Шекспир Уильям
ШЕКСПИР (Shakespeare) Уильям (23.4.1564, Стратфорд- он-Эйвон - 23.4.1616, там же), англ. драматург и поэт. О. М. воспринимал Ш. как близкого по духу художника, понять творчество к-рого во всей полноте О. М., не знавшему англ. яз., по его собств. ощущению, препятствовал языковой барьер. В гл. «Книжный шкап» «Шума времени» (1923), среди перечня отцовских книг нем. авторов («Шиллер, Гете, Кегнер») значимо присутствует «Шекспир по-немецки» (Собр. соч.-2. Т. 2. С. 356). А Н. М. вспоминала, как «в последние годы» она «много читала Шекспира, и» О. М. «ревновал, а под конец написал», чтобы она «выучила его своим англичанам». «Мою любовь к живописи, очевидно неискоренимую, он сразу забрал себе и так же решил поступить с Шекспиром», - писала Н. М. (НМ-2. 1999. С. 194).
В янв. 1913 имя Ш., наряду с именами Ф. Рабле, Ф. Вийона и Т. Готье, назвал в ряду наиб. дорогих для акмеистов имен Н. С. Гумилев в программной ст. «Наследие символизма и акмеизм» (см.: Гумилев Н. С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. М., 1991. С. 19; о «шекспировской» составляющей акмеизма и о роли И. Ф. Анненского как «посредника» между Ш. и молодыми поэтами-постсимволистами см.: Чекалов). В ст. «О природе слова» (1922), говоря о заслугах акмеизма перед рус. культурой, О. М. неск. скорректировал список Гумилева, но два имени из этого списка оставил в неприкосновенности: «Благодаря тому, что в России, в начале столетия, возник новый вкус, такие громады, как Рабле, Шекспир, Расин, снялись с места и двинулись к нам в гости» [Собр. соч-2. Т. 1. С. 229-230; ср. с неожиданной вариацией этого списка в рец. О. М. нач. 1930-х гг. на роман А. С. Серафимовича «Город в степи»: «Я не хочу сказать, чтобы “грубое корявое письмо” Серафимовича коробило мой нежный слух (он у меня далеко не такой нежный: принимает же он и Маяковского, и Фурманова, и Шекспира, и Рабле)» (Собр. соч.-2. Т. 3. С. 373)]. В том же 1922 О. М. написал стих. «Век», с его центр. темой связи времен, варьирующей реплику Гамлета: «...пала связь времен! // Зачем же я связать ее рожден» (Rone n Р. 223; ср.: Э ткинд Е. Г. Осип Мандельштам - трилогия о веке // Слово и судьба. С. 251). Еще год спустя О. М. создал «Грифельную оду» (1923), строки к-рой: «Стереть дневные впечатленья» и «Кто я? Не каменщик прямой,// Не кровельщик, не корабельщик» - также восходят к «Гамлету» (Акт 1, сц. 5 и Акт 5, сц. 1) (Ronen. Р. 147, 191-192).
Театральные впечатления от постановки «Гамлета» в МХТ Гордоном Крэгом, возможно, отразились в образе «черного бархата» из стих. О. М. «В Петербурге мы сойдемся снова...» (1920) (Сегал Д. М. Осип Мандельштам. История и поэтика. Ч. I. Кн. 2. Jerusalem - Berkeley, 1998. С. 625). Постановку др. шекспировской пьесы в МХТ («Юлий Цезарь») О. М. имел в виду, когда в заметке «Художественный театр и слово» (1923) говорил о «елизаветинском Шекспире на античный лад» (Собр. соч.-2. Т. 2. С. 334) [ср. с суждением об этом спектакле его режиссера: «...Постановку мы трактовали, как если бы трагедия называлась “Рим в эпоху Юлия Цезаря”» (Немирович-Данченко В. И. Из прошлого. М., 1936. С. 203)].
В творчестве О. М. 1930-х гг. гамлетовская тема была скрыто продолжена в стих. «Мастерица виноватых взоров...» (1934), в последней строфе к-рого возникает реминисценция из монолога Гамлета («Надо смерть предупредить, уснуть») (Акт 3, сц. 1), а в первой содержится намек на Офелию («Не звучит утопленница-речь») (см.: Лек- м а н о в О. А. На подступах к стихотворению О. Мандельштама «Когда б я уголь взял для высшей похвалы...» // Известия АН. Серия литературы и языка. 2001. Т. 60. № 1. С. 63). В стих. О. М. «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме...» (1933) имя Гамлета соседствует с именами корифеев немецкоязычной культуры, по-прежнему остававшихся в сознании О. М. посредниками между ним и Ш.: по наблюдению Л. Ф. Кациса, в «Четвертой прозе» О. М. присутствуют подтексты из ст. Г. Гейне «Девушки и женщины Шекспира» (Кацис Л. Ф. Осип Мандельштам. Мускус иудейства. М., 2002. С. 530-531), а наиб. развернутая характеристика творчества Ш. была дана О. М. в процессе работы над радиокомпозицией «Молодость Гете» (1935): «Метод ш<експировского> творчества - случайность, превращающаяся в закономерность. Он ее обволакивает, он ее переваривает, эту случайность, но кусок остается всегда непереваренным. Отелло никогда никого не убил <...> Он скорее может вылечить рану, быть хирургом, чем убить» [Собр. соч.-2. Т. 3. С. 417; размышления О. М. об «Отелло» были спровоцированы его работой над исправлением для воронежского театра перевода этой пьесы, выполненного А. Д. Радловой
Уильям Шекспир
Кульминацией программных «Стихов о неизвестном солдате» (1937) О. М. стало многоступенчатое сравнение «череп» - «звёздным рубчиком шитый чепец» - «Чепчик счастья - Шекспира отец», что «видимо, значит: “могучий череп мировой культуры порождает и знаменитые речи Гамлета над ничтожными черепами кладбища”; за словом “отец” стоит также тематика “шекспирологического” эпизода джойсовского “Улисса” (замечено О. Роненом)» (Гаспаров М. Л. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года. М., 1996. С. 37; сводку иных интерпретаций этого образа см.: Там же. С. 74).
Соч.: Табидзе Т. Бирнамский лес [Перевод О. Э. Мандельштама] // Мандельштам О. Э. Стихотворения. Переводы. Очерки. Статьи. Тбилиси, 1990. С. 279.
Лит.: С. 263-268; Ronen O. An approach to Mandelstam. Jerusalem, 1983 (по именному ук.).