Метафора
МЕТАФОРА, одна из разновидностей тропов, - перенос по сходству. Ее обычно анализируют с точки зрения того, (1) что сравнивается (определяемая реалия и называющее ее слово), (2) с чем сравнивается (вспомогательный образ сравнения и называющее его слово) и (3) какие основания для сравнения (tertium comparationis). У метафоры много подтипов, как грамматических, так и смысловых (Левин, 1998 [1965] и др.).
Метафоризм - яркая особенность как прозы, поэзии и статей О. М., так и его мышления о мире в целом. О. М. оттачивал свое мастерство метафориста довольно долго, пройдя через искусы символизма, затем через акмеистический отказ от символов и чересчур пышных метафор, но закончив все-таки возвратом к метафорическому изображению мира.
Критическое наследие О. М. демонстрирует, что он много рефлектировал над устройством метафор своих современников и предшественников. Так, статья «О природе слова» (1920-1922) содержит полемику с русскими символистами по поводу символа. Он, в свою очередь, разложен на означаемое и означающее, как если бы речь шла о метафоре или каком-то другом тропе: ««Все преходящее есть только подобие». Возьмем, к примеру, розу и солнце, голубку и девушку. Для символиста ни один из этих образов сам по себе не интересен, а роза - подобие солнца, солнце - подобие розы, голубка - подобие девушки, а девушка - подобие голубки. Образы выпотрошены, как чучела, и набиты чужим содержанием. Вместо символического «леса соответствий» - чучельная мастерская. Вот куда приводит профессиональный символизм. Восприятие деморализовано. Ничего настоящего, подлинного. Страшный контрданс «соответствий», кивающих друг на друга... Ни одного ясного слова, только намеки, недоговаривания. Роза кивает на девушку, девушка на розу. Никто не хочет быть самим собой» (1. С. 227). В статьях о литературе 1921-1923 встречаются насмешки над имажинистами и московскими поэтессами за неумелое обращение с метафорой: «Молодые московские дикари открыли еще одну Америку - метафору, простодушно смешали ее с образом и обогатили нашу литературу целым выводком ненужных растерзанных метафорических уподоблений» («Письмо о русской поэзии», 1922; 2, 239240); «Большинство московских поэтесс ушиблены метафорой. Это бедные Изиды, обреченные на вечные поиски куда-то затерявшейся второй части поэтического сравнения, долженствующей вернуть поэтическому образу, Озирису, свое первоначальное единство» («Литературная Москва», 1922; 2, 257; подробный разбор скабрезной метафоры «бедные Изиды» см. в Ронен, 2002 [1991]). А в «Разговоре о Данте» (1933) сначала разбираются мастерски выполненные метафоры «Божественной комедии»: «Дантовские сравнения никогда не бывают описательны, то есть чисто изобразительны. Они всегда преследуют конкретную задачу дать внутренний образ структуры, или тяги. Возьмем обширнейшую группу «птичьих» сравнений - все эти тянущиеся караваны то журавлей, то грачей, то классические военные фаланги ласточек, то неспособное к латинскому строю анархически беспорядочное воронье, - эта группа развернутых сравнений всегда соответствует инстинкту паломничества, колонизации, переселения» (3. С. 228-229); «Иногда Дант умеет так описывать явление, что от него ровным счетом ничего не остается. Для этого он пользуется приемом, который мне бы хотелось назвать гераклитовой метафорой, - с такой силой подчеркивающей текучесть явления и такими росчерками перечеркивающей его, что прямому созерцанию, после того как дело метафоры сделано, в сущности, уже нечем поживиться» (3. С. 236).
Внимание к мандельштамовскому «таланту зоркого метафориста» привлек еше В. Ф. Ходасевич. В рецензии на сборник «Tristia. Стихи. Петербург-Берлин, 1922» он отделил О. М. с его «чистым метафоризмом» от акмеистов, перенявших метафору из символистского арсенала: «Расстаться с символическим приемом акмеисты не сумели, - или не решились. Как рудимент символистской двусмысленности, «двузначимости» реального мира, они сохранили любовь к метафоре. Этот метафоризм широко разросся в акмеизме, что вполне естественно, так как никакие другие задачи перед акмеистами не возникли. Поэзия Мандельштама - благородный образчик чистого метафоризма» (Ходасевич, 2010). Наблюдениям Ходасевича вторят выполненные через восемь десятилетий подсчеты М. Л. Гаспарова, согласно которым коэффициент метафоричности в поэзии О. М. выше, чем в поэзии Б. Л. Пастернака, общепризнанного метафоротворца (Гаспаров, 2000).
(«били копыта по клавишам мерзлым», т. е. по булыжникам, переименованным в «клавиши»). Третий тип метафор - приписывание одному объекту свойств другого - Ю. И. Левин проиллюстрировал уже примером из русского языка («ядовитый взгляд») (Левин, 1998).
Собственно мандельштамоведение ставит перед собой противоположные задачи: найти то, что делает метафору О. М. особенной, т. е. не похожей на метафоры других поэтов. Предлагаемых решений насчитывается по меньшей мере пять.
И. М. Семенко по данным сохранившихся черновиков О. М. определила типичный для него процесс создания поэзии и переводов как «безудержно метафорический»: «Мандельштам... идет путем разветвления и все большего уточнения метафоры... Отсюда - пропуски (в окончательных редакциях) опосредствующих звеньев, загадочность некоторых мест в его стихах, сугубая вещественность образов, зачастую являющихся до предела реализованной и уточненной метафорой. Отсюда же и еще одна мандель- штамовская черта: отброшенные боковые ответвления переходят в другое стихотворение, становясь в нем главным стволом, вокруг которого, в свою очередь, вырастают новые ветви» (Семенко, 1997. С. 7).
Углублением тезиса И. М. Семенко стало исследование Н. А. Кожевниковой (Кожевникова, 1995). В нем на многих примерах прослежено, как одно и то же слово сначала употребляется в прямом смысле («И колокольни я люблю полет»), а затем - как вспомогательный образа тропа («И вся моя душа в колоколах»). Это явление встречается и в пределах одного ст-ния (как в только что процитированном «Пешеходе»), в ст-ниях-двойчатках, в разных ст-ниях.
О. Ронен подметил в творчестве Мандельштама наличие акмеистической метафоры-метонимии, она же - «эллиптическая цитата-загадка», расшифровка которой требует знания подтекста: «Доминирующим тропом образного языка акмеистов стал некий гибрид метафоры и метонимии, позволяющий создавать сложные системы интеллектуальных аналогий, сопрягающих подобное в наиболее отдаленном и одновременно обнаруживающих скрытое сходство частей и целого. Когда Мандельштам в одном из ранних стихотворений назвал судьбу цыганкой [«Ломовика судьба-цыганка / Обратно в степи привела». - Л. П.], то объяснить этот троп можно двояким образом: судьба столь же непостоянна, как цыганка, и - цыганки предсказывают судьбу. Третья мотивировка лежит уже за пределами стихотворения: это поэма Пушкина «Цыганы», завершающаяся словами: «И от судеб защиты нет»» (Ронен, 1992. С. 518).
необычное, переносное употребление того или иного слова, подобрать то слово, которое отвечало бы прямому употреблению и при этом было бы фонетически созвучным и, по возможности, изоритмичным» (Успенский, 1996. С. 315). Так, в строчках «И расхаживает ливень / С длинной плеткой ручьевой» в качестве фонетического и изоритмического субститута метафорического «ливня» предлагается «парень» (Успенский, 1996. С. 313).
Л. Г. Панова, реконструируя поэтическую картину мира О. М. на основе его языка, обратила внимание на устройство тропов, составляющих одно метафорическое высказывание. Это случаи типа «Мелколесья колется щетина»; [об Армении] «И нянчишь зверушек-детей»; «Тает в бочке, словно соль, звезда»; «Ты каждый раз, как иностранец, / Сквозь рощу портиков идешь»; «И над Римом диктатора-выродка / Подбородок тяжелый висит». В каждом из приведенных цитат метафоры и/ или сравнения, принадлежащие к разным частям речи и занимающие разные синтаксические позиции, выдержаны в одном коде (щетина колется; нянчат обычно детей; соль имеет свойство таять и т. д.), что и обеспечивает им мощное семантическое сцепление (Панова, 2003. С. 50-66). Подобные метафорические высказывания складываются в целые парадигмы (парадигме ‘движение’ посвящена статья Панова, 2001). В картине мира О. М. у такого приема имеется свое назначение - натурфилософское: вскрыть природу вещей и общее устройство мира.
В мандельштамоведении также рассматривалась метафорика, свойственная О. М. в разные периоды творчества. Ольга Фореро-Франко в своей немецкоязычной монографии «Метафора в ранней лирике Осипа Мандельштама. Исследование по употреблению метафор в циклах «Камень» и “Tristia”» (Forero-Franco, 2003) проанализировала метафоры двух первых поэтических сборников О. М. на фоне смены художественных парадигм, от символистской - к акмеистической. Тропеическим употреблением таких ключевых для О. М. слов, как «музыка», «воск», «камень», «стекло» и мн. др., передается процесс восприятия и распознавания мира, а сам мир оказывается воспроизведенным повторно и при том по акмеистическим правилам: во всей своей материальности и трехмерным. Ранее Питер Зееман указал на трехчленность метафоры позднего Мандельштама (Zeeman, 1988. С. 66-72), заместившей привычную двухчленность. В качестве одного из примеров он привел ст-ние «Как народная громада...» (1931): первый член - толпа/ скопление людей («народная громада», «баловники», «священники»), второй - стадо («стадо», «телки», «быки» и проч.), а третий - флот («армада», «плывет», «корабли»). Остальные его примеры не всегда отвечают критерию трехчленности.
Таким образом, интерпретация каждой метафоры О. М. требует учета сразу многих факторов и представляет собой особое герменевтическое искусство. Посвященная отдельным метафорам О. М. научная литература исчисляется сотнями и здесь не рассматривается.
Воронеж...». Третьи международные мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995. С. 250-264; Левин Ю . И . Структура русской метафоры // Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. С. 457-463; Панова Л. Г. «Метафора движения в поэзии О. Мандельштама» // Смерть и бессмертие поэта. Материалы международной мандельштамовской конференции 1998 г. Сост. М. З. Воробьева, И. Б. Делекторская и др. М., 2001. С. 182-189; Панова Л. Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003; Ронен О. Осип Мандельштам // Мандельштам О. Собрание произведений. Сост. С .В. Василенко, Ю. Л. Фрейдин. М., 1992; Ронен О. «Бедные Изиды». Об одной вольной шутке Осипа Мандельштама // Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб., 2002. С. 150-157; Семенко И. М. Поэтика позднего Мандельштама. От черновых редакций к окончательному тексту. М., 1997; Успенский Б. А. Анатомия метафоры у Мандельштама // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 2. М., 1996. С. 306-340; Ходасевич Вл. Собрание сочинений в восьми томах. Под редакцией Дж. Мальмстада и Роберта Хьюза. Т. 2. М., 2010. С. 283; Forero-Franco O. Die Metapher in Osip Mandel’stams lyrischem Fmhwerk. Untersuchungen zum Metapherngebrauch in den Zyklen Kamen' und Tristia. Heidelberg, 2003; Zeeman P. Metaphor // Zeeman P. The Later Poetry of Osip Mandelstam. Text and Context. Studies in Slavic Literature and Poetics. Vol. XI. Amsterdam: “Rodopi”, 1988. Pp. 56-88.