной» [20, с. 173]. Но ведь Петровых дружила и встречалась с Ахматовой в течение ряда лет с 1934 г. до начала войны!

²⁵⁷

О нём же, скорее всего, сообщает Н. Мандельштам: «(М. П[етровых]. было написано два стихотворения, одно из которых потеряно, и три письма — “о любви и смерти”, как сказал Мандельштам» [28, т. 2, с. 233].

²⁵⁸

Ведь автограф («рукопись») был, очевидно, вручён поэтом Марии Петровых и «пропал» (был уничтожен?) где-то у неё. Но Петровых об этом ничего не сообщает, иначе Ахматова обязательно инициировала бы поиски, и «Турчанку» нашли бы (у П. Грандицкого, первого мужа Петровых) значительно раньше. Что касается автографа «стихотворения о белом цвете», то. архивы ОГПУ-ФСБ — это «держатели чудесных встреч».

²⁵⁹

«Листки из дневника», см. [13 с. 13]. Немедленный вопрос: а где эти строки? Здесь явная недоговорка со стороны Ахматовой.

²⁶⁰

Цит. по [20, с. 173, 181].

²⁶¹

Тем более что Мандельштам явно относился к основным «мастерам культуры», в тогдашних представлениях Сталина, поэтому санкцию на «разборку» со столь ценным кадром должен был дать сам «хозяин». Историк советской литературы пишет [16]: «Мандельштам был номенклатурным поэтом. Его имя было включено в список-реестр, который был подан Сталину в момент создания оргкомитета ССП в апреле 1932 года и который вождь со вкусом главного кадровика огромной страны исчеркал характерными цифрами, стрелками и фамилиями кандидатов». Ср. известную запись в дневнике К. Чуковского (от 16.08.1932): «.у меня попросили статью о Мандельштаме. “Пора этого мастера поставить на высокий пьедестал”».

²⁶²

Хотя бы потому, что он чувствовал её неискренность по отношению к себе: «Твои речи темные глотая, за тебя КРИВОЙ воды напьюсь» («Мастерица», см. в Приложении). Э. Герштейн запомнилось, что Ахматова называла Петровых «сиреной».

²⁶³

Они ведь не были опасны, как, скажем, список Эпиграммы? Нет, они, скорее всего, были ей неприятны, как и прочие, обращённые к ней, автографы «небывалого поэта».

²⁶⁴

О нём Н. Мандельштам кратко сообщает в своих мемуарах: «Было еще одно стихотворение, отдельные строчки которого запомнил Лева [Гумилев]. Оно пропало во время изъятия 34 года. О.М. его не помнил» [28, т. 2, с. 753]. Позволю себе высказать уверенность, что М и не хотел «вспоминать» этот необычайно мощно эмоционально заряженный текст, что неизбежно повлекло бы обсуждение его с женой и т. д.

²⁶⁵

Место события: помещение «Издательства писателей». О деталях «столкновения» и его причинах см. [20, с. 189-191].

²⁶⁶

Например, Екатерина Петровых передаёт комическую реакцию Маркиша: «Поэт Перец Маркиш, узнав о пощечине, с видом предельного изумления поднял палец кверху со словами: “О! Еврей дал пощечину графу!!!”» [20, с. 167]. По этому «анекдоту», Маркиш воспринял нападение на Толстого как симуляцию «дворянского» вызова на дуэль, несколько нелепого для еврея Мандельштама и напоминающего его же издевательский стишок: «Один еврей, должно быть комсомолец, живописать взялся дворянский быт». Но, на самом деле, «пощечина» была имитацией «акции возмездия» Веры Засулич «палачу»- градоначальнику (см. ниже и п. 1.4.4), причём сословное «звание» этого начальника не имело для Засулич (соответственно, для М) никакого значения.

²⁶⁷

См. воспоминания И. Гронского в [20, с. 191]. Заметим, что это вполне характерный дискурс БО-террориста. Выше уже говорилось, что пощёчина Толстому — это симуляция теракта Засулич против «палача», приказавшего подвергнуть заключённого телесному наказанию. Акция Засулич и суд над ней, вызвавший широчайший общественный резонанс, были в «оперативной памяти» М. Достаточно вспомнить аллюзию в 11-й главке ЧП на сцены общественного ликования, последовавшие за оправданием Засулич судом присяжных: «Бородатые студенты <...> в буйном восторге <...> вынесут полицейский гроб с останками моего дела из продымленной залы окружного суда».

²⁶⁸

Л. Шапорина записывает в своём дневнике: «[15 сентября 1933 г.] вернулся из Москвы Алексей Николаевич, очень довольный, огреб массу денег, подружился с Кагановичем и Ворошиловым, от обоих в восторге, вновь сблизился с Горьким — “опять роман”, до этого была некоторая остуда сердец. <...> [8 ноября 1933 г.] Толстой последнее время одержим правительственным восторгом. Через два слова в третье — ГПУ, Ягода, Запорожец и т. д. Ягода мне говорит... Я говорю Ягоде. А еще прошлой осенью ругал Горького: там бывать невозможно, везде ГПУ <...>. Не так давно утром зашел Попов с Валерьяном и, покатываясь от хохота, рассказывал: “Вчера обедал у Толстых, там был Запорожец, начальник ГПУ с четырьмя ромбами, с Авербахом [свояком Ягоды — Л. Г.], человеком с лицом, похожим на мочевой пузырь”. <...> [18 ноября 1933 г.] В Москве писатели называют его [Толстого] осведомителем ГПУ <...> [16 мая 1934 г.] А вчера Евгения Павловна мне рассказала, что 14-го же Толстой зашел к ним <...>. К нам с приезда из Москвы [куда он поехал сразу после инцидента с М — Л. Т] он глаз не кажет почему-то. В Москве жил у Ягоды, “очаровательный человек, в имении под Москвой 35 000 кустов роз, обожает розы”. Толстой рассказывал, что за ним усиленно ухаживала Бандровская на обеде у польского консула. Евгения Павловна на это сказала, что ухаживать за иностранками опасно. “Ну, мне ничего не опасно, чуть сомнительный вопрос, я сейчас же еду на Литейную” (т. е. в ГПУ). У них [Толстых] живет Павел Толстой, служит в ГПУ; постоянно бывает Липатов — служит в ГПУ...» [24, с. 142-143, 146-147, 151, 161-162].

²⁶⁹

Ср. издевательский пассаж из 9-й главы «Четвертой прозы» Мандельштама: «Ты бы лучше поплакал господину Пропперу в чистый еврейский литературный жилет».

²⁷⁰

а в описываемое время состоял в романтических отношениях с невесткой Горького Надеждой Пешковой (Тимошей) и в близкой дружбе с секретарём Горького П. Крючковым. Кроме того, Ягода был женат на сестре Л. Авербаха, лидера РАППа (до ликвидации РАППа в 1932 г.), которого он ввёл в дом Горького и хотел сделать генсеком (т. е. управляющим при Председателе — Горьком) создаваемого ССП, см. [25, с. 471-477, 483].

²⁷¹

Характерна записанная свидетелем (Ф. Волькенштейном) первая реакция Толстого на пощёчину: «Что Вы делаете! Разве Вы не понимаете, что я могу Вас уни-что-жить!», см. [20, с. 191].

²⁷²

Заметим, что на ордере на обыск и арест М (от 16.05.1934) стоит подпись Агранова [6, с. 40]. Это показывает, что «дело» было под его личным контролем. Характерно, что Н. Шиваров, следователь, которому было «поручено» дело Мандельштама, не только «специализировался» на писателях (в частности, занимался М. Горьким и его домом, был связан с секретарём Горького П. Крючковым), но также был близок к литературной тусовке и, предположительно, вместе с Я. Аграновым, был постоянным посетителем салона О. и Л. Бриков, см. [6, с. 27 и 51]. О «малом теракте» они должны были узнать сразу. Более интересно, что и о «большом теракте» Мандельштама они, видимо, знали уже несколько месяцев!

²⁷³

См. [4, с. 11]. Н. Мандельштам не была свидетельницей реакции Толстого, потому что, по свидетельству Е. Тагер [20, с. 190], она выбежала сразу после «акции» вслед за М. Поэтому здесь она пересказывает слухи. Но в этой ситуации именно слухи-то и аккумулировали релевантную информацию.

²⁷⁴

См. [22, с. 141]. Возникает вопрос, на который у меня нет ответа: разве Мандельштамы ощутили, что «нависла катастрофа», лишь весной? А уже несколько месяцев как написанная и распространяемая Эпиграмма, которая была значительно «большим терактом», чем символическая пощёчина Толстому? Бездействие ОГПУ в отношении М вызывало, разумеется, удивление у всех, кто знал о существовании Эпиграммы (Надежда Вольпин вспоминает в 1975 г.: «Стихи о Сталине он читал направо и налево до и после. Можно только удивляться, как он столько времени еще уцелел» [20, с. 94]). Здесь не складывается часть паззла: не хватает ещё какой-то информации, содержащейся в оперативках ОГПУ, лежащих в архиве ФСБ. В любом случае, М с некоторого времени, действительно, готовился к аресту: в его подошве к моменту ареста находились уложенные туда «знакомым сапожником» бритвенные лезвия «Жиллет», которыми он после ареста пытался вскрыть вены на руках. Об этом сообщает Н. Мандельштам [28, т. 1, с. 153].

²⁷⁵

²⁷⁶

См. [4, с. 84]. Всё-таки возникает вопрос: разве до «акции» М не знал о связях Толстого с верхушкой ГПУ (это знали все!) и не понимал, что разъярённый Толстой может его «уничтожить»? По «фабуле теракта», М должен был быть готов к репрессиям после «акций» («я к смерти готов» сказал он Ахматовой в феврале 1934 г.). Почему же вдруг такое беспокойство и тревожное состояние? Ведь, как ни подражай теракту Веры Засулич, но оплеуха совпису — это всё же не две её пули в живот питерскому градоначальнику! Здесь есть, видимо, какая-то лакуна в информации.

²⁷⁷

Вероятно, этот разговор состоялся 10 мая, когда Ягода (по записи в журнале посещений) был у Сталина, см. [6, с. 38], т. е. через несколько дней после «нападения» М на Толстого (который в это время живёт на даче Ягоды или только что оттуда уехал).

²⁷⁸

Эта, вызывающая сейчас лишь смех, реконструкция мотивации действий «органов» необходимостью пресечения агрессивности Мандельштама аргументируется тем, что через 4 года эта же мотивировка, видимо, повторилась (или была, по бюрократической инерции, скопирована). Это подтверждает документ: 27.04.1938 ст. лейтенант ГУГБ В. Юревич, готовивший «основания» для ареста М (ведь дело не могло быть открыто только по просьбе тов. Ставского!), составил следующую справку: «По имеющимся сведениям, Мандельштам до настоящего времени сохранил свои антисоветские взгляды. В силу своей психической неуравновешенности Мандельштам способен на агрессивные действия. Считаю необходимым подвергнуть Мандельштама аресту и изоляции». 29.04.1938 М. Фриновский наложил на эту справку резолюцию: «Арестовать», см. [6, с. 99].

²⁷⁹

Совершенно фарсовым образом ситуация напоминает распространявшуюся в 1982-85 гг. (время ссылки А. Сахарова в Горький) легенду о том, что Е. Боннер избивает своего мужа А. Сахарова (одновременно «политинформаторы от ЦК» в учреждениях сообщали, что Сахаров — «гениальный ученый, но ребенок и неадекват в политике и в жизни»). Некий историк Н. Яковлев даже сообщал в опубликованной в 1983 г. тиражом 200,000 книге «ЦРУ против СССР», что Е. Боннер «взяла в обычай бить его [Сахарова] чем попало <...> если [компетентным органам — Л. даже водевильным, и лишь тенью «могучих сонат» 1934 года.

²⁸⁰

Ср. вариант строки в Эпиграмме: «У него на дворе и собаки жирны», см. Гл. 3.

²⁸¹

Эта формула была, по словам Н. Мандельштам, произнесена следователем Шиваровым в разговоре с ней как указание сверху.

²⁸²

Встреча Сталина с Уэллсом состоялась 23.07.1934, см. [29]. Уэллс спрашивал, в частности, возможен ли в СССР учёт мнения оппозиции? Сталин добродушно объяснял несведущему симпатизанту, что «у нас это называется самокритикой», и приглашал Уэллса на съезд писателей в августе.

²⁸³

С большой вероятностью, вождь сам разыграл замечательный гамбит: сдал Мастера «жирным собакам на дворе», чтобы получить возможность на том же дворе принародно с царского крыльца его помиловать. К тому же, акция «помилования» соответствовала образу «верного ленинца»: вспомним устойчиво циркулировавшую в народе легенду о том, что Ленин велел не казнить покушавшуюся на него эсеровскую террористку Каплан, но, якобы, опоздал. Точно такая же легенда распространялась и о казни Гумилёва в 1921 г.: Ленин, якобы, телеграммой велел отменить расстрел, но опять опоздал, потому что телеграмму задержал коварный и злобный еврейский троцкист Зиновьев и т. д.

²⁸⁴

огромной силы социальный яд, политическая ненависть и даже презрение к изображаемому, при одновременном признании его огромной силы — обладает качествами агитационного плаката большой действенной силы. .

Написанный мною пасквиль... документ... части старой интеллигенции... В политическом отношении эта группа извлекла из опыта различных оппозиционных движений в прошлом привычку к искажающим современную действительность историческим аналогиям. В моем пасквиле. достигнута та плакатная выразительность пасквиля, которая делает его широко применимым орудием контрреволюционной борьбы» [6, с. 47].

²⁸⁵

Э. Герштейн вспоминает: «Его допрашивали об эпиграмме на Сталина: “Кто это МЫ? От чьего имени вы говорите?” Хотели создать дело о контрреволюционной группе» [7, с. 55]. Отметим, что и обыск с арестом на Нащокин- ском имел место в день приезда Ахматовой в Москву (после нескольких звонков М по, очевидно, прослушиваемому телефону в Ленинград с требованием приехать) почти сразу после прихода Ахматовой в квартиру М. К тому же, в эти дни на Нащокинском жил Лева Гумилёв. Э. Герштейн пишет об «искусственно создаваемой] атмосфер[е] политической неблагонадежности вокруг несчастного сына Гумилева», см. [7, гл. 6]. Он подозревался (как «обществом», так и гепеушниками) в «непримиримости», в намерении отомстить за казнь отца и т. п. Все оперативки — в архиве ФСБ, но кто поверит, что всё это — «случайное совпадение», а не подготовка «групповухи»?

²⁸⁶

См. протоколы допросов и комментарии в работе [6].

²⁸⁷

Кроме, разве что, мира «совписов», которых он называет в стих. «Бежит волна-волной.» (1935) «хладными скопцами» и продолжает воспринимать их как смертельных врагов, каковыми они для него и оказались через короткое время.

²⁸⁸

²⁸⁹

Аргументацию см. в Приложении. Там же даётся подробный семантический разбор «Стансов», в частности, исследуется германская интерференция в слове ШОВ.

²⁹⁰

Н.М. пишет в мемуарах: «Сама я узнала о сталинском звонке только через несколько месяцев [после июня 1934 г.], когда, уже переболев тифом и дизентерией, вторично приехала из Воронежа в Москву» [4, с. 136].

²⁹¹

См. [4, с. 136-137].

²⁹²

О. Лекманов в статье «Читатель газет» цитирует эту статью, выделяя курсивом некоторые лексические пересечения с текстом «Бежит волна...»: «Дудко <в партии Гирея> дает великолепную остро отточенную рыцарственную фигуру хана, представляя его блистательным воителем старого феодального Востока во вкусе вальтер-скоттовского [Скотт <—> ТОСКЕ — Л. <—> эквиконс. С-Д/Т-АЛИН — Л. Т]. За острым сарацынским профилем Гирея словно мерещится глубокий золотой фон сказок 1.001 ночи, душистые от полыни пески [<—> В ПЕСКЕ — Л. Г] пустынь и зубцы стен Акры», см. [37, с. 535].

²⁹³

Эти слухи подтвердил (разумеется, под диктовку следователей) на «бухаринском» процессе (март 1938 г.) секретарь Ягоды П. Буланов. Он говорил об «особом интересе Ягоды к ядам», которые тот применил, в частности, для отравления квартиры и кабинета Н. Ежова. Ср. «Песнь о Горьком» великого барда Джамбула, которую он сложил после расстрела Генриха Ягоды в марте 1938 г.: «Ты жил бы средь нас еще долгие годы, Когда б не змеиное жало Ягоды, Когда бы не яды убийц-палачей, К тебе приходивших в халатах врачей». У М эта «информация» о Ягоде (плюс своя же строка «яд разносят хладные скопцы») породила в «Солдате» (1937) строку: «ядовитого холода ягоды». Интересно в этом контексте известное высказывание Н. Бухарина о Сталине: «гениальный дозировщик» (т. е. аптекарь, составитель лекарств/ядов и т. п.), см. [36, с. 368].

²⁹⁴

«Под стражей хладного скопца...». См. Пушкин А.

²⁹⁵

См. [26, с. 557].

²⁹⁶

Т. е. для Мандельштама — сталинского культа: ср. «в треуголках носачи» в «Стихах о русской поэзии».

²⁹⁷

Они и есть те «хладные скопцы», которые «разносят (идеологический) яд».

²⁹⁸

«Сильнейший ТОКСИН» паронимически отсылает к «невольничьей ТОСКЕ» в начале стих. «Бежит волна-волной.», что даёт неожиданную дополнительную связь между этими текстами.

²⁹⁹

«Я к смерти готов» =>

³⁰⁰

О релевантности этой геометрической метафоры в данном контексте см. монографию [3], п. 1.5.6.1 (Б).

³⁰¹

Уместно здесь процитировать письмо С. Рудакова из Воронежа от 24.05.1935, проясняющее генезис образа «волны» в этом стихотворении. Рудаков цитирует своё наставление Мандельштаму: «“.кончен цикл открытых политических стихов. Теперь вы — вольноотпущенник, и не должны, а вольны»”. <.> Он [М] счастлив, поняв это». Представляется, что именно отсюда образ ВОЛНЫ, которая «гульлива и вольна», по тексту «Сказки о царе Салта- не», с которым у «Бежит волна.» есть ряд «пересечений».

³⁰²

³⁰³

См. [7, с. 68].

³⁰⁴

Письмо от 20.01.1935. Цит. по [7, с. 165].

³⁰⁵

Это отмечалось в литературе: например, об этом пишет Д. Лахути в монографии [38].

³⁰⁶

Вариант этой строки: «Людишки темные торопятся по снегу» — в журнале «Россия», М. — Петроград, 1922, № 1 (август). С. 7.

³⁰⁷

³⁰⁸

В письме Ахматовой (от 25.08.1928): «Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется» [15, с. 101].

³⁰⁹

Т. е. в акциях типа декабристского восстания, типа эсеровских акций против больших и малых тиранов, типа подвига «Петроградской БО» (Гумилёв) и т. д. Он одновременно пытается ответить и Марине Цветаевой, которая при встрече в Москве летом 1918 г. явно продемонстрировала ему своё презрение, упрекнув его в «немужском», трусливом поведении: «О реакции Цветаевой на встречу с О. М. известно по черновику ее статьи “Проза поэта”, 1926 <...>: “Если бы Вы были мужем, а не ”, Мандельштам, Вы бы не лепетали бы тогда в 18 г. об “удельно-княжеском периоде” и новом Кремле, Вы бы взяли винтовку в руки и пошли сражаться. Или снова — как тогда, в 1918 г., в коридоре, когда я Вам не подала руки — захлопочете, залепечете, закинув голову, но сгорев до ушей. Есть и мне что рассказать о Ваших примусах и сестрах. — Брезгую!”», см. [33, с. 129].

³¹⁰

Уместно здесь привести высказывание В. Шилейко, записанное П. Лукниц- ким: «Мандельштам очень хорошо говорил в эпоху первого “Цеха Поэтов”: “Гумилев — это наша совесть”», см. Лукницкая В.

³¹¹

Здесь вероятная немецко-русская «консонантная паронимия»: БЕЛЫЙ

СНЕГ => [ВайС] ‘белый’ + СНеГ => (эквиконс. ВСНГ) Gewissen ‘совесть’ => смысл: «совесть мучает (“ест”), как соль, глаза и требует “очищения”». Чуть позже, в стих. «1 января 1924» М напишет: «И, словно сыплют соль мощеною дорогой, белеет совесть предо мной». Отсюда неявное присутствие концепта «совести» в семантике рассматриваемой строфы устанавливается простым упражнением на применение техники НСО. В этих примерах проявляется устойчивая связь в языковом сознании М семантических полей трёх концептов: СНЕГ-СОЛЬ-СОВЕСТЬ.

³¹²

Заметим, что этот петух, по традиции — белый «как снег»! Этот же, явно искупительный, «петух, предназначенный резнику», возникает в «еврейском» детском сне в конце ЕМ, и там так же имеет место «снежный, зимний» фон.

³¹³

С его «длинной палкой», «собакой», «гадалкой» и т. д.

³¹⁴

шествие — с фонарем на длинной палке, с петухом в горшке,— в котором угадываются элементы рождественского шествия волхвов (петухов) и святочного гадания с петухом (ср. сцену гадания Наташи Ростовой на Святки в “Войне и мире”)» [43, с. 410].

³¹⁵

Заметим, что и ПЕТУХ — это во многих метафориках маркер «начала нового». У Мандельштама в другом месте: «Петух, глашатай новой жизни...».

³¹⁶

В обсуждаемом тексте об этом говорят слова: «Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому, И шарить в пустоте, и терпеливо ждать...»; ср. в статье М «О природе слова»: «Мне кажется, Розанов всю жизнь шарил в мягкой пустоте, стараясь нащупать, где же стены русской культуры». Кроме того, в этой же строфе сочетание «ворошить солому» получает через немецкого посредника dreschen Stroh (букв. «молотить солому» = перен. «переливать из пустого в порожнее, толочь воду в ступе») смысл: «вести бесцельное существование», см. [3, Приложение].

³¹⁷

Т. е. большевики и Сталин — это современные «книжники» = «фарисеи» = «талмудисты», для которых сакральный Текст — это весь мир, а манипуляция миром — это манипуляция Текстом, ради которой они мучают друг друга, заставляют (как новозаветного Петра) признавать «правильный» текст или отрекаться от «неправильного» и т. д.

³¹⁸

Т. е. язык «фарисеев-талмудистов» (= язык еврейского мидраша, приписываемый Мандельштамом большевикам, независимо от их этничности, в частности, Ленину и Троцкому, см. обсуждение ниже в п. 2.2.5), — это язык Мандельштама. Этот отрывок, завершающий 8-ю главку ЧП, приводится А. Морозовым в его комментариях к изданию: Шум времени. М., 2002. С. 283. Устно Морозов сообщал, что он успел переписать этот отрывок с одного списка ЧП, находившегося у Н. Мандельштам, после чего этот кусок был (предположительно, ею же) оторван, и даже остались следы отрыва.

³¹⁹

Отметим русско-немецкую паронимическую связь: Zunge ‘ЯЗЫК, курок (оружия)’ <—> Zange ‘КЛЕЩИ.

³²⁰

Напомним «программные» высказывания М: «Поэзия — это власть», «Поэтическая мысль вещь страшная, и её боятся», «Подлинная поэзия перестраивает мир, и её боятся», см. подробнее Основной текст, п. 2.1. Сталин на банкете с писателями 26.10.1932 произносит внутренне похожие формулы: «Писатели — инженеры человеческих душ», «Производство душ важнее производства танков», см. [25, с. 482].

³²¹

Ср. у современных авторов: «... наука — от дьявола, потому что она дает надежду на овладение миром <...> М так или иначе прикасался дьявольщине. <...> Он буквально с фаустовской страстью шел на сделку с ним [Сталиным]. И Сталина, воплощающего марксизм с его абсолютной верой в науку, действительно можно считать Мефистофелем» [34, с. 636].

³²²

Л. Г] Мандельштам таинственно сообщил мне: когда я пишу стихи [а «писал» он, как мы знаем, «устно», «с голоса» — Л. Г], никто ни в чем мне не отказывает. Я подумала — “балованный” и спросила: “Почему?” Объяснить он не мог: не знаю, но так получается» [28, т. 2, с. 48].

³²³

Может быть, следует уточнить: «люди устного текста». Дело в том, что есть ещё одна важная (но почти не исследованная) общая черта дискурса М и Сталина: это их подчёркнутая ориентированность на УСТНОСТЬ дискурса. М сказал в ЧП: «Я один в России работаю с голоса». Нет, не один — так же работает ещё Сталин. Очевидна важность именно аудиальности, устного дискурсивного модуса для Сталина (устные указания, телефон, дискурсивный, т. е. «вербальный» театр, «радио-рупор» Сталина — Левитан и т. д.). Похоже, здесь дело в том, что у генераторов текста присутствует ощущение, что аудиальность более других модусов дискурса усиливает МАГИЮ текста, его манипулятив- ное (перформативное) воздействие и т. д. Кроме того, для М аудиальность связана со столь важной для него динамикой дискурса: «.говорить — значит всегда находиться в дороге» (РД, гл. 2). Сильно упрощая, можно утверждать, что аудиальность М коренится в глубинной ашкеназской дискурсивной традиции, которая, в свою очередь, уходит корнями в Вавилонский Талмуд. Обсуждаемый феномен, разумеется, требует отдельного рассмотрения.

³²⁴

³²⁵

Т. е. «принцип непрерывности семантического отображения», см. напр. [3].

³²⁶

Это, с существенными изменениями, текст, опубликованный в монографии [3], п. 1.6. Журнальный (сокращённый) вариант был опубликован в «Вопросах литературы» в 2011 г.

³²⁷

См. [9, с. 320, 323].

³²⁸

О. Мандельштам «Стансы», июль 1937.

³²⁹

³³⁰

См. в [3], п. 1.6 скан кинорекламы в «Правде» от 1 декабря 1930 г., предположительно давшей странных «голубых песцов» в стих. «Волк» (начало 1931 г.). Была, конечно, и «наружная кинореклама», но напомним, что М «сканировал» центральные газеты от первой до последней полосы каждый день, поэтому газетный источник вероятнее.

³³¹

О ключевой идее «мира как текста» у Мандельштама см. «Идеологическое предисловие» к Основному тексту, а также работы [3] и [31].

³³²

РД, гл. VI.

³³³

Ср. вынесенное в эпиграф высказывание Мандельштама из ЧП про язык Сталина, одного из главных генераторов русского газетного новояза: «Он мой язык». Для Мандельштама, по-видимому, «язык Сталина» = «советский газетный язык». См. ниже более подробное обсуждение этого пассажа из ЧП.

³³⁴

³³⁵

Где, как обычно в РД, Дант = alter ego самого Мандельштама.

³³⁶

Левин Ю. О некоторых особенностях поэтики позднего Мандельштама // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама: Сб. ст. Воронеж, 1990. С. 412.

³³⁷

Там же.

³³⁸

³³⁹

Вайскопф М. Писатель Сталин. Москва, 2002.

³⁴⁰

Илизаров Б. Сталин. Штрихи к портрету на фоне его библиотеки и архива // Новая и новейшая история. — 2000. — № 3, 4.

³⁴¹

³⁴²

Ср. высказывание С. Рудакова (фрагмент письма из Воронежа от 30.05.1936) о стихах: «.нуда, мерихлюндия, рефлексия, скулеж — словом, Пастернак» [19, с. 177]. Не от М ли идут эти характеристики?

³⁴³

Напоминаем, что в рассмотрениях, связанных с применением «принципа НСО», следует постоянно добавлять: «с большой вероятностью», «строим “правдоподобную гипотезу”» и т. п., причем адекватная дефиниция этих выражений отсутствует! Здесь одна из главных проблем «лингвопоэтики» в настоящее время.

³⁴⁴

Вариант: «Мне на шею кидается.».

³⁴⁵

Вариант: «И во мне человек не умрет».

³⁴⁶

³⁴⁷

См. ниже комментарии к «Канцоне».

³⁴⁸

Или по-братски, как волк из волчьей стаи на «сына стаи» типа Маугли (вероятный рефлекс образа Маугли здесь отметил О. Лекманов). Ср. воспоминание Н. Мандельштам: «Еще в 27 году я как-то сказала Пастернаку: “Берегитесь, они усыновят вас⁵.. Он неоднократно напоминал мне эти слова» [4, с. 141]. Вообще, образ «волка», «волчьего времени (века)», «волчьих отношений между людьми» (типа отношений внутри стаи или отношений с врагами стаи) — это топос (или набор конца 1920-х — начала 1930-х гг. В мае 1931 г. Булгаков пишет письмо Сталину с просьбой о заграничном отпуске и называет себя одиноким волком на широком поле советской словесности, волком, который вконец затравлен и прикончен [25, с. 189]; П. Васильев в поэме «Кулаки» (1936) пишет: «Это было одно чутье, темное, как у волка, Кровная с революцией связь». В. Шенталинский сообщает ещё ряд примеров: «К волку Сталин питал особое пристрастие — недаром имел привычку рисовать в своих бумагах серого хищника» [25, с. 382]; Б. Пильняк на допросе (в 1937 г.) говорит: «Мы пришли к одной мысли. — что ... у нас культивируются волчьи отношения» [25, с. 405]; Артем Весёлый говорил (в 1937 г.), что чувствует себя в партии «волком» [25, с. 408] и т. п.

³⁴⁹

См. комментарии к «Ночь на дворе.».

³⁵⁰

Это (с существенными изменениями) текст, опубликованный в монографии [3], п. 3.1.2.

³⁵¹

Здесь ещё следует отметить, что в суггестируемой словом Jahrhundert картинке возникает и «ягуар» (Jaguar фонически близок к Jahr), архетип гибкого, прыгучего, опасного зверя — частотный образ века у М. Ср. в предисловии М к роману «Тудиш» (Л., 1925): «.последнего прыжка, когда-то гибкого, восемнадцатого века, который, как зверь с раздробленными лапами, упал на подмостки новой эры».

³⁵²

³⁵³

У образа убийц-сотников, ЗАРЯЖЕННЫХ ЭЛЕКТРИЧЕСТВОМ, — «порождающий подтекст» из «Зова предков» Джека Лондона: этот текст был хорошо знаком М, и его рефлексы присутствуют в некоторых стихотворениях М. Главный герой этой повести Лондона — Бэк, собака, превращающаяся в волка (т .е. «собаковолк» = ВОЛКОДАВ!). О Бэке автор сообщает: «Его густая шерсть лоснилась, как шелк. На шее и плечах она напоминала гриву и, даже когда он был спокоен, топорщилась при малейшем его движении, словно от избытка жизненных сил. Казалось, каждый ее волосок заряжен энергией». Выделенные жирным слова немедленно отсылают к стандартным опытам по электризации шерсти и шёлка на уроках физики в Тенишевке. Отсюда и «за- ряженность электричеством» сотников в накинутых шерстяных бурках и т. д.

³⁵⁴

Эта шуба — лисья, потому что она «включает» ГОЛУБЫХ ПЕСЦОВ из следующей строфы, ведь: «Песец, или полярная лисица (Canis s. Vulpes lago- pus) — млекопитающее из подрода лисицы рода собаки» (Энц. Брокгауз и Ефрон, т. 45, с. 420). Отметим, что образ «голубого песца» возник у М, по- видимому, как рефлекс кинорекламы декабря 1930 (и начала 1931) года, см. [3, п. 1.6].

³⁵⁵

³⁵⁶

Ср. в рассказе Н. Мандельштам о визите (вместе с М) к В. Шилейко: «Навстречу ему [Шилейке] бросился огромный сенбернар и положил львиные лапы на плечи хозяину» [28, т. 2, с. 927]. Ср. также в поэме В. Хлебникова «Ночь перед Советами», опубликованной в 1928 г.: «Скажут Летаю, прыгнет на шею! И целует тебя по-собачьи» [32, т. 1, с. 229]. Скорее всего, на присутствие «дружески настроенного» волкодава в «оперативной памяти» М повлияло и его недавнее (весна 1930 г.) знакомство с абхазскими волкодавами в окрестностях Сухума во время его «этнографических» прогулок в сопровождении этнографа Ковача (см. ПА). Встреченные волкодавы, вероятно, «дружественно» отнеслись к поэту, который вообще-то собак не любил и боялся. Уместно здесь вспомнить замечательное описание дружбы со «щенком волкодава» в «Детстве Чика» Ф. Искандера (действие происходит в окрестности Сухума в тех же 1930-х). Ковач, среди прочей информации об абхазских обычаях, вероятно, сообщил Мандельштаму о древнем абхазском «парном» (собака + волк или две собаки) божестве. Об этом древне-абхазском «близнечном» собачье-волчьем культе пишет Вяч. Вс. Иванов в работе «Нечет и чёт» (Гл. 2 «Близнецы»).

³⁵⁷

Не хочет даже касаться его — любой физический контакт с собакой был для Мандельштама неприемлем: прямо по Талмуду! А. Ахматова говорила Л. Чуковской в 1940 г. (Л. Чуковская «Записки об Анне Ахматовой»): «Он ведь был странный: не мог дотронуться ни до кошки, ни до собаки.», цит. по [11, с. 104]. Н. Мандельштам сообщает в своих мемуарах, что М однажды отказался покупать в универмаге шубу из собачьего меха. Она это, правда, объясняет тем, что «на такое предательство по отношению к благородному собачьему роду О.М. не отважился и предпочел мерзнуть» [4, с. 182].

³⁵⁸

См. пп. 2.1 и 3.1 в Основном тексте и комментарии к «Волку» в данном Приложении.

³⁵⁹

Здесь в «языковом сознании» М работает стандартная «германская интерференция»: КРЕМЛЬ => (пар.) krim-el => (-el = диминутив в ю.-нем. диал. и в идише) «маленький Крым».

³⁶⁰

³⁶¹

В этом месте работает характерное для М (и для ряда древних культур; здесь манифестация «архаического сознания» у М) понимание «зрения» как активного воздействия на обозреваемый объект и, соответственно, «глаза» (бинокля) как инструмента (орудия) этого воздействия.

³⁶²

Приводится наиболее вероятная часть широкого семантического спектра слова СЕЛА в «Канцоне».

³⁶³

Этимология этого немецкого слова неясна: скорее всего, это заимствование из идиша, восходящее к ивритскому СЕЛА (лЬо), библейскому маркеру конца псалма Давида, при этом реальный смысл этого слова в тексте Библии неясен.

³⁶⁴

Дополнительную аргументацию этого смысла слова СЕЛА в «Канцоне» можно получить с помощью техники НСО, см. доклад Л. Городецкого на мандельштамоведческом семинаре ИВГИ (РГГУ) 25.12.2014: «Динамическая семантика текста Мандельштама. Принцип «непрерывности семантического отображения» (НСО-принцип). Соответствие некоторым семантическим техникам Вавилонского Талмуда. Применение НСО-принципа к анализу некоторых “тёмных мест” в тексте Мандельштама».

³⁶⁵

Старого больше нет [= СЕЛА, кончено! — Л. Г.], и ты это понял так поздно и так хорошо. Вчерашнего дня больше нет, а есть только очень древнее и будущее» [15, с. 140].

³⁶⁶

Отметим, что Вайман и Рувин в своей книге (разбирая стих. «Сохрани мою речь», созданное почти одновременно с «Канцоной», и строку «Оды»: «Художник, береги и охраняй бойца») утверждают, что М с начала 1930-х гг. стремится заключить нечто вроде фаустовской «сделки с дьяволом». На роль дьявола (Мефистофеля), естественно, назначается Сталин. В упомянутой строке М (по Вайману и Рувину) как бы говорит: «я, художник, буду охранять тебя (с помощью “художественной магии”, ведь он шаманит, странным образом расчерчивая воздух на “странные углы”: не каббалистические ли это знаки, не шестиконечная ли звезда — “на шестиклятвенном просторе” “И шестикратно я в сознаньи берегу”?), а ты — меня (как предусмотрено в резолюции: “изолировать, но сохранить”)» [34, с. 554]. Вайман и Рувин заключают: «И Сталина, воплощающего марксизм с его абсолютной верой в науку, действительно можно считать Мефистофелем» [34, с. 636].

³⁶⁷

«Начальник евреев» — это, разумеется, «десятник» в зафиксированном в мемуарах Э. Герштейн высказывании М о Сталине (где-то в 1931 г.): «...он не способен сам ничего придумать. — ... воплощение нетворческого начала. — .тип паразита. — .десятник, который заставлял в Египте работать евреев.» [7, с. 26]. Отметим, что всё это — рутинные дерогативные характеристики Сталина (в 1920-х и начале 1930-х) в устах симпатизантов/ сторонников Троцкого.

³⁶⁸

³⁶⁹

Стандартный для М-текста «германизм», основанный на посессивном смысле немецких «сложных» лексем (здесь «восстанавливается» слово типа Ehren-teufel). Ср. в другом месте «сонные казни» = «казни сна» => смысл: «воображаемые казни» (2-я глава РД) и т. п.

³⁷⁰

A. Barbier — французский поэт, стихи которого о революционном Париже лета 1830 г. М переводил в 1920-х гг. Связь ДК с Барбье подчёркивается ещё и тем, что ДК написано 5-стопным ямбом — а «главный» цикл стихов Барбье (частично переводившийся Мандельштамом) называется «Ямбы». «Гражданская» ангажированность Барбье (и Данта!) крайне актуализирована для М в момент создания «Довольно кукситься.». Первые строки ДК (и ритм ямба) явно отсылают к статье М «Огюст Барбье» (лето 1923), в которой М пишет: «“Собачья склока” была напечатана в газете <...>; еще не высохла типографская краска, как имя поэта было у всех на устах. Слава “бесом славы обуян” — Л. Г] пришла одним ударом, одним стихотворением. Какими способами <...> достиг Барбье ошеломляющего впечатления на современников? Во-первых, он взял мужественный стих ямбов — как это раньше сделал Шенье, стих, стесненный размером, с энергичными ударениями, приспособленный для могучей ораторской речи, для выражения гражданской ненависти и страсти. <. > Силе поэтических образов Барбье учился непосредственно у Данта, ревностным почитателем которого он был, а не следует забывать, что “Божественная комедия” была для своего времени величайшим политическим памфлетом». Из этого следует важный вывод: ДК для самого М есть подготовка к написанию «ошеломляющего политического памфлета», что и было сделано через 2 года.

³⁷¹

Имя Огюст (Август) даёт дополнительную ассоциацию с «революционным Парижем» лета 1830 г. Ср. ещё в стих. «Я молю, как жалости и милости» (1937): «Где бурлила, королей смывая,/ Улица июльская кривая».

³⁷²

³⁷³

Ср. с написанным близко по времени (1931-1932): «...я почувствовал дрожь новизны, как будто меня окликнули по имени» (ПА, гл. «Москва»).

³⁷⁴

«Вся поэтика гражданской поэзии — искание узды, frein» — пассаж из мандельштамовских «Заметок о Шенье». Тем самым, здесь М «подтекстирует» свой собственный текст, как и в ряде других мест.

³⁷⁵

Эта французская интерференция в речи М «просвечивает» в воспоминаниях С. Липкина о его разговоре с М на Тверском бульваре летом 1932 г. Лип- кин предложил вместо «Обуян-Франсуа» более подходящую, на его взгляд, рифму «Обуян-Антуан». Реакция М: «... — у него не только нет разума, у него нет и слуха! “Антуан-обуян!” Чушь! Осёл на ухо наступил!» [46, с. 391]. Здесь ещё очень вероятна интерференция французской поговорки: => laver la tete d’un ane on perd sa lessive = ‘мыть голову ослу — потерянная стирка’.

³⁷⁶

Ср. в созданном тогда же (лето 1931) стих. «Сегодня можно снять декалькомании...»: «А между тем нельзя повременить. И рождены для наслажденья бегом Лишь сердце человека и коня». Смысл: «десять лет назад я заморозил свое время, а сейчас — бег, бег!»

³⁷⁷

³⁷⁸

Эти франц. слова «паронимичны» словам bourde ‘враньё, обман’, pute ‘шлюха’.

³⁷⁹

Это нем. слово буквально означает «фальшивое, гнилое дерево». Этот буквальный смысл обыгрывается в ряде текстов М, где участвует образ «черёмухи».

³⁸⁰

Ср. тогда же написанное в «Отрывках из уничтоженных стихов»: «В Москве черемухи да телефоны, И казнями там имениты дни», «Из раковин кухонных хлещет кровь». Существенно ещё, что связь «цветение» <—> «кровь» работает и в другом М-тексте, также связанном с Барбье: в переводе стих. Бар- бье «Наполеоновская Франция» (1923), см. [3], Приложение.

³⁸¹

Этот пассаж содержится в конце 2 главы «Заката Европы» О. Шпенглера.

³⁸²

Масих-аль-Деджаль), он же Антихрист [32, т. 4, с. 54]. Повесть была републикована в 1930 г., и М, безусловно, это издание и весь текст «КА» внимательно читал. Отметим, что «К. Ко», «К. Като», «Коба», «Коба Иванович» (с общей начальной К) — известные псевдонимы Сталина в статьях до 1917 г.

³⁸³

Mosoch (в Vulgata), он же Мешех сын Яфета в Быт. 10, 2 и Иез. 38, 3 — по распространённому мифу, предок «моско-витов».

³⁸⁴

В рамках нашей реконструкции М произносит нем. die Jolle «по- французски»: [di-zole]! Отметим, наконец, что араб. корень [D1ZL] имеет семантику «обмана, фальши», что хорошо коррелирует с только что возникшим образом «черёмухи».

³⁸⁵

В 8 главе ЕМ: «.он объяснится с ротмистром [=> Л. Г] Кржижановским, он ему покажет. Вот только одна беда — родословной у него нет». В ДК: вся последняя строфа: «Не волноваться <.> Холодным шагом выйдем на дорожку.».

³⁸⁶

Заметим, что есть сюжетные соответствия между ЕМ и булгаковской «Дьяволиадой» (1925): например, «погоня» Парнока за Кржижановским соответствует погоне Короткова за Кальсонером у Булгакова и т. п. Подробное исследование мандельштамовской «дьяволиады» (и её сопоставление с текстами Булгакова) должно быть проведено в другом месте.

³⁸⁷

См. некоторые комментарии в Основном тексте, п. 1.5.3.

³⁸⁸

«Дискурс о Големе» в этом контексте впервые был рассмотрен в докладе Л. Городецкого «О семантике стихотворения “К немецкой речи”», прочитанном на заседании семинара Мандельштамовского общества в РГГУ в 2007 г.

³⁸⁹

големство [гол- ми] видели Твои глаза... я пробуждаюсь и Ты рядом со мной».

³⁹⁰

Этот материал был опубликован в монографии [3], Приложение.

³⁹¹

Эта же связь в стих. «Век» (1922) и в заметках <Вокруг «Путешествия в Армению»> (1931-32).

³⁹²

³⁹³

Эта же связь в стих. «Век» (1922) и в заметках <Вокруг «Путешествия в Армению»> (1931-32), см. [3, Приложение].

³⁹⁴

Здесь дело в том, что ситуация «вспоминания = узнавания» у М связана с концептом «роста». Ср. в «Путешествии в Армению»: «.ведь процесс узнаванья, увенчанный победой усилия памяти [т. е. вспоминанием — Л. Г], удивительно схож с феноменом роста».

³⁹⁵

Семантическая связь русских и «германских» слов с общим конс. корнем [ГРБ] — «могила» (Grab, Y[grub/grib]), «гроб», «горб», «гриб», «бугор», «гора» (Berg) — становится устойчивой у «позднего» М.

³⁹⁶

Немецкое Treppe = только ‘лестница, Y[trep/trepl] = ‘лестница, ступенька’. Поэтому идишизм здесь семантически точнее.

³⁹⁷

stehen ‘пребывать’ stehen zu ‘относиться к’. Wie stehe Ich zu. = Как я отношусь к.

³⁹⁸

Эту G-суггестию рассмотрел О. Ронен в статье «Осип Мандельштам». Там же он высказал гипотезу, что «Бог Нахтигаль» — это аллюзия на первую строку стих. «Im Anfang war die Nachtigall» Г. Гейне, являющуюся парафразой евангелического: «В начале было слово». Сформулируем более точно: в «текстуальном пространстве» М отрезок немецкого текста «Im Anfang war die Nachtigall» «отображается» в отрезок русского (евангелического) текста «В начале было слово, и слово было Бог», и именно из этого отображения возникает образ «Бог Нахтигаль»!

³⁹⁹

Вообще, «Квартиру» можно в некотором смысле рассматривать как «пояснительную записку» к Эпиграмме, передающую состояние автора в процессе создания Эпиграммы.

⁴⁰⁰

⁴⁰¹

См. Основной текст, п. 3.3 (в конце).

⁴⁰²

Слово порода с этим значением (Y[perodem pere-odem]) присутствует в «блатном» языке, см. [45]. Ср. еще в ЧП, 8 гл.: «.из той ПОРОДЫ, что на цыпочках ходят по кровавой советской земле».

⁴⁰³

Вот более полная цитата из рассказа «Чертик» (известный «сатанинский» рассказ А. Ремизова, напечатанный в «Золотом Руне» № 1 за 1907 г. и занявший первое место на конкурсе «Дьявол», объявленном журналом): «Тараканщик [профессиональный тараканомор — Л. Т]: “Заклинаю Тебя Богом живым, Святою Троицею, Матерью Божией, стань тут, Сатана, стань! — стань!”». Вообще, похоже, что «Чертик» — это один из локальных подтекстов к двум последним строкам рассматриваемой строфы и, соответственно, к некоторым строкам Эпиграммы, но у меня недостаточно аргументации.

⁴⁰⁴

⁴⁰⁵

См. комментарии в Основном тексте, п. 4.1.5.

⁴⁰⁶

См. к этому ниже комментарии к «Твоим узким плечам.».

⁴⁰⁷

Этот материал частично опубликован в монографии [3], Приложение.

⁴⁰⁸

Ср. ровно тогда же (февраль 1934) написанное: «Только я Ахматовой уколы / Двадцать три уже считаю года».

⁴⁰⁹

⁴¹⁰

Отсюда ясно, как строка (*) генерирует строку (**). См. G-сугг. к «Слово и культура» (1921): «Слово плоть и хлеб. Оно разделяет участь хлеба и плоти». Поэтому, видимо, смысл строк (2) — (4): «накорми немых рыб хлебом слова».

⁴¹¹

Этот материал публикуется впервые.

⁴¹²

См. частичные комментарии в п. 4.1.5.

⁴¹³

Ср. в других текстах М: «.берег удивительной нежности холмистых очертаний, словно японская прическа» (очерк «Возвращение»), «Город малярии и нежных японских холмов» (очерк «Меньшевики в Грузии»).

⁴¹⁴

⁴¹⁵

Идишизм Y[kin] ‘подбородок’ здесь равновероятен.

⁴¹⁶

Приводится (с существенными изменениями и дополнениями) работа о смыслах «Стансов», опубликованная в монографии [3, п. 3.7].

⁴¹⁷

Здесь с большой вероятностью имеет место русско-немецко-идишская паронимическая связь ШОВ Y[sof] ‘овца, баран’ Schops ‘кастр. баран перен. «осёл», простофиля’ => смысл строки: «проклятый осёл (я), нелепая затея (моя)». Предположительно, здесь имеет место соединение идиш-фоники и немецкой семантики. Идишизм Y[sof] ‘баран’ более точен фонетически, но немецкая семантика «простофиля» — частотна. Равновероятно также использование немецкого диалектизма [sof] ‘овца’ (сред.-верхн.-нем. schaf = нов.-нем. Schaf). Ср. новонемецкое: dumm wie ein Schaf ‘глупый как баран’. Ср.

в «Египетской марке», гл. IV, о Парноке и о самом Мандельштаме: «Товарищи

<...> и другими обидными именами». Заметим, что в этой школе (в Тенишевском училище) учили немецкий. Напомним, наконец, что, по сообщению в мемуарах Н. Мандельштам, начиная с 1930 г. Мандельштам читал тексты на средневерхненемецком.

⁴¹⁸

«Каналоармеец» (=> з/к = «заключённый каналоармеец»), «вставший на путь перековки, исправления и т. п.» — газетные штампы 1934-1935 гг.

⁴¹⁹

Н. Мандельштам вспоминает о периоде 1934/35 в Воронеже: «.он [М] говорил, что хочет быть со всеми и боится остаться вне революции, пропустить по близорукости то грандиозное, что совершается на наших глазах» [4, с. 118]. В другом месте мемуаров она использует выражение «антииндивидуалистическое сознание Мандельштама» [28, т. 2, с. 259].

⁴²⁰

См. [7], гл. 9.

⁴²¹

Вариант строк 4-5: «Я помню все: германских братьев шеи / И что проклятым гребнем Лорелеи ...».

⁴²²

Эзопов язык в поэзии Мандельштама // Russian Literature. 1991. Vol. 29. № 1. P. 245-393. Но еще задолго до 1991 г. московский поэт и переводчик М. Каждан указывал в устных обсуждениях «Стансов», что здесь «садовник» — это именно Сталин. Этот факт, как и многие другие, показывает, что «смыслы» Мандельштама — это некий кусок ноосферы (или, может быть, «Устного Учения», в еврейских традиционных терминах), не укладывающийся в рамки «упорядоченного научного дискурса».

⁴²³

Д. Лахути в [38] напоминает, что после прихода Гитлера к власти в Германии была восстановлена смертная казнь через отсечение головы, и приводит сообщения об этих казнях в советской центральной прессе в 1934 г. и в первой половине 1935 г. В частности, он цитирует «Комсомольскую правду» (от 05.07.1934): «1 августа 1933 года в Гамбурге топор палача опустился на головы Лютгенса и его товарищей» [38, с. 132].

⁴²⁴

Правда, САДОВНИК фонически суггестирует де Сада => садиста, и это коррелирует с семантическим спектром ПАЛАЧА.

⁴²⁵

Стандартных сравнений Гитлера с садовником или указаний на увлечение его садоводством в немецкой (и советской) прессе первой половины 1930-х не зафиксировано. Это отмечает (со ссылкой на работу И. Месс-Бейер 1991 г.) в своих исследованиях Д. Лахути, см. [38].

⁴²⁶

облюбованное плодовое дерево», цит. по [41, с. 299-300]. Д. Лахути указывает, что эти слова Сталина «появляются как “шапка” — большими, плакатными буквами во всю ширину над второй страницей “Правды” от 29 апреля 1935 г.» [38, с. 136]. Тогда же распространялись шутки типа: «Сталин — великий садовник, потому что он всё садит и садит», см. [41, с. 300]. Отметим, что в 1937 г. вышла книга Е. Полонской «Новые стихи 1932-1936», о которой Б. Фрезинский пишет во вступительной статье к сб. «Елизавета Полонская: стихотворения и поэмы», СПб., 2010: «“Новые стихи” закрывались стихотворением “Садовник”, и читатели мгновенно догадывались, о каком заботливом садовнике идет речь в этом многословном сочинении: “Мудрым глазом следит за ростком неустанный садовник, Он дает ему воду и тень, и в мороз закрывает рогожей, Охраняет от птиц и мальчишек худых молодые побеги, Против жадных червей известковые смеси готовит И вредителей сада преследует сам беспощадно... От зари до заката хлопочет садовник, и ночью не спит он, Все- то думает: как там в саду? Как растет деревцо молодое?”». Нельзя не привести в этой связи также стих. «Садовник», шедевр садоводческой метафорики, созданный В. Лебедевым-Кумачом в 1938 г. Будучи напечатанными позднее «Стансов», тексты Лебедева-Кумача и Полонской всё же вполне релевантны здесь, потому что авторы были талантливыми «уловителями» общепринятых, «общесимпатичных» на данный момент (середина 1930-х гг.) общественнополитических концептуальных метафор: «Вся страна весенним утром,/ Как огромный сад, стоит, /И глядит садовник мудрый/ На работу рук своих. / Радость бабочкой веселой / Пролетает по кустам, / Вьются песни, точно пчелы / По лазоревым цветам. / Цепи яблонь протянулись/ Там, где были пустыри... / Садовод глядит прищурясь/ И тихонько говорит: / — Не напрасно люди наши/ Проливали пот и кровь,— — светлей и краше/ Всходит радостная новь! / День и ночь с веселым шумом/ Сад невиданный растет, / День и ночь трудам и думам/ Отдается садовод./ Все ему проверить надо/ Взором пристальным своим, / Чтобы каждый корень сада/ Был по-своему любим. / Он помощников расспросит, / Не проник ли вор тайком. / Сорняки, где надо, скосит, / Даст работу всем кругом. / Пар идет от чернозема,/ Блещут капельки росы... / Всем родной и всем знакомый/ Улыбается в усы».

⁴²⁷

Похожее на «устройство» и техники порождения еврейского традиционного текста (мидраш). См. об этом статью: Городецкий Л. Текст Мандельштама в сопоставлении с традиционным еврейским дискурсом // Вестник Пермского университета. Росс. и заруб. филология. 2010, вып. 4(10). Основной материал статьи содержится в монографии [3], п. 1.2.3.

⁴²⁸

⁴²⁹

Через две недели, в середине июня, Мандельштамы проделывают обратный путь на пароходе по бассейну Камы: из Чердыни в Казань через Пермь — уже без конвоя. Наша аргументация относится одновременно к этим двум плаваниям.

⁴³⁰

См. [6, с. 58].

⁴³¹

Необходимо здесь отметить уже упоминавшийся «сквозной» для «Стансов» неупорядоченный трёхконсонантный набор [BRG], присутствующий в «камских» стихах в явных и суггестируемых русских и немецких словах: БЕ-

РЕГ, ГРЕБЕНЬ, О-ГРАБ-ЛЕН, BERG-EN ‘горы’. Этот «набор» семантически «соединяет» очень далёкие по «конвенциональному» смыслу лексемы и в других текстах Мандельштама.

⁴³²

⁴³³

Строка из баллады Г. Гейне “Die Loreley”: “Sie kammt es mit goldenem Kamme” (разумеется, «активированная» в этот момент у Мандельштама) содержит слово Kamme (= «гребнем»), ещё более паронимичное слову «Кама». Ещё одна строка “Die Loreley”, способствовавшая активации этого стиха Гейне у Мандельштама в это время: “Ein Marchen aus uralten Zeiten das kommt mir nicht aus dem Sinn”, в которой слово uralten ‘древний’ разумеется, фонически связывалось с «Уралом». Ср. «долговечный Урал» в стих. «Кама, 3» (апрель- май 1935), см. подробнее [3], Приложение.

⁴³⁴

Укажем на связь этих строк в «Квартире» со «Стансами». Дело в том, что, как было указано выше, есть вариант строки «И что лиловым гребнем Лоре- леи» (в «Стансах» в Принстонском архиве): «И что проклятым гребнем Лоре- леи». Это наводит на «правдоподобную гипотезу» о существовании (в «сознании» М при создании «Стансов») семантического отображения между фрагментами обсуждаемых текстов: [ПРОКЛЯТЫЕ... НА ГРЕБЕНКЕ... КАМУ-то] <—> [ПРОКЛЯТЫМ ГРЕБНЕМ ЛОРЕЛЕИ]. Если это так, то можно применить принцип НСО, см. [3, п. 1.2.3.3 (а)], по которому слово ЛОРЕЛЕИ (при этом отображении) «с большой вероятностью» соответствует слову КАМУ-то. Результатом этого (вызывающего справедливое возмущение) семантического фокуса является, тем самым, указание на то, что Лорелея из второго фрагмента, с большой вероятностью, имеет отношение к (реке) КАМЕ, что и требовалось доказать!

⁴³⁵

Оно же идишское, с теми же значениями.

⁴³⁶

В «дискурсе о Лорелее» её часто называют «ведьмой».

⁴³⁷

о природе в статье о символизме: «Видимая природа... — волшебница Лорелея, отвлекающая меня от подлинной жизни к жизни видимой». Весы. 1908. № 12.

⁴³⁸

И, в довершение всего, этот палач-режиссёр (казнь = малина = театр, см. п. 3.3 в Основном тексте) вручил мне в своей новой постановке «гребень Лорелеи с недостающими зубьями», т. е. «гребёнку», на которой я, как дурак, должен ему играть (отсылка одновременно к пассажу из ЕМ и к строфе из «Квартиры»).

⁴³⁹

«Строки из уничтоженных или утерянных стихотворений» [23, с. 365].

⁴⁴⁰

Вот этот эпиграф (как обычно, «усвоенный => присвоенный» Мандельштамом): “Freund! Versaume nicht zu leben: / Denn die Jahre fliehn, / Und es wird der Saft der Reben / Uns nicht lange gluhn”

⁴⁴¹

В более раннем шуточном стихе Мандельштама «Помпоныч, римский гражданин...» (1920-е гг.) обыгрывается ситуация вскрытия вен: «И сам себе разрезал скукожилья, / Скукожился и дух по ванной испустил».

⁴⁴²

<Скрябин и христианство>: «Бессловесный, странно немотствующий ХОР “Прометея” — все та же опасная, соблазнительная СИРЕНА». В приведённом выше пассаже из ЕМ Мандельштам издевается над «соблазнительностью» «Лорелеи вареных раков», «покровительницы плюгавого Малого театра» с его «похожей на ведьму Мельпоменой».

⁴⁴³

У Гейне: “Die Luft ist kuhl und es dunkelt <...> im abendsonnenschein” В переводе А. Блока: «Прохладой сумерки веют,/ И Рейна тих простор;/ В вечерних лучах алеют/ Вершины далеких гор».

⁴⁴⁴

Отметим ещё одно место у М, в котором просвечивает связь: Лорелея <—> «сиреневый». Это фрагмент наброска к гл. «Французы» из «ПА»: «...Роскошные плотные сирени Иль-де-Франс <...> горели на стене <...> [и были чувственней, лукавей и опасней огненных женщин] более сложные и чувственные, чем женщины». Тем самым, Лорелея (= германский архетип «чувственной, лукавой, опасной» женщины) связывается с «сиренью» и отсюда с сиреневым цветом.

⁴⁴⁵

Стих. «Кама» (апрель-май 1935).

⁴⁴⁶

Ср. в стих. «Еще мы жизнью полны в высшей мере»: «И пишут <...> толковые лиловые чернила». Это стих. написано 24 мая 1935 г., т. е. на том же временном пятачке, что и «Стансы».

⁴⁴⁷

⁴⁴⁸

Приведём наблюдение берега на закате солнца «сплавщиком» по Каме- Вишере: «Берег по цвету. вечером ближе к синему... Под закат, естественно, рыжевато-оранжевый» (сообщено проф. Н. Бочкаревой, Пермь). Если эти краски на палитре смешать, то как раз и получится то, что на немецком называется общим словом lila, т. е. фиолетово-сиренево-лиловая гамма. Связь: нем. lila => (пар.) ЛИЛОВЫЙ здесь вполне релевантна, потому что у Мандельштама при генерировании рассматриваемого текста, как уже отмечалось, «включён» «германский монитор».

⁴⁴⁹

По-видимому, это метафора, индуцированная названием СОЛИ-КАМ- ск (исходный пункт плавания по Каме).

⁴⁵⁰

Ср. в варианте стих. «День стоял о пяти головах.» (апрель-май 1935): «.Горой пообедав, поезд ужинал лесом <.>. Глаз превращался в хвойное мясо».

⁴⁵¹

Стих. «Кама» (апрель-май 1935).

⁴⁵²

<.> Ты скажешь: повара на кухне готовят жирных голубей».

⁴⁵³

Т. е. на высоком берегу, на ГРЕБНЕ.

⁴⁵⁴

Стих. «Средь народного шума и спеха» (январь 1937).

⁴⁵⁵

См. [3], Приложение: 1923. Переводы из Огюста Барбье. «Наполеоновская Франция». Заметим, что во французском оригинале у Барбье никакой «гречихи» нет и в помине.

⁴⁵⁶

Запишем более формально паронимические связи здесь: ЦВЕТЁТ => bluht ‘цветёт’, Blute ‘цвет (растений)’ => (пар.) Blut ‘кровь’ => (асс.) «поле, залитое кровью».

⁴⁵⁷

⁴⁵⁸

«Где связанный и пригвожденный стон, / Где Прометей — скалы подспорье и пособье?» (1937).

⁴⁵⁹

Необходимо здесь отметить высоковероятную побочную (хотя это оксюморон) омофоническую связь: РАССЫПАЮЧИСЬ, ХОР => идиш [hor] ‘волосы’ (= нем. Haar, присутствует в тексте Гейне, см. эпиграф) => «рассыпающиеся волосы» => роскошные рассыпающиеся по плечам волосы Лорелеи, которые она, собственно, и расчёсывает своим ГРЕБНЕМ.

⁴⁶⁰

Дело в том, что здесь работает русс.-нем. связь: РОЗЫ = Rosen ‘розы’ => (пар.) Rosine(n) ‘изюм, сухой виноград’ => (асс.) «виноград».

⁴⁶¹

См. комментарии к стих. «К немецкой речи» в П7.

⁴⁶²

⁴⁶³

Чего стоит одно только стёбное сравнение своего творчества со Словом о Полку! Отметим здесь же, что «струна туга» суггестирует использование «струны» в качестве детали оружия типа тетивы лука и немедленно отсылает к известной метафоре А. Белого: «Мы должны — “струны лиры натянуть на лук тетивой”», см. напр. Белый А. Начало века. М., 1933 (конец главки «Вячеслав Иванов»).

⁴⁶⁴

См. о Длигаче в Основном тексте, пп. 4.1.2 и 4.2.

⁴⁶⁵

⁴⁶⁶

«Измеряй меня, край, перекраивай».

⁴⁶⁷

Как в начале Слова о Полку, см. эпиграф к п. 13.5.

⁴⁶⁸

См. подробные комментарии в Основном тексте, п. 4.4.2-4.4.3.