Чуковский Корней Иванович
ЧУКОВСКИЙ Корней Иванович (псевд.; наст. фамилия, имя, отчество Корнейчуков Николай Васильевич) [19(31).3.1882, С.-Петербург - 28.10.1969, больница в Кунцево, под Москвой], критик, литературовед, переводчик и один из создателей теории перевода, детский поэт. Упоминание о посещении О. М. в Куоккале и совместном визите к Репину содержится в дневнике Ч. за 15.7.1914 (Дневник. 1901-1921. С. 195); в тот же день в рукоп. альманах «Чукоккала» было записано стих. «Нет, не луна, а светлый циферблат» (на той же странице помещена пародия на него Б. К. Лившица, написанная 28.3.1926; см.: Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 1999. С. 21). К периоду их первого знакомства относился и известный снимок, на к-ром, помимо Ч. и О. М., запечатлены Лившиц и Ю. П. Анненков. Впервые эту фотографию Ч. показала А. А. Ахматова (см.: Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. М., 1997. С. 54), позднее она была вклеена в «Чукоккалу». В 1968 для издания «Чукоккалы» Ч. написал восп. об О. М., где рассказал историю этой фотографии, сделанной в день, когда они с Анненковым и О. М. провожали на войну Лившица (см.: Чукоккала-1. С. 45-46). Об О. М. Ч. писал в этих восп.: «Почти все мемуаристы изображают Осипа Мандельштама тщедушным и хилым. Впалая грудь, изможденные щеки. Таким и был он в последние годы. Но мне вспоминается другой Мандельштам - сильный, красивый и стройный. Его молодая привычка: выпячивать грудь и гордо вскидывать кудрявую голову подбородком вперед - делала его похожим на драчливую птицу, готовую в любую минуту ринуться в бой на врага» (Чукоккала-2. С. 54). Ч. привел в восп. целый ряд эпиграмм и стихотворных экспромтов О. М.: «Делия, где ты была?..», «Путник, откуда идешь?..», «Сын Леонида был скуп.», а также процитировал и воронежские стихотворения, тексты к-рых были в его распоряжении.
Ч. подметил резкое изменение облика О. М. после рев-ции 1917. Ч вспоминал: до рев-ции «...Я так часто видел его бурно веселым, смеющимся, что таким он сейчас и встает в моей памяти: эпиграммист, остроумец, сочинитель смешных каламбуров, счастливец (не только по судьбе, но и по принципу, так как исповедуемый им акмеизм предписывал ему жизнелюбие и счастье). Помню, я был очень удивлен, когда узнал от него, что он хочет назвать свою вторую книгу “Tristia” (то есть, по Овидию, “Скорбные песни”)» (Чукоккала-2. С. 56). После рев-ции О. М. стал другим: «В тридцатые годы, когда на него одна за другой нагрянули внезапные беды и весь его смятенный, встревоженный облик стал как бы воплощением невыносимого горя, я почти не встречался с ним. Порою он писал мне из Воронежа скорбные письма, к которым были приложены стихи, переписанные его героически преданной ему Надеждой Яковлевной» (Там же. С. 62).
В «Чукоккале» сохранились также стихотв. экспромты О. М., написанные в соавторстве с Н. С. Гумилевым и Г. В. Ивановым (баллада «Умеревший офицер» - запись от 2.4.1919, см.: Чукоккала-1. С. 520) и в соавт. с Лившицем, записанный рукой Лившица 25.12.1924, по поводу закрытия изд-ва «Всемирная литература» (см.: Чукок- кала-1. С. 397-398). Двойное авторство Лившица и О. М. имеет и «Сонет» (запись нач. 1930-х гг., см.: Чукоккала-1. С. 452-457), обращенный к Д. И. Выгодскому [в первой публикации Р. Фахтуллиной авторство приписывалось одному О. М. (см.: Фахтуллина Р. Материалы к биографии Давида Выгодского // Лица: Биографический альманах. Вып. 1. СПб., 1992. С. 89)]. О. М фигурирует в ряде др. чу- коккальских записей.
В изд. «Чукоккалы» 1979 упоминания о воронежских стихах не вошли, полный текст восп. опубл. впервые в комментариях к изд. «Чукоккалы» 1999.
О. М. неоднократно упоминался в дневнике Ч., где приводятся и нек-рые его стихи и лит. суждения. 30.10.1927 Ч. записал слова М. М. Зощенко: «Осип Мандельштам знает многие места из моих повестей наизусть, - может быть, потому, что они как стихи. Он читал мне их в Госиздате» (Дневник. 1922-1935. С. 338). 14.3.1928 Ч. записал мнение О. М. о первом изд. своей книги «Некрасов. Статьи и материалы» (Л., 1926), к-рое О. М. высказал ему во время их встречи в Госиздате: «... Осип Мандельштам, отозвав меня торжественно на диван, сказал мне дивную речь о том, как хороша моя книга “Некрасов”, которую он прочитал только что. Мандельштам небрит, на подбородке и щеках у него седая щетина. Он говорит натужно, после всяких трех-четырех слов произносит “ммм, ммм” и даже , - но его слова так находчивы, так своеобразны, так глубоки, что вся его фигура вызвала во мне то благоговейное чувство, какое бывало в детстве по отношению к священнику, выходящему с дарами из “врат”. Он говорил, что теперь, когда во всех романах кризис героя, - герой переплеснулся из романов в мою книгу, подлинный, страдающий и любимый герой, которого я не сужу тем губсудом, которым судят героев романисты нашей эпохи. И прочее очень нежное» (Там же. С. 361-362).
Еще одна запись об О. М. была сделана Ч. в Кисловодске 6.11.1928, в связи с чтением стихов О. М. обитателям санатория, где находился тогда Ч.: «Трагически упала у нас стиховая культура! Я прочитал на Минутке у Всеволода Ив. Попова чудное стихотворение О. Мандельштама “Розу кутают в меха” - и вот Манджосиха просит после этого прочитать ей стишки Г. Вяткина - ужасные, шарманочные, вроде надсоновских!» (Там же. С. 384).
В докладе Н. Н. Асеева «Политическая лирика» на Общегородском собрании поэтов 16.2.1936 приводился такой эпизод: «Я написал стихотворение о счастьи двух людей. “Двое неизвестных” <...> Иду по бульвару и встречаю Ч. <. > И вот я, встретясь с ним, с бухту-барахту прочитал этих “Двое неизвестных” <. > Корней Иванович смотрел по сторонам, смотрел на трамваи, наконец, порылся в портфеле, вынул листочек и сказал: вот послушайте, я вам стихи прочту. И начал читать стихотворение - высокое парнасское стихотворение, очень благородное, вроде розового ногтя на мизинце, очень отшлифованного и не очень нужного на руке. Когда я спросил его, чьи же это стихи, он мне сказал: вот теперь так не умеют писать, Н. Н., а написал это Осип Эмильевич. Я, конечно, не мог спорить и ушел от него не с пощечиной, а с подзатыльником» (РГАЛИ. Ф. 401. Оп. 1. Д. 7).
10.2.1934 О. М. навестил Ч. в Кремлевской больнице. Ч. записал: «Третьего дня у меня был поэт Осип Мандельштам, читал мне свои стихи о поэтах (о Державине и Языкове), переводы из Петрарки, на смерть Андрея Белого. Читает он плохо, певучим шепотом, мраморной мухи, которую я знал в Куоккале. Снова хвалил мою книгу о Некрасове» (Там же. С. 534).
В архиве Ч. сохранились письма О. М. и Н. М. к нему из воронежской ссылки (опубл.: Из архива Чуковского. Письма Н. Я. и О. Э. Мандельштам. Стихи. 1935-1937 / публ. и примеч. А. А. Морозова. // Слово и судьба. C. 34-49). Гл. содержание писем - просьба найти хоть к.-н. источник заработка, рассказ о бедственном положении и ухудшающемся состоянии здоровья О. М. 20.12.1935 Н. М. писала: «Помогите мне получить в Ленинграде перевод. В Москве у меня ничего не выходит. <...> Нам трудно. М. сейчас очень болен. Это лето он отчаянно работал, а вырабатывал гроши. Работой этой он себя надорвал» (Из архива Чуковского. С. 34). В ответ на открытку Ч. от 12.12.1936 Н. М. сообщала: «Я уже больше года безвыходно сижу в Воронеже при больном муже. Его состояние с января 36 г. правильно и планомерно ухудшается <...> Что я все-таки знаю о его болезни? На почве раннего (быть может, рассеянного) склероза - сильнейшее расширение аорты; полное перерождение сердечной мышцы и всех основных сосудов. Одно время был “аортит” - острая болезнь - воспаление стенок аорты, как я прочла в Энциклопедии. В прошлом году все врачи говорили о склерозе сосудов мозга. (Ему 45 лет.) С виду он дряхлый старик. Совершенно седой. Перемена за эти 2 года невероятная <...> Материальное наше положение ни на что не похоже. Вернее, вообще никакого “положения” нет. Живем на эфемерные и неосязательные посылки родных, вернее, моего брата, т. к. работы в Москве я не получила. В Воронеже у меня тоже ничего нет <...> Муж обладает даром не замечать ничего, кроме прямых лишений. <. > Последнее время (после 1 лет молчания) он снова пишет стихи. Это второй воронежский “цикл”. Первым его движением было послать вам стихи. Но потому решили раньше узнать у вас - хотите ли вы этого. Самое для него тяжелое, что буквально некому прочесть стихов» (Там же. С. 36-37). В письмо вложены списки, сделанные рукой Н. М., стихотворений «Детский рот жует свою мякину...», «Внутри горы бездействует кумир.» и «Я в сердце века» (см.: Там же. С. 37-38).
О получении переводч. работы в Детгизе Н. М. писала Ч. 16 (к письму приложен ее список стих. «Пластинкой тоненькой жилета.» (см.: Там же. С. 39), 24 и 28.12.1936 [к последнему письму приложен список 14 стихотворений, к-рые затем вошли во «Вторую тетрадь» (см.: Там же. С. 43-45)].
людям, которые не хотят, чтобы я физически погиб. Вы знаете, что я совсем болен, что жена напрасно искала работы. Не только не могу лечиться, но жить не могу: не на что» (Там же. С. 45). В последнем письме от 17.4.1937 О. М. констатировал: «.У меня безо всякой вины отняли все: право на жизнь, на труд, на лечение. Я поставлен в положение собаки, пса. Я - тень. Меня нет. У меня есть одно право - умереть» (Там же. С. 47).
Брат поэта, Е. Э. Мандельштам у нас в доме и представлял себе быт и достаток нашей семьи. Он написал мне письмо, где указал, что семья еле-еле сводила концы с концами, что у Осипа никогда не было денег и, приезжая к нему, Чуковскому, в Куоккалу или к Репину в Пенаты, он вечно занимал на обратную дорогу. А в постскриптуме добавил: “Правда, в комнате Вашего отца висело (вроде картины) свидетельство о том, что он «купец такой-то гильдии», но мы все понимали, что это - самозащита от царского пристава”» (НМ. 1995. № 10. С. 122).
В мае 1938, отвечая на вопрос следователя, зачем он приезжал в Ленинград, арестованный О. М. ответил: «В Ленинград я ездил, чтобы получить материальную поддержку от литераторов. Эту поддержку мне оказали Тынянов, Чуковский, Зощенко и Стенич» (Шенталинский В. А. Рабы свободы. М., 1995. С. 247).
О. М. сыграл свою роль в рождении одной из легенд, связанной с творчеством Ч. В стих. О. М. «Мы живем, под собою не чуя страны.» строки «<.> Тараканьи смеются усищи, / И сияют его голенища.» написаны тем же размером (анапест), что и строки написанной в 1921-22 сказки Ч. «Тараканище» [«Вот и стал Таракан победителем / И лесов и полей повелителем. / Покорилися звери усатому. / (Чтоб ему провалиться, проклятому.» (Собр. соч. В 15 т. Т. 1. М., 2001. С. 26)]. О. М. высоко ценил творчество Ч., был знаком и с его детскими стихами. В «Мемуарах» Э. Герштейн упомянут написанный Н. М. для газеты «За коммунистическое просвещение» «хлесткий, критический разбор книжек» Ч., где она доказывала, что «это эпигонские стихи, и демонстрировала литературные источники, из которых он, по ее мнению, заимствовал ритм, рифмы и интонацию “Крокодила”» (Герштейн. С. 24). Переклички стихотворения О. М. о И. В. Сталине и «Тараканища» Ч. стали одной из причин восприятия этой сказки Ч. как полит. стихотворения, подразумевающего диктатора Сталина. Но такому истолкованию противоречит сама датировка «Тара- канища»: вряд ли в годы, когда создавался «Тараканище»,
Корней Иванович Чуковский
Ч., «далекий от партийных дел, даже слышал о Сталине, чье имя начало громко звучать лишь после смерти Ленина и загрохотало в сознании каждого в конце 20-х годов» (Ч у- ков с кая Е. Тень будущего // Независимая газета, 1991. 9 июля. С. 7).
Источники: Из архива Чуковского. Письма Н. Я. и О. Э. Мандельштам. Стихи. 1935-1937 / публ. и примеч. А. А. Морозова. // Слово и судьба. C. 34-49; Чукоккала-1: Чу- коккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 1999; Чукоккала-2: Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 2006; Чуковский К. Дневник. 1901-1921 // Собр. соч.: В 15 т. Т. 11. М., 2005; Он же. Дневник. 1922-1935 // Там же. Т. 12. М., 2006.
Е. В. Иванова, при участии Е. Ц. Чуковской.