Из переписки об Осипе Мандельштаме
Письмо С.С. Аверинцева П.М. Нерлеру
от 7 июля 1992 г.
7.07.92
Дорогой Павел!
Ваша статья «О композиционных принципах позднего Мандельштама» вызывает много мыслей, которые я сейчас не способен изложить с должной обстоятельностью. Я от души согласен, что пошлый политический морализм, едва допустимый в литературе («Sekundarliteratur»1) «по поводу» Мандельштама, не имеет никаких прав при обсуждении текстологических вопросов и что любые «просоветские» стихи ОМ суть слово, которого из песни не выкинешь (причем творческая психология поэта дала им совершенно иной объективный статус, нежели статус казенных версификаций Ахматовой, - она могла «отключаться» и сочинять в отсутствие себя самой, он не мог, и все его стихи суть его стихи, не сводимые ни к какой однозначной позиции).
На Вашем месте я, наверное, попытался бы ввести проблему в историко-литературной перспективе «преодоления символизма», притом не в русских, а в европейских масштабах. Не правда ли, международный символизм воспринял и довел до крайности столь важный уже для Гёте принцип искусственной тематической архитектуры циклов, при которой стихи одного и того же времени распределяются между разными циклами (как у любезного ОМ Верлена, скажем, между «Sagesse» и «Parallelement», или как у Вяч. Иванова между творческими <нрзб.> и «Прозрачностью»), и цикл доходит до завершенности и округленности целого, по отношению к которому стихотворение является лишь частью («Stundenbuch» Рильке и особенно «мелонея» (нрзб.) Вяч. Иванова «Человек», где сам <нрзб.> созданный термин уведомляет, что лирический цикл превращается в мифическую поэму). Когда мы держим это в уме, становятся, по-моему, ясны драматические затруднения раннего ОМ при компоновке своих сборников; он ведь воистину «преодолевал» символизм, но «преодоление», вопреки Над. Яковлевне, не «отрицание», [а] куда более амбивалентнозаинтересованное отношение; притом «преодолевать» здесь приходилось не только Вяч. Иванова и Блока, но и Сологуба, Инн. Анненского, из которого сами «преодолевшие» сделали миф (чего стоят все эти «трилистники» etc!).
Что до «шуточных» стихов, мне кажется важным, что критерии, по которым они выделяются, должны быть «домашними» и «бытовыми» вплоть до внелитературности и во всяком случае не смысловыми, иначе пришлось бы выделять среди ранних стихи о мороженом, ровно столь же «сердечное» (и не-сердечное), как, скажем, «Айя-София». По- моему, в упразднении оппозиции «серьезность» ^ «ирония» - одно из главных особенностей поэтики ОМ. У него все <нрзб.> возможно лишь бытовое выделение шуточных стихов, распространяющееся на «...полурифмованных украинцев», но не распространяющееся на «Татары, евреи, ненцы», не говоря уже о «Клейкой клятвой...».
Спорным, неизбежно спорным представляется мне (предлагаемое на с. 4) философское (т. е. не чисто поэтологическое) обоснование образа действий ОМ: да здравствует историзм и бергсоновская философия duree да сгинет риторика. Едва ли Гёте и Верлен, поступающие иначе, не знали, что делают; едва ли мышление Гёте не было историческим. Другое дело, что в практике ОМ поэзия на своих путях пришла к чему-то (не лучшему и не худшему, но - иному). Специально к примечанию 8: одно дело, если сам поэт «придерживается хронологического принципа», другое - если поэт компоновал свои стихи заведомо иначе, как те же Гёте и Рильке, но издатели применяют в альтернативных изданиях хронологический принцип именно как экспериментальный, эвристический сдвиг привычного, освежающий мозги интерпретаторов.
Далее Вы переходите к очень точному анализу данностей. Мне особенно нравятся Ваши соображения «о метрической "битве" между "Одой" и "Солдатом"». Думали ли Вы о роли анапестов в метрике античной трагедии? ОМ не мог не знать этого (хотя бы смутно) по антиметрическим переводам Вяч. Иванова из Эсхила: первая песнь хора в любой античной трагедии непременно анапестическая. Все очень хорошо - только различие между ранним и поздним ОМ кажется мне чуть меньше. Верно ли, что ранний «преуспевал» в логико-грамматической «отчеканенности»? Разве не удивляли, не злили первых читателей как раз очень диковинные (диковинно необязательные) отношения между отдельными строками, двустишиями и катренами? Какое-нибудь «и вот», словно бы рассеянно соединяющее разорванные узы трех измерений с медузами, лепящимися на Адмиралтейство; непостижимые «и», нанизывающие фразу за фразой...
Ваши тезисы на с. 8-9 вызывают у меня безоговорочное сочувствие.
Теперь - о прочем. Протокол переругивания меня ужаснул (хотя порадовало признание Ваших заслуг). Обращение к членам Совета я готов написать, от руки или на машинке, как Вы сочтете нужным, - но все-таки мне нужно было бы сначала поговорить с Вами (точно ли Вы будете в Москве 6 июля, как Вы писали в «Павловом послании»), или хотя бы со Сладковой, с Никитаевым, окунуться в московскую реальность, от которой я за время клиники и выздоровления малость оторвался (в Москве буду с 17 июля).
Павел, сердечно благодарю Вас за предложение касательно писем отца - и как мне жаль, что это невыполнимо. Писем не существует, по крайней мере, в известном мне месте; надо думать, и нигде. Мой отец чудом избежал расстрела под конец гражданской войны, а затем имел все основания ожидать, что в сталинское время ему припомнят антибольшевистскую позицию тех лет. Второе чудо спасло его от ожидавшегося им и мамой ареста. Но все это не способствовало сохранению архива (вместе с теснотой нашей единственной комнаты в коммунальной квартире). В 30-е гг. родители кочевали по <край оборван>. Где уж тут было беречь архив! Притом реалии прежней жизни становились небезопасными: учился в Гейдельберге, до этого сражался добровольцем в англо-бурскую войну, - все какое-то не наше, сознайтесь, гражданин А., кто Вас там завербовал?! Недаром его мемуарный труд, написанный в подарок мне, трактует лишь о раннем детстве. Увы...
Что до просьбы Кушнера и Меца - у меня возражений быть не может; поговорю с Елеаз[аром] Моисеевичем Мелетинским] о передаче архива в Архив Манд. Об-ва. 7
7
«Вторичная литература» (нем.).
Письмо написано в процессе подготовки адресатом статьи «О композиционных принципах позднего Мандельштама. К постановке проблемы», опубликованной в 1994 году в сборнике «Столетие Мандельштама. Материалы симпозиума» (Tenafly: Эрмитаж, 1994. С. 326-341). В ее основу лег одноименный доклад, прочитанный на юбилейной мандельштамовской конференции в Лондоне в начале июня 1991 года. Замечания и соображения С.С. Аверинцева, изложенные в данном письме, были с благодарностью учтены и нашли свое отражение в печатном тексте статьи.
В конце письма С.С. Аверинцева также упоминаются: 1) острый конфликт между М. Шапиро и Л. Кацисом и попытки втянуть Мандельштамовское общество в ход скандала и использовать его в своих интересах, от чего правление Общества решительно дистанцировалось; упоминаются О.А. Сладкова и А.Т. Никитаев - секретарь и член Совета Мандельштамовского общества; 2) предложение гейдельбергского профессора В. Биркенмайера опубликовать письма отца Сергея Сергеевича периода его обучения в Гейдельберге, если таковые имеются, и 3) вопрос о передаче в Архив Мандельштамовского общества «мандельштамовской части» архива Ирины Михайловны Семенко, умершей в 1987 году (Е.М. Мелетинский являлся ее супругом).
«<...> Спасибо за все замечания - часть (например, о "преодолении символизма", в том числе и "своих" в нем - Сологуба и Анненского) я обдумываю, большинство же с благодарностью принимаю. Как принимаю - можно видеть по следующим вставкам, из них вытекающим или на них опирающимся.
О шуточных стихах - "материализовалось" в сноске:
«Тут, впрочем, полегче: "на помощь" можно позвать и другие критерии. Шуточные стихи суть неизменно домашние, бытовые, встроенные в конкретные жизненные конструкции (и вне них - лишенные смысла, не говоря о смехе, отчего и нуждаются острее других в фактическом - реконструирующем - комментарии). В этом смысле, хоть они и "несерьезны", ироничны, оба упомянутых стихотворения - не таковы. По мнению С.С. Аверинцева (в письме к автору), в упразднении оппозиции "серьезность"/"ирония" одно из главных новшеств поэтики Мандельштама».
Внесена поправка и в примечание о Рильке и Гёте. Бывшее примечание 8 выглядит теперь так: «На Западе, впрочем, известны поэты, осознанно придерживавшиеся хронологического принципа - например, Сен-Жен-Перс во Франции и Фердинан- до Пессоа в Португалии. К хронологии как к альтернативному эдиционному принципу все чаще и чаще стали прибегать серьезные издатели классиков, например, Гёте и Рильке» (при этом, по замечанию С.С. Аверинцева, происходит «экспериментальный, эвристический сдвиг привычного, освежающий мозги интерпретаторов»).
В. Иванова, например».
<...> Я очень надеюсь, что в конце сентября/октябре мы смогли бы собрать Общество на Ваш доклад и, на тот же или иной день, собрать Совет с Оргкомитетом Чтений. Относительно Чтений мне вдруг пришло в голову немного сдвинуть их - с середины января на середину июня 1994 года в том случае, если - сначала Совет, а потом Воронеж - не отвергнут идею если не проведения всех чтений в Воронеже (предлагаемый срок - 60-летие начала воронежской ссылки), то хотя бы их половины или экскурсии в мандельштамовский Воронеж. Спешу сообщить эту идею Вам. Если у Вас будет разговор с Афанасьевым, то, пожалуйста, предложите ему - вместе с Вами - быть председателями Оргкомитета Манд. чтений.
Если архив И.М. Семенко положит начало Архиву МО - будет, по-моему, замечательно.
Теперь - раздел новостей из Германии.
На днях я встречался с Л. Венцлером, ректором местной Katholische Akademie (который готов был - в случае моего отсутствия - приютить Вас во Фрайбурге). Мандельштамовский Tagung намечен на 6-7 ноября 1994 года, это будет совместная с МО 2-3-дневная конференция с участием Вашим, Микушевича, Дутли, В. Шлотта (Бремен), моим и, может быть, Бродского (ни в какой форме пока не среагировавшего на предварительное приглашение) - под условным названием «Мандельштам и Европа» и с обязанностью помимо доклада в 45 минут (по-немецки!) почитать и стихи (по-русски!) <...> Приглашения они вышлют через 1-1,5 месяца, м. б. я привезу их с собой в сентябре (я приеду числа 20). Можно будет попробовать договориться еще и о дополнительных выступлениях.
я написал ей, жду новостей».
Публикация и послесловие П. Нерлера