Толстой Лев Николаевич
ТОЛСТОЙ Лев Николаевич (28.8.1828, Ясная Поляна Крапивинского у. Тульской губ. - 7.11.1910, ст. Астапово Рязано-Уральской ж. д.), писатель; во вторую половину своей жизни выступал также как обществ. деятель, публицист и религ. проповедник. Преим. в этом качестве О. М. и воспринимал Т. в детстве («Я помню <...> туманные споры о какой-то “Крейцеровой сонате”» - см.: Мандельштам О. Э. Шум времени // 2. С. 347), а также в юности [«Толстой и Гауптман - два величайших апостола любви к людям», - из письма О. М. к Вл. В. Гиппиусу от 19.4.1908 (4. С. 12)]. Подобное восприятие много позднее спровоцировало О. М. описать юношеские попытки обществ. служения, собственные и своих сверстников, именно через сравнение с соответствующими фрагментами «Войны и мира» Т.: «Мальчики девятьсот пятого года шли в революцию с тем же чувством, с каким Николенька Ростов шел в гусары: то был вопрос влюбленности и чести. И тем, и другим казалось невозможным дышать без доблести. “Война и мир” продолжалась - только слава переехала» (Он же. Шум времени. С. 382). Строки «Сияло солнце Александра, // Сто лет тому назад сияло всем» из стих. О. М. «Кассандре» (1917) находят соответствие в портрете имп. Александра I, увиденного восторженными глазами Николая Ростова: «Все ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова <...> Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло <...> веселостью» (Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 4. М., 1981. С. 344). Ср. далее в «Шуме времени» о юном Б. Б. Синани: «...лежа на финских покосах, он любил глядеть на простые небеса холодно удивленными глазами князя Андрея» (2. С. 382-83).
Но уже в 1914 в ст. «Петр Чаадаев» О. М. оценил проповедь Т. как великое, но заблуждение: «Еще недавно сам Толстой обращался к человечеству с призывом прекратить лживую и ненужную комедию истории и начать “просто” жить. В “простоте” - искушение идеи “мира”» [1. С. 198; ср. со свидетельством Н. Я. Мандельштам о зрелом О. М.: «Мандельштам тяготел скорее к Толстому, чем к Достоевскому, но в общем был свободен от обоих, потому что чувствовал в них ересиархов» (Н. Я. Мандельштам. Т. 2. С. 297)].
Краткая характеристика прозы Т. дана О. М. в заметке «Девятнадцатый век» (1922): «Романы Толстого - чистый эпос и вполне здоровая европейская форма искусства» [2. С. 270. Эту характеристику произведений писателя правомерно соотнести с восхищением О. М. долголетием и физич. крепостью Т.: «У тебя замечательно сильный организм, редчайшее в наше время здоровье - здоровье Льва Толстого», - из письма О. М. к Э. В. Мандельштаму 1933 (4. С. 154)].
Роман Т. «Анна Каренина» О. М. числил в ряду произведений, оказавших существ. влияние на рус. лит-ру 20 в. С этим романом он сопоставлял такие разнородные явления, как лирика А. А. Ахматовой, проза Н. И. Кочина и Д. А. Фурманова. См. об Ахматовой: «Не было бы Ахматовой, не будь Толстого с “Анной Карениной”» [«Письмо о русской поэзии», 1922 (2. С. 239); ср. с шутливым сопоставлением О. М. этих же имен в передаче Ахматовой: «Однажды Надя привезла Осипа встречать меня на вокзал <...> Когда я вышла из вагона, сказал мне: “Вы приехали со скоростью Анны Карениной”» (А х м а т о в а. С. 143)]. См. также в рец. О. М. 1929 на роман Кочина «Девки»: «Кажется, будто сам Толстой мысленно превратился в ту женщину, с которой писал портрет» (Собр. соч.-2. Т. 2. С. 529). См. также высказывание О. М. о фурмановском романе: «“Чапаев” Фурманова - замечательное произведение. Все события, все персонажи романа вращаются в страстной стремительности вокруг одного стержня - Чапаева <...> Так бывает только в романах о любви. Вот Толстой в “Анне Карениной” группирует вокруг Анны весь ход событий, даже если они и не имеют прямой связи с ее судьбой”» [Осмеркина- Гальперина. С. 313; см. здесь же высказывание О. М. о «Войне и мире»: «Как-то Осмеркин сказал в беседе о Толстом, что в романе “Война и мир” все-таки не передается образ России тогдашнего времени. “Большой писатель, да и большой поэт, - сказал Мандельштам, - никогда не пишет о прошлом, он пишет о будущем» (Там же)]. Сам О. М. завершил отсылкой к «Анне Карениной» пов. «Египетская марка» (1927) (2. С. 495; подробнее о толстовских мотивах в «Египетской марке» см.: Багратиони-Мухранели; Кацис).
Толстым, когда в «Шуме времени» противопоставлял собств. автобиогр. прозу соответствующим отеч. образцам 19 - нач. 20 в.: «Никогда я не мог понять Толстых и Аксаковых, Багровых-внуков, влюбленных в семейственные архивы с эпическими домашними воспоминаниями» (2. С. 384).
Выявленные исследователями у О. М. подтексты из произведений Т. весьма многообразны и свидетельствуют о хорошей осведомленности поэта в творчестве и биографии писателя. Архит. образы стих. О. М. «Я ненавижу свет...» (1912) навеяны «зданием, воздвигающимся из иголок, которым бредит князь Андрей» из «Войны и мира» (Ронен. С. 17). К охотничьей песне из этого же романа восходит зачин стих. О. М. «Как растет хлебов опара...» (1922) (Там же. С. 48-49). Именование наркома просвещения Армении А. А. Мравьяна «муравьиным наркомом» в «Путешествии в Армению» (1931-32) О. М. (3. С. 172) «заставляет вспомнить детскую мечту Толстого о “зеленой палочке” и “муравьиных братьях”» (Мусатов. С.324). Рассказ о срубленном дереве из этого же произведения (3. С. 187-188), возможно, отсылает к «Трем смертям» и «Не могу молчать» Т. (Гаспаров. С. 293). А словосочетание «зеленая могила» из финальной строфы «Ламарка» (1932) О. М. «может относиться» «к могиле Толстого в Ясной Поляне» (Там же. С. 199).
Источники: Ахматова; Осмеркина-Гальперина Е. К. Мои встречи // Мандельштам и его время.
Лит.: Мусатов В. В. Лирика О. Мандельштама. К., 2000; Ка- цис Л. Ф. О. Мандельштам: Мускус иудейства. М., 2002; Ронен О. Поэтика О. Мандельштама. СПб., 2002.
О. А. Лекманов.