Тарковский Арсений Александрович
ТАРКОВСКИЙ Арсений Александрович [24.5.1907, Ели- саветград (ныне Кропивницкий (укр. Кропивницький), Украина) - 27.5.1989, Москва], поэт и переводчик; младший современник О. М., в течение всего творческого пути поддерживавший диалог с ним на уровне поэтики, переходивший от ученичества к рефлексии о лирике О. М. и о его взглядах на поэзию. Согласно позднему (1969) указанию Т., в его б-ке имелись все осн. сборники О. М.: «.Мандельшта- мовский “Камень” у меня был в трех изданиях: 1913, 1916 и 1922 годов. <...> В моей библиотеке, наряду с “Камнем”, был и второй сборник поэта, называвшийся “Tristia”, далее: книга переводов, выполненных им (предположительно, книга М. Бартеля “Завоюем мир!”. - Авт.), и так называемая “Вторая книга”, вышедшая в издательстве “Круг”, а также “Стихотворения” издания 1928 года и небольшая книга, объединившая статьи Мандельштама о поэзии» (Тарковский А. А. Держава книги / Беседу вел А. Хворощан // Альманах библиофила. Вып. VII. М., 1979. С. 20, 21).
Штейнберг, С. И. Липкин и М. С. вместе с Т. составлявшие т. н. «Квадригу»: В. А. Бугаевский называл их поэтами «философского направления», ощущавшими себя «младшими современниками Серебряного века» (Бугаевский А. В. Библия Акимыча // Воспоминания об Аркадии Штейнберге: «Он между нами жил.» / сост. В. Перельмутер. М., 2008. С. 51). Из литераторов, близких к кругу О. М. в 1920-е гг., в творч. становлении Т. большую роль сыграли Г. А. Шенгели - проф. Высших лит. курсов и наставник Т. в деле худож. перевода - и Л. В. Гор- нунг. Сологуб, Ю. Н. Верховский и Арсений Альвинг (Смирнов), основатель изд-ва «Жатва» и литобъединения «Кифара», пропагандировавшего творчество И. Ф. (в него, в частности, входили Е. Я. Архиппов, Д. С. Усов). Многочисл. позднейшие ист.-лит. построения, связывавшие поэтику Т. с Серебряным веком и с О. М., по б. ч. были основаны не на прямых наблюдениях над текстами (тем более что мн. стихотворения Т. 1925-1930-х гг. увидели свет намного позже, а нек-рые до сих остаются неопубл.), но обусловлены косвенными сближениями между бытовавшими в те годы представлениями о поэтич. принципах О. М. и первыми попытками обозначить «направление» Т. и «Квадриги».
В ранних (1925-29) стихах Т. постоянно встречаются многочисл. реминисценции лирики О. М., регулярно присутствуют неск. мотивных рядов, очевидно восходящих к лирике О. М.: таинственная встреча, утраченное и искомое имя, С.-Петербург, антич. реалии и персонажи, зодчество; имеются также случаи прямого перифрастич. воспроизведения целых стихотворений О. М. Одна из самых ранних отсылок к О. М. - стих. «Видел то, что услышать мог.» (1.7.1926, не публиковалось), эпиграф к к-рому - «Звезд в ковше медведицы семь, // Добрых чувств на земле пять» - был взят Т. из стих. О. М. «Я по лесенке приставной.» (1922). Еще пример - стих. Т. «Silentium» (7.6.1927), заглавие к-рого, безусловно, отсылает не только к тютчевскому, но и к мандельштамовскому одноим. произведениям. Др. примером переклички топики целых стихотворений служат, напр., стихотворения О. М. и Т. о Макферсоне («Я не слыхал рассказов Оссиана.», 1914, и «Макферсон», 1929). Многочисленны в стихах Т. и «античные» реалии, прямо либо косвенно отсылающие к поэтике О. М. Напр., в стих. «Финикиянка» («Ты возникаешь не напрасно.», 5.3.1928) помимо прямой связи со стих. О. М. «С розовой пеной усталости у мягких губ.» (1922), в к-ром речь идет о похищении Европы - дочери финикийского царя, присутствуют традиционно мандельштамовские мотивы, связанные с и зодчеством.
[предполагавшейся к изданию в «Советском писателе», но так и не вышедшей после «ждановского» постановления ЦК ВКП(б) 1946], Т., имея в виду поэтов «Квадриги», выдвигает как объединяющее понятие «поэтической правды»: «Года с 1928-го несколько молодых поэтов, не заботясь о печатании своих стихов, подняли почти никем не замеченное знамя. На нем было написано: “Поэтическая правда” <.>. Наша поэзия не должна быть нарочита, сказали мы. В этой естественности и увидели мы правду. Так, подспудно, каждый из нас начал свободно дышать, по камню складывая жилище реализма, в котором можно было бы не только, носясь из угла в угол, предлагать свою программу переоборудования мира, но и жить. “Что такое реализм?” - спросили мы - и тут не могли согласиться друг с другом. Тогда мы выдвинули общую гипотезу: это - система творчества, где художник правдив наедине с собой. // Наши стихи между собой не имели ничего общего, потому что, подойдя к правде с семи концов, мы увидели ее с семи сторон. Наши как бы моральные нормы были нормами и эстетическими» (Тарковский А. А. От автора <Предисловие к сборнику «Стихотворения разных лет»> // Тарковский А. А. Стихотворения. Поэмы / сост. М. А. Тарковская, В. С. Амирханян. М., 2003. С. 3-4). В более позднем очерке «Мой Шенгели» (1958), не называя О. М., Т. сформулировал осн. коллизию времени более внятно и без оговорок: «В те времена существовало два рода поэтов: одни были революционные (Демьян Бедный, Кириллов, Гастев, Александровский, Герасимов). Другие поэты влетели в РСФСР из бывшей империи и были просто поэты (Кузмин, Сологуб, Андрей Белый, Василий Каменский)» (Он же. Мой Шенгели // Тарковский А. А. Стихотворения разных лет. Статьи. Заметки. Интервью. Сер. «Тарковские. Из наследия»/ отв. ред. Д. П. Бак. М., 2017. С. 384).
Подобные самоопределения Т., начиная с 1960-х гг., вызвали к жизни ист.-лит. построения, согласно к-рым Т. был причислен к сторонникам «неоклассицизма» (см. полемику: Нерлер П. Высокая нота [рец. на сборники Т. «Волшебные горы» (1978) и «Зимний день» (1980)] // Юность. 1980. № 9. С. 94-95; Кожинов В. Поэтическая традиция и молодые критики: (Полемические заметки) // День поэзии. 1981. С. 154-157) и т. о. косвенно сближен с О. М. нач. 1920-х гг., к-рый (наряду с А. А. Ахматовой, Ходасевичем, С. Я. Парнок и др.) напечатал подборку стихов в эклектичном по составу сб. (Лирический круг: Страницы поэзии и критики. М., 1922. [№] 1), собранном автором манифеста «Дух классики» А. М. Эфросом (см.: Нерлер П. М. Мандельштам и Эфрос: о превратностях нетворческих пересечений // Наше наследие. 2016. № 114).
Нек-рые основания для отнесения Т. к широко понятому «неоклассицизму» существуют - близость к Шенгели, известному своими выпадами против ломающей традицию поэзии В. В. а также к Верховскому (ср.: М у- рашов А. Н. Проблема неоклассицизма в русской поэзии 10-20-х годов XX века: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2003; Звонова С. А. Творчество Ю. Н. Верховского в историко-культурном контексте первой трети ХХ века: Дис. ... канд. филол. наук. Пермь, 2006). Во многом подобным ему является и др. обозначение поэтич. кредо Т. и др. участников «Квадриги» - «неореализм»: согласно восп. Липкина, в 1929 «под водительством Штейнберга мы вчетвером устроили вечер в Доме печати. Докладчик А. Ми- них [поэт, псевд. А. В. Маслова (1903-1941?); одессит по происхождению, как и Штейнберг с Липкиным. - Авт.] назвал нас неореалистами. Мы имели успех. Это неудивительно - половину зала составляли знакомые Штейнберга» (Липкин С. И. Вторая дорога // Липкин С. И. Квадрига: Повесть. Мемуары. М., 1997. С. 433). В целом же надо признать, что отнесение Т. к «неоклассикам» или «неореалистам» имеет скорее метафорический, а не строго-науч. характер.
В 1960-е гг. Т. во многом пересмотрел свое отношение к «неоклассическим» особенностям поэтики О. М., занял позицию еще более консервативную, по сравнению с принципами неоклассицизма. В «Заметках к пятидесятилетию “Чёток” Анны Ахматовой» (1964) Т. подчеркивал: «Ахматовой не коснулся тот великий соблазн разрушения формы, который был обусловлен деятельностью Пикассо, Эйнштейна, Чаплина и других основоположников нового, пересмотренного европейского мироощущения. Есть еще одна черта новой поэзии, не вовлеченная Ахматовой в сферу своего искусства: способ разрушения поэтической формы “изнутри”, когда “классичность” средств выражения пребывает в состоянии неустойчивого равновесия относительно “сдвинутого”, разделенного на отдельные плоскости самосознания художника. Так, Мандельштам, оставив у себя на вооружении классические стихотворные размеры, строфику, влагает в них новую “подформу”, порожденную словесно-ассоциативным мышлением, вероятно, предположив, что каждое слово, даже в обособленном виде - метафора (особенно в нашем языке) и работает само за себя и на себя. Говоря это, я отнюдь не хочу унизить исключительно важное значение поэзии одного из величайших поэтов мира и эпохи, столь трагически погибшего в расцвете творческих сил» (Тарковский А. А. Стихотворения разных лет, статьи, эссе, заметки, интервью. М., 2017. С. 402-403). Следует отметить, что данное суждение основано гл. обр. на поэтике и теоретич. высказываниях «раннего» О. М. и не учитывает дальнейшую эволюцию его поэтики, зафиксированную в стихах последних лет жизни, к-рые в 1960-е гг. постепенно становились доступными для читателей «самиздата».
Горнунг вспоминал: «21 мая 1931 г. я встретил Арсения Тарковского. Мы разговорились о Мандельштаме, и он рассказал, что на днях он с Аркадием Штейнбергом и Николаем Берендгофом [поэт Н. С. Бе- рендгоф (1900-1990). - Авт.] были у Рюрика Ивнева. Там оказался и Осип Мандельштам. По просьбе хозяина они читали свои стихи, после чего Осип Эмильевич так их всех разругал, что они долго не могли опомниться» (Г о р- н у н г Л. В. Немного воспоминаний об Осипе Мандельштаме: По дневниковым записям // ЖиТМ. С. 31). Та же версия единств. встречи Т. с О. М. с вариациями (напр., четвертым участником вместо Берендгофа оказывается А. Б. Мариенгоф) повторяется в др. источниках, напр., в передаче И. Л. Лиснянской: «Мандельштама я видел всего однажды, в полуподвальной квартире у Рюрика Ивнева. Мы пришли вместе с Кадиком Штейнбергом. <...> Я боготворил Осипа Эмильевича, но и, стыдясь, все-таки отважился прочесть свои стихи. Как же он меня раздраконил, вообразил, что я ему подражаю» (Лиснянская И. Л. Отдельный: Воспо- минательная повесть // Знамя. 2005. № 1. С. 106). Вот слова Липкина: «Он (О. М. - Авт.) ко мне относился хорошо, приветливо <...>, происходило это, возможно, потому, что я ему не подражал, а это было редкостью среди того сравнительно небольшого круга стихотворцев, молодых и не очень молодых, с которыми он общался» (Липкин С. И. Угль, пылающий огнем // Липкин С. И. Квадрига: Повесть. Мемуары. М., 1997. С. 385). В др. публикации Липкин датирует встречу 1928: «Тарковский видел Мандельштама только один раз в жизни. Встреча произошла в 1928 году в квартире на Арбате довольно известного тогда поэта-има- жиниста. Выслушав стихи Тарковского, Мандельштам ему сказал: “Давайте разделим землю на две части: в одной будете вы, в другой останусь я”» (Он же. Трагизм без крика: Сегодня Арсению Тарковскому исполнилось бы 90 лет // ЛГ. 1997. 25 июня. С. 12). По предположению Л. М. Видго- фа, могли иметь место и др. встречи Т. и О. М., в частности в 1933-34 у М. С. Петровых в Гранатном переулке (см.: Видгоф Л. М. «Но люблю мою курву-Москву»: Осип Мандельштам: поэт и город: Книга-экскурсия. М., 2012. С. 468). Видгоф также полагает достоверным свидетельство Н. К. Бруни о визитах Т. в комнату Мандельштамов во флигеле Дома Герцена в 1933-34: «Потом мы бывали у него в большой компании молодежной, вот Левушка Гумилев приезжал, Арсений Тарковский, Тедди Гриц, Харджиев... Мы приходили к Мандельштаму, когда он жил в дворницкой Дома Герцена» (Бруни Н. К. [Устные воспоминания из Архива фонодокументов МГУ (фонд В. Д. Дувакина). Кассета № 84. Запись от 3.4.1969] // О. и Н. Мандельштамы. С. 72).
Новый период освоения наследия О. М. наступил у Т. в период «оттепели», во многом это связано с двумя обстоятельствами - тесным общением с Ахматовой и расширением корпуса доступных для чтения текстов О. М. [«Начало 60-х годов было временем посмертной славы Мандельштама. “Воронежские тетради” мы прочли году в 55-м переписанными от руки» (Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 81)]. В это время мотив «встречи с поэтом» приобретает не только и не столько биографический, но и более широкий смысл: осознание многолетнего взаимодействия с О. М. (ученичества, сменяющегося творч. диалогом) становится для Т. особой лирич. темой. С наиб. полнотой эта тема зафиксирована в известном стих. Т. «Поэт» («Эту книжку мне когда-то...», 30.1.1963). Оно породило целый корпус ист.-лит. и комментаторских работ, посв. трем осн. вопросам: какой именно сборник стихов имеется в виду, насколько достоверен факт такой случайной встречи Т. с О. М. и, наконец, какое влияние на создание стихотворения оказал событийный фон нач. 1960-х гг., связанный и с взаимоотношениями Т. с Ахматовой в последние годы ее жизни.
годы» (Тарковский А. «Иповторится всё [Интервью О. Хлебникову] // Комсомольская правда. 1987. 16 янв.), бытуют и др. мнения. Так, М. В. Сеславинский полагает, что из трех изданий «Камня» с наиб. вероятностью было подарено «третье, то самое госиздатовское 1923 года с обложкой Александра Родченко, напечатанное довольно большим тиражом в 3000 экземпляров и, конечно же, имевшееся у Осипа Эмильевича в каком-то количестве. А может, речь и вовсе идет о “Стихотворениях” 1928 года, что более соответствует годам начала сотрудничества молодого Тарковского с Госиздатом» (Сеславинский М. В. Мой друг Осип Мандельштам: избранная иллюстрированная библиография и автографы. М., 2016. С. 13-14). Достоверность встречи в большинстве свидетельств и исследований ставится под сомнение. По словам Липкина, «в стихотворении “Поэт” он (Т. - Авт.) рисует Мандельштама. Читателю неважно, что он не видел Мандельштама в коридорах Госиздата, не дарил Мандельштам ему свою книгу, но как точно, как правдиво нарисован несчастный поэт» (Л и п к и н С. И. Трагизм без крика). По словам Видгофа, «стихотворение Арсения Тарковского - не пересказ биографического эпизода (и маловероятно, что он мог видеть, как поэт получал гонорар “в диком приступе жеманства”, - эта строка вообще с Мандельштамом не вяжется, он нередко бывал капризен, но не жеманен), это попытка нарисовать образ поэта, опираясь на сохранившийся в памяти образ поэта Мандельштама» (Видгоф Л. М. Указ. соч. С. 468-469). Вероятнее всего, корректно говорить лишь о метафорически переработанном и творчески освоенном ист. и творч. контексте, отраженном в стих. «Поэт». Прямая экспликация мандельштамовской темы в этом стихотворении стала знаком новой эпохи раздумий Т. о судьбе и о поэтике О. М. Здесь на первом плане не просто преклонение перед мастером, образцово приверженным поэтич. традиции, но попытка глубже понять его место в рус. и мировой поэзии с учетом всех выпавших на долю О. М. испытаний (см. специальную работу о стих. «Поэт»: Скворцов А. Э. «Поэт» Арсения Тарковского: от реального - к идеальному // ВЛ. 2011. № 5. С. 263-284).
Стих. «Поэт» впервые было опубл. в альманахе «День поэзии. 1965» (М., 1965) и вызвало остро негативную реакцию Н. Я. Мандельштам. <...> Иногда я сочувствовала его реакциям, но чаще мне хотелось привить ему немножко хитрости, маршаков- ской вкрадчивости, чуточку игры в домового медведя, озабоченного тем, чтобы обворожить собеседника» (Н. Я. Мандельштам. Т. 2. С. 326). К этой фразе автор дает примечание: «Поэтому меня так рассердило стихотворение “Поэт” Тарковского: В диком приступе жеманства принимал свой гонорар» (Там же. С. 673). Возможно, что именно этим спровоцирована негативная реакция Н. М. на выступление Т. на самом резонансном из первых публич. мандельштамовских вечеров, состоявшемся 13.5.1965 на механико-матем. ф-те МГУ [см.: Нерлер П. М. Мандельштамовский вечер на Мехмате (1965): реконструкция // Корни, побеги, плоды.: Мандельштамовские дни в Варшаве: В 2 т. М., 2015. С. 587616]. Возможно, что той же обидой вызвано и нежелание Н. М. доверить Т. составление и написание статьи к сборнику произведений О. М. об Армении, к-рый в 1967 готовился к печати в Ереване (см. подробнее: Он же. Мандельштам и Армения: Об одной несостоявшейся книге Осипа Эмильевича // Независимая газета. Ex Libris. 2014. 27 нояб.). Л. М. Мкртчян вспоминал: «Я хотел издать в Ереване отдельной книгой стихи и прозу Мандельштама об Армении. Тарковского попросил написать предисловие. Он с радостью согласился. Он сообщил Надежде Мандельштам о наших намерениях. Она, как можно предположить, ему не ответила, она почему-то не хотела, чтобы предисловие писал Тарковский. 16 октября 1967 года Надежда Мандельштам писала мне, что книгу Мандельштама об Армении могла бы составить И. М. Семенко, а “статья (вступительная), разумеется, принадлежит тем из армянских литературоведов, которые в этом заинтересованы”» (М кртчян Л. М. «Так и надо жить поэту.» // «Я жил и пел когда-то.»: Воспоминания о поэте Арсении Тарковском / сост. М. Тарковская. Томск, 1999. С. 168).