Мандельштамоведение
МАНДЕЛЬШТАМОВЕДЕНИЕ. Традиция изучения худож. творчества О. М. условно может быть разделена на четыре периода. Первый из них относится к сер. 1910-х - сер. 1930-х гг. и охватывает время собственно творч. пути поэта. Специфич. чертой ман- дельшт. поэтики выступает тот факт, что она потребовала серьезного науч. освоения уже с самого начала ее присутствия в лит. традиции России 1910-х гг. Параллельно с лит.- критич. откликами на стихи О. М., обильно появлявшимися со времени 1-го издания «Камня» и лишь отчасти сократившимися с нач. 1920-х гг., мандельшт. творчество стало объектом исследования серьезной «академической» науки. Характерно, что интерес к особенностям худож. метода О. М. проявился у ученых круга ОПОЯЗа - В. Жирмунского, Ю. Тынянова, В. и Б. Эйхенбаума, каждый из к-рых в той или иной форме (фрагменте статьи, развернутой рецензии, доклада) откликнулся на мандельшт. творчество. Наиб. вклад в развитие науч. традиции М. был, безусловно, внесен Тыняновым, посвятившим О. М. отд. главку в ст. «Промежуток» (1924), где рассматривается творчество совр. ученому поэтов. Гл. объектом анализа, предпринятого Тыняновым, стал собственно смысловой, семантич. строй мандельшт. поэтич. творчества, рассматриваемый в его ди- намич., операционном аспекте. Так, исследователь отмечал особую смыслообразующую роль отд. ключевых образов в контексте худож. целого О. М.: «Смысловой строй у Мандельштама таков, что решающую роль приобретает для целого стихотворения один образ, один словарный ряд и незаметно окрашивает все другие - это ключ для всей иерархии образов». Анализируя такую специфич. черту мандельшт. поэтики как семантич. «затемненность», ассоциативность, Тынянов выделял конструктивную роль словесно-смыслового контекста: «Странные смыслы оправданы ходом всего стихотворения, ходом от оттенка к оттенку, приводящим в конце концов к новому смыслу. Здесь главный пункт работы Мандельштама - создание особых смыслов. Его значения - кажущиеся, значения косвенные, которые могут возникать только в стихе, которые становятся обязательными только через стих. У него не слова, а тени слов».
С сер. 1930-х и до сер. 1960-х гг. мандельшт. наследие, практически исключенное из активного лит. фонда, почти полностью исчезло из поля зрения исследователей. Отд. попытки науч. рассмотрения поэзии и прозы О. М. в России носили «неофициальный», «приватный» характер, а в зап. науке не создавали пространства, достаточного для формирования традиции изучения в целом.
имела статья Л. Я. Гинзбург «Поэтика Осипа Мандельштама», написанная в 1966 и опубл. несколькими годами позже. Это обширное по объему и содержащемуся материалу исследование стало первым офиц. науч. откликом на мандельшт. творчество в России после почти 40-летнего перерыва и ознаменовало собой его определ. «реабилитацию» для науки. В целом работа Гинзбург строилась на соединении биографич. материала и собственно литературоведч. анализа и затрагивало самые разные аспекты мандельшт. поэтики. Методологически статья находилась в русле тыняновской концепции поэтич. языка и ее проекции на поэзию О. М., что легко выявляется в гл. авторских положениях: «Многообразие языковых пластов Мандельштама особенно ощутимо тогда, когда они существуют в пределах одного стихотворения. Специфика “Камня”, отделяющая раннего Мандельштама от тех, у кого он учился, - в резкой структурности. Стихотворение для него - единство, элементы которого не только совмещены, но активно взаимодействуют и борются между собой». Особое внимание было уделено Гинзбург ассоциативности мандельшт. худож. мышления, понимаемой как одно из важнейших отличит. качеств поэтики О. М.: «Если мы говорим об ассоциативности Мандельштама, о его поэтике сцеплений, то потому, что в его системе эти общепоэтические свойства достигают предельной напряженности». Вероятно, важнейшим для всего последующего М. может считаться предпринятый Гинзбург анализ ассоциативно-семантич. метода О. М.: «Ассоциативные сцепления Мандельштама располагаются на разных уровнях. Есть уровень, так сказать, рабочий, не предназначенный для читателя, - уровень импульсов, толчков и внутренних заготовок. И есть уровень доступных читателю значений, но доступных в разной степени. Читатель получит текст разной смысловой насыщенности в зависимости от того, в какой мере он расшифрует его культурные реминисценции. То же относится и к реалиям; именно конкретность частного случая - если он неизвестен читателю - иногда и приводит к непонятности». Особое значение для последующих исследований имел предпринятый Гинзбург анализ отд. ключевых образов и сквозных, константных мотивов, присутствующих в худож. мире О. М. (образы звезд, дерева, крови, мотив сухости и др.). Именно рассмотрение такого рода смысловых конструкций стало в дальнейшем одним из самых продуктивных методов интерпретации мандельшт. поэтики.
Именно в нач. 1970-х гг. происходит активное науч. освоение худож. наследия О. М. Гл. объектом анализа в этот период становится мандельшт. семантика в ее предельно индивидуализированной форме. Так, ряд работ Ю. И. Левина был посвящен рассмотрению особенностей семантич. строя как отд. мандельшт. текстов, так и более сложных образований - циклов стихов или мандельшт. лексики в целом; позднее в поле внимания автора оказалась поэтич. система О. М. вообще.
Одновременно с этим, прямым продолжением методов Тынянова стали работы Д. М. Сегала, в к-рых подробно анализировалась специфика семантич. строя как отд. ман- дельшт. текстов, так и ряда сквозных мотивов и тем. Говоря о специфике собств. метода, исследователь отмечает: «Стихотворение всегда входит в различные творческие “поля”, от него тянутся нити ко многим другим стихотворениям - и не только стихотворениям, но и прозаическим произведениям, критическим и философским статьям и т. п. Отсюда возможность различных прочтений, богатство динамического существования поэтического произведения, которое делает его поистине живым организмом. Многообразные смысловые ассоциации одного стихотворения с другим внутри творчества поэта проецируются друг на друга, образуя сложное полифоническое единство интерпретации». В дальнейшем данный подход был расширен автором как за счет привлечения при анализе мандельшт. текстов внетекстовых реалий, так и более широкой культурно-ист. перспективы.
Вероятно, не без обоюдонаправленного влияния находились актуализировавшиеся в этот период исследования не только худож. мира О. М., но и истории акмеизма
рассматривались как отд. мандельшт. тексты, так и нек-рые темы, характеризующие худож. мир поэта в целом. Самым разным аспектам мандельшт. творчества были посвящены исследования Р. Пшибыльского, В. Терраса, Дж. Энг-Лиидмейер, Дж. Мальмстада, Л. Силард и др.
Осн. событиями, сыгравшими определяющую для 3-го этапа М. роль, стали публикация ст. «Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма» и появление теории интертекстуальности К. Тарановского. Так, коллективное исследование Левина, Сегала, Р. Д. Ти- менчика, В. Н. Топорова и Т. В. Цивьян «Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма» ознаменовало собой наступление периода структурно-се- миотич. изучения творчества О. М.: построенная на материале ахматовского и мандельшт. поэтич. и прозаич. наследия, эта работа на мн. годы определила целый ряд теоретич. положений и методологич. установок, вне к-рых науч. рассмотрение поэтики О. М. было невозможным (при том что это же исследование содержало целый ряд конкретных текстуальных находок, вошедших в активный науч. фонд). Одним из важнейших методологич. положений следует считать предложенный авторами способ рассмотрения мандельшт. творчества как единого текста (в семиотич. понимании последнего): «Подобно корпусу мифов, мандельштамовское творчество образует единое смысловое пространство, из одной точки которого в другую можно перейти посредством дискретного набора смысловых кодовых преобразований»; это положение было впоследствии детально разработано как авторами статьи, так и др. учеными (особенно А. К. Жолковским, расширившим предложенную методологию за счет собств. теоретич. положений, сформировавшихся в рамках исследований по поэтике выразительности текста. Др. важнейшим положением статьи стал анализ монтажных принципов организации худож. текста, применявшихся Ахматовой и О. М.: «Вводя сюжетность в лирическое стихотворение, Ахматова избрала совершенно новый путь. <...> Первый принцип построения поэтического аналога сюжета состоял в том, чтобы ориентироваться не на последовательности наиболее существенных и положительно выраженных элементов сюжета, а на последовательности стыков между ними <...>. Второй принцип <...> заключается в том, что <...> последовательность (пусть даже стыков) разбивается, ее куски перемешиваются <...>. Наконец, третий принцип построения состоит в том, что с самого начала все эти операции (выявление переходов, образование из них цепи, перемешивание элементов этой цепи и т. п.) ориентированы <...> на одну или несколько наиболее репрезентативных частей сюжета <...>. Поэтому реально сюжет сгущается в одну сцену». Наконец, одним из гл. выводов данного исследования можно считать положение о создании Ахматовой и Мандельштамом «особой - семантической - поэтики, в которой гетерогенные элементы текста, разные тексты, разные жанры (поэзия и проза), творчество и жизнь, все они и судьба - все скреплялось единым стержнем смысла, призванного восстановить соотносимость истории и человека. Эта поэтика, выработанная сознательно, явилась, с другой стороны, как бы естественной реакцией самого языка на судьбу и как таковая встала в ряд ценностей, образующих потенциальную культурноисторическую парадигму».
Если данное исследование в большей степени представляло собой опыт семиотич. постижения худож. мира О. М. как такового, то работы Тарановского, не менее значимые для истории формирования совр. М., предлагали довольно надежный и совершенно новый методологич. аппарат, позволяющий вполне адекватно приблизиться к нек-рым принципиальным аспектам мандельшт. смыслообразования. Так, уже в самых первых работах автора были введены два ключевых для понимания специфики мандельшт. поэтики понятия - контекст и подтекст, теоретически развитые и практически апробированные в дальнейших работах исследователя. Первое из этих понятий означало сумму конкретных употреблений тех или иных лексем, образов или мотивов, образующих единое смысловое целое, в границах к-рого в полной мере раскрывается специфика их семантич. наполненности. Конкретными примерами таких контекстов, детально проанализированными Тарановским, стали образ воздуха и мотив дыхания, мотив черно-желтого цвета и образ ночного (черного) солнца, мотивы ходьбы, молчания и др. В свою очередь, понятие подтекста подразумевало под собой текст иного автора, репрезентируемый в тексте самого О. М. в форме цитаты, аллюзии или реминисценции и определяющий семантич. основу этого текста или его фрагмента. Обе категории, выявленные исследователем на материале творчества О. М., оказались как нельзя более применимы именно к его поэтике, т. к. явились тем науч. инструментом, к-рый позволил наиболее адекватно дешифровать предельно сложные мандельшт. тексты и образы. Особое значение работам Тарановского придает еще и тот факт, что методология, выработанная на материале одного автора, оказалась вполне «работоспособна» и для целого ряда др. поэтов, в первую очередь - поэтов-акмеистов.
Широкий науч. резонанс, к-рый имела теория Тарановского, отчасти объяснялась и тем, что она была плодотворно продолжена и развита в целом ряде исследований его учеников, прежде всего О. Ронена и С. Бройда. Помимо этого, в рамках методологии, предложенной Тарановским, вели свои исследования и др. ученые, напр. Тоддес, Ле- винтон и др. Одним из частных аспектов этого направления можно считать интерес к анаграмматич. построениям в творчестве О. М., проявившийся в исследованиях самых разных авторов: Иванова, Ронена, Лотмана, Топорова и др. Степень науч. актуальности этой методологии ничуть не уменьшилась, и в последние годы работы по интертекстуальности мандельшт. творчества продолжают активно выходить в России и на Западе. Работы этого направления выявили исключит. по объему фонд текстов иных авторов, к к-рым О. М. обращается самыми разнообразными способами - в виде явных цитат, в диалог с к-рыми вступают его собств. тексты, в форме скрытых аллюзий, расширяющих смысловое пространство мандельшт. текстов, в виде реминисценций, степень достоверности к-рых более или менее удовлетворительна. При этом оказалось, что такого рода интертекстуальные конструкции оказываются обращены к самым разным культурно-ист. сферам, кроме очевидной в данном случае рус. литературы 19 - нач. 20 в., источником для цитирования выступали античная литература, запад- ноевроп. поэзия, литература советского периода, а также нелит. «тексты» - архитектура, живопись, собственно история, философия.
актуальности работа Г. Фрейдина, где, в частности, рассматривались нек-рые проблемы мандельшт. историософии. И по сей день образцовым остается текстологически-семантич. исследование Семенко, посв. наиб. сложным поэтич. текстам Мандельштама - «Грифельной оде», «Стихам о неизвестном солдате», циклам памяти Андрея Белого и «Армения». Значит. количество нового биографич. материала, впервые вводимого в широкий науч. оборот, содержали мемуары Э. Герштейн.
Новый этап в изучении творчества О. М. начался с кон. 1980-х гг., что обусловлено по меньшей мере двумя обстоятельствами: возможностью более широкого обращения к его наследию в России и столетним юбилеем со дня рождения поэта. Именно с нач. 1990-х гг. количество публикаций, существенно расширяющих область реального знания поэтич. системы О. М., неуклонно возрастает в России и на Западе. При этом обращает на себя внимание тот факт, что при анализе мандельшт. поэтики все более начинают использоваться методы, выходящие за границы собственно интертекстуального анализа, а творчество О. М. встраивается исследователями в самые широкие культурные ряды.
под влиянием работ Гинзбург и Тарановского контекстуально-интертекстуальный метод анализа мандельшт. текстов, центр внимания к-рого лежит на семантич. аспекте их функционирования. Работы этого направления явно ориентированы на дешифровку, смысловое «распознавание» текста, а потому являются одной из наиб. адекватных форм приближения к авторской позиции. По своим задачам и используемому науч. аппарату работам этого направления близки исследования метафорич. строя мандельшт. творчества, во многом продолжающие и развивающие труды Семенко. Во-вторых, в последние годы все большее значение в М. приобретает метод рассмотрения филос.-мировоззренч. структуры ху- дож. мира О. М. (в т. ч. и в сопоставлении с иными авторами), носящий более интерпретационный характер и не всегда позволяющий приблизиться к выявлению стоящих за текстом реалий. В-третьих, все чаще творчество О. М. становится своего рода материалом при апробации разл. рода методологич. концепций, уже вне прямой зависимости от того, насколько продуктивным оказывается их употребление в применении именно к мандельшт. поэтич. системе. В то же время именно многообразие конкретных методов исследования творчества О. М., обусловленное спецификой его природы, позволяет говорить о постепенном приближении к выявлению как общих закономерностей его организации и функционирования в культурной традиции, так и отд. смысловых составляющих, образующих набор гл. «дифференциальных признаков» поэтики О. М.
С. Г. Шиндин.