Мандельштам Надежда Яковлевна
МАНДЕЛЬШТАМ (Хазина) Надежда Яковлевна (18.10.1899, Саратов - 29.1.1980, Москва), жена О. М., художница, филолог, преподаватель англ. языка, канд. филол. наук, доцент («Автобиографию», сведения о работе см.: О. и Н. Мандельштамы. С. 409-415); хранительница осн. части творч. архива О. М., автор мемуарных книг, заметок, эссе. Отец - Яков Аркадьевич Хазин, присяжный поверенный (адвокат), из семьи кантониста, ум. в 1930. Мать Вера Яковлевна, по образованию врач, ум. в 1943. Старшие братья: Александр, пропал без вести в 1920-е гг.; Евгений, литератор (1893-1974); сестра Анна, ум. в 1939. Росла в Киеве, окончила г-зию, занималась живописью (нек-рое время в мастерской А. А. Экстер), с перерывами продолжала рисовать до 1937.
Познакомилась с О. М. 1 мая 1919. Знакомство и завязавшиеся отношения отразились в стих. О. М. «На каменных отрогах Пиэрии...» (1919) и «Вернись в смесительное лоно.» (1920). Расстались осенью 1919 в связи с отъездом О. М. из Киева в Крым. В обстановке Гражд. войны переписка прервалась после выселения Н. М. с родителями в др. квартиру, адрес к-рой О. М. узнал от Л. М. Козинцевой. В апреле 1921 О. М. приехал за Н. М. в Киев. С этого времени надолго не разлучались. В нач. 1922 в силу формальной необходимости зарегистрировали брак, в загс с ними ходил Б. Лившиц. Сб. стих. «Вторая книга» (1923), сданный в печать в ноябре 1922, посвящен «Н. Х.» - Наде Хазиной. Позднее Н. М. стала носить фамилию мужа. Брачное свидетельство не сохранилось, и в сер. 1950-х гг. Н. М. «через суд была оформлена в законные жены». Это позволило ей в 1957 в качестве вдовы закрепить свои права на лит. наследие О. М.
С самой Н. М., с касающимися ее деталями, эпизодами, пережитыми совместно, целиком или строчками связаны также стих. «С розовой пеной усталости у мягких губ.» (1922), «Вы, с квадратными окошками, невысокие дома.» (1924), «Куда как страшно нам с тобой.» (1930), «Мы с тобой на кухне посидим.» (1931), «Я скажу тебе с последней.» (1931), «Нет, не спрятаться мне от великой муры.» (1931), «- Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый.» (1931), «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.» (1931), «На высоком перевале.» (1931), «Как на Каме-реке глазу тёмно, когда.» (1935), «Пластинкой тоненькой жиллета.» (1936), «Твой зрачок в небесной корке.» (1937), «Еще не умер ты, еще ты не один.» (1937), «На доске малиновой, червонной.» (1937), «Может быть, это точка безумия.» (1937), «О, как же я хочу.» (1937), «На меня нацелилась груша да черемуха.» (1937), «Чарли Чаплин» (1937).
А. А. Ахматова в «Листках из дневника» подытоживает: «Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно <.> не отпускал <.> от себя ни на шаг, не позволял ей работать, бешено ревновал, просил ее советов о каждом слове в стихах. Вообще я ничего подобного в жизни не видела. Сохранившиеся письма Мандельштама к жене подтверждают это мое впечатление». Ок. 1922 М. начинает записывать под диктовку О. М. стихи и прозу, переписывать его произведения. Подробно вникает в лит., издательские, обществ. дела. С 1925 помогает поддерживать дружеские отношения с Ахматовой, в 1929-30 активно участвует в организационных и адм. хлопотах в период затяжного конфликта вокруг выполненного О. М. переложения романа Ш. де Костера «Легенда об Уленшпигеле» (Мандельштам в архиве П. Н. Лук- ницкого. С. 117-123, 128, 137-141). Следит за хранением рукописи «Четвертой прозы» (1930), в к-рой отразилась эта скандальная лит.-обществ. ситуация, заучивает текст наизусть и время от времени по просьбе О. М. читает в кругу друзей. Весной 1934, когда О. М. широко читал антисталинское стихотворение, М., боясь грядущего ареста и обыска, составила первый из многочисл. в дальнейшем списков стихов О. М., спрятала часть автографов в домашних тайниках, они там остались нетронутыми. После первого обыска и ареста О. М. (май 1934) с помощью друзей вынесла из дома, сохранив тем самым от повторной выемки, еще часть рукописей.
Отправляется под конвоем вместе с мужем в ссылку в Чердынь, затем, после замены места ссылки, в Воронеж. Наездами из Воронежа бывает в Москве, тщетно пытается в руководящих писательских и партийных органах облегчить участь ссыльного О. М., добиться большей свободы передвижения за пределами Воронежа и области, относит в редакции журналов новые стихи, получает помощь для проживания в Воронеже от родных и близких.
Помогает в работе над радиокомпозициями («Молодость Гёте» и др., лето 1935). Участвует с С. Б. Рудаковым 1930-х гг. и стихов, написанных в Воронеже, один их них дарится Н. Е. Штемпель. Стихи 1937 в значит. части записаны М. под диктовку О. М. В нач. 1937 показывает воронежские стихи Б. Л. Пастернаку, конспектирует для передачи О. М. его отзыв.
В мае 1937, по окончании трехлетнего срока ссылки, вместе с О. М. возвращается в Москву, где выясняется, что О. М., как пораженный в правах после ссылки, не имеет права жить в столице, а М. во внесудебном порядке лишают моск. прописки (восстановить ее удастся с большим трудом в 1964). Живут в Савелове Моск. обл., Калинине, неофициально наездами бывают в Москве, дважды навещают в Ленинграде Ахматову. В марте 1938 по направлению Союза писателей едут в подмоск. дом отдыха «Саматиха», где 2 мая происходит последний арест О. М. Из Саматихи М. заезжает в Калинин, где они поселились с О. М. до отъезда в дом отдыха, чтобы забрать оставшиеся у хозяев вещи; позднее она узнала, что в ту же ночь за ней приходили с арестом, но, к счастью, уже не застали. Угрозу ареста она ощутила и позднее, в Струнине, где начала было работать на ткацкой ф-ке и где ее вызвали в отдел кадров для углубленного расспроса - процедура, для простой ткачихи чрезвычайно подозрительная, оттуда ей пришлось срочно уехать. Больше попыток ее арестовать не предпринималось, хотя атмосферу сыска и надзора вокруг себя она ощущала вплоть до смерти И. В. Сталина, это побуждало предпринимать дополнит. усилия по сохранению текстов О. М. В Москве М. пыталась узнать о судьбе арестованного, передала для него деньги в тюрьму.
В декабре 1938 А. Э. Мандельштаму приходит единств. письмо из лагеря. В конце письма О. М., считая, что М. тоже арестована, всё же обращается к ней: «Родная Наденька, не знаю, жива ли ты, голубка моя. Ты, Шура, напиши мне о Наде сейчас же». В ответ М. посылает телеграфом деньги по указанному в письме адресу. В январе 1939 обращается с резким заявлением на имя нового наркома НКВД Л. П. Берия, настаивая на пересмотре дела О. М. и привлечении ее самой «в качестве соучастницы или хотя бы свидетельницы» (Шенталинский В. Улица Мандельштама. Досье Осипа Мандельштама // Шенталинский В. Рабы свободы. В литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 249-250). В феврале 1939 денежный перевод вернулся с пометой «за смертью адресата». М. обращается в управление лагерей с просьбой проверить это сообщение и выдать ей свидетельство о смерти О. М. В июне 1940 А. Мандельштаму вручают для передачи М. офиц. свидетельство о смерти О. М. с указанием даты - 27.12.1938. Сведения о факте гибели О. М. и дате смерти, распространившиеся в узком кругу современников, исходили от М.
С этого времени сохранение творч. наследия О. М. становится гл. жизн. задачей М. В трудных условиях предвоен. лет и эвакуации она возит с собой чемодан с рукописями произведений О. М., заучивает наизусть тексты неизданных стихов и прозы, мелким убористым почерком переписывает стихи по памяти, создавая т. н. альбомы. Благодаря усилиям Ахматовой попадает в Ташкент, где живет и работает до 1949, изредка приезжая в Москву. Переписывает стихи О. М. по прижизн. рукописям, отдает списки на хранение немногим доверенным лицам - Ахматовой, Э. Г. Бабаеву. Книги М. и воспоминания младших современников (Бабаева, В. Д. Берестова, С. И. Богатыревой и др.) передают атмосферу постоянного страха за сохранность архива О. М. и заботы о его спасении от исчезновения или уничтожения, в к-рой живет М. в воен. и послевоен. годы. Поддерживает переписку с друзьями и знакомыми, помнящими О. М.: вернувшейся в Ленинград Ахматовой, Э. Г. Герштейн,
Жирмунским, Б. С. Кузиным, Пастернаком, Н. И. Хар- джиевым, В. Г. Шкловской-Корди, Штемпель, И. Г. Эрен- бургом. В 1946 передает рукописи ранних стихов О. М. на хранение С. И. Бернштейну и его брату И. И. Бернштейну, во время приездов в Москву с их помощью выверяет копии стихов 1930-х гг. Заканчивает экстерном Среднеазиатский гос. ун-т, преподает англ. язык в этом ун-те, а в 1950 - 1960-е гг. в пед. ин-тах Ульяновска, Читы, Чебоксар, Пскова. В 1955 при поддержке Жирмунского защищает канд. диссертацию.
Надежда Яковлевна Мандельштам
В 1956, на общей реабилитационной волне, подает заявление в Прокуратуру СССР о реабилитации О. М. и добивается ее, но только по делу 1938 (характеристики, реабилитирующие О. М., направили в Прокуратуру А. А. Сурков, К. И. Чуковский, Эренбург). С этого времени начинается борьба за восстановление места О. М. и его творчества в поэзии и литературе 20 в., борьба, за исход к-рой М. все в большей степени осознает свою личную ответственность. Показательно в этом плане ее письмо в СП с протестом против публ. в журнале «Знамя» мемуарной заметки А. Ко- валенкова, в к-рой автор «позволил себе непристойный выпад против покойного О. Мандельштама». М. участвует в организации комиссии СП по лит. наследию О. М., что сделало возможным заключение договора о плановом издании однотомника стихотворений О. М. в Большой серии «Библиотеки поэта» (1957). По предложению М. составление книги было доверено Харджиеву, к-рому она предоставила необходимую для этой работы часть сохраненного ею архива.
ВРСХД. № 64, 72-73, 75-76. 1962-1965), в издаваемое Г. П. Струве и Б. А. Филипповым собр. соч. О. М. Постепенно М. становится центром расширяющегося с годами круга людей, интересующихся творчеством О. М., а также рус. поэзией, литературой, историей в тех аспектах, к-рые десятилетиями находились под спудом, официально не освещались или замалчивались. Работала над кн. «Воспоминания», по- видимому, в Тарусе, в 1958-61, когда оставила кафедру в Чувашском педин-те (Чебоксары) и еще не приступила к преподаванию в Псковском педин-те. Стремясь глубже осмыслить творчество О. М., истоки его миросозерцания, идейные и нравств. причины краха рус. интеллигенции на фоне всего трагич. опыта нашей страны, читала книги из круга чтения О. М., а также труды рус. религ. философов - Н. Бердяева, Н. Лосского, В. Соловьева, П. Флоренского, С. Франка, П. Чаадаева и др.. В 1960-е гг. стала активно исповедовать православие; вопреки распростран. мнению, это не было обращением: внучка кантониста, М. была крещена в младенч. возрасте.
Всё это отразилось на внутр. концепции мемуаров М., на ее оценке О. М. как иудео-христ. поэта, основывающейся на широком круге стихотворений разных лет и на ст. «Скрябин и христианство», «Чаадаев», «Пшеница человеческая», «Гуманизм и современность» и др.
Противостояние и столкновение европ. гуманистич. ценностей и О. М. как их активного носителя и хранителя с лишенной реального внутр. гуманистич. содержания социалистич. утопией и абсолютно бесчелов. методами ее осуществления - гл. трагич. сюжет книги М., позволяющий совершенно по-новому, не так, как это делалось раньше, взглянуть на образ поэта, увидеть тесную связь между его творчеством, взглядами, убеждениями и душевным обликом. Отсутствие такой связи, как правило, подчеркивалось разными поколениями современников О. М. и мемуаристов (З. Гиппиус, С. Маковским, Г. Ивановым, И. Одоевцевой, Э. Миндлиным и мн. др.), предпочитавших, даже признавая дарование поэта, выделять и усиливать контраст между высоким строем стихов и прозы О. М. и смешными, а порой и нелепыми сторонами его поведения. М. удалось, не скрывая и даже не затушевывая этих особенностей, показать внутр. накал, объединявший высокий поэтич. дар и его носителя.
Книга, начинающаяся описанием ареста О. М. за антисталинскую эпиграмму и кончающаяся сопоставлением разных версий его лагерной гибели, закономерно спрямляет достаточно сложный и неустойчивый характер собственно полит. взглядов поэта в ту эпоху, когда выбор полит. воззрений был жестоко ограничен реалиями жизни. Но и эта сложность не проходит мимо внимания М. и ее читателей.
Сформулированный ею принцип цельности творчества О. М., последоват. мотивированности даже наиб. сложных и темных его произведений провиденциально оказался соответствующим тому направлению изучения его творчества, к-рое начало складываться в 1960-1970-е гг. в работах К. Ф. Тарановского и его последователей, и до сих пор является доминирующим.
«Воспоминания» М. закончила к 1962, с большими предосторожностями давала читать близким друзьям. Донесенный до нас мл. современником не слишком одобрит. устный отклик Ахматовой (Найман А. Г. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 81-83), возможно, в дальнейшем дошел до М. и стал одним из стимулов для постеп. переосмысления образа «поздней» Ахматовой как в посвященном ей мемуарном некрологе ([Об Ахматовой]), так и в еще большей мере во «Второй книге».
Неустойчивая полит. и идеологич. обстановка, с подспудным партийно-бюрократич. и низовым недовольством развенчания роли Сталина и периодич. попытками вновь возвеличить его образ, в немалой степени отражалась на посмертной офиц. судьбе О. М. и его произведений в нашей стране. Так, 1957 в реабилитации О. М. по делу 1934 было отказано, как считала М., в связи с недавними венгерскими событиями. Дело Ю. Даниэля и А. Синявского 1965-66, часто упоминаемое М. в ее очерке об Ахматовой, и последовавшие вскоре события в Чехословакии, возможно, воспрепятствовали изданию однотомника О. М. с предисл. Л. Я. Гинзбург в «Библиотеке поэта», хотя макет книги в 1967 был уже полностью подготовлен. То обстоятельство, что дирекция изд-ва сама не в силах решить связанные с этим идеологич. вопросы, косвенно отметил А. Т. Твардовский в письме к М. от 9.2.1968; нечто аналогичное писал Харджиеву В. Н. Орлов в нач. 1970-х гг., уже после того, как был снят с поста гл. ред. «Библиотеки поэта».
Тем не менее произведения О. М. постепенно прорывались и к достаточно широкой аудитории отеч. читателей.
Значит. роль тут сыграли мемуары Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь», 14-я гл. 2-й книги этих воспоминаний, опубл. в журн. «Новый мир» (1961. № 1), содержала сочувств. рассказ о поэте с обширными цитатами из его стихов и не опубл. при жизни «Разговора о Данте». Сама М. считала, что мемуары Эренбурга стали важным этапом подготовки нового поколения читателей О. М., а также тех, кому оказались интересны ее собств. книги.
Положит. трактовка Эренбургом творч. наследия О. М. и его роли для рус. поэзии была подвергнута идеологич. критике, повторявшей демагогич. обвинения, звучавшие в адрес поэта в 1920-е и 1930-е гг. Это не помешало публикации в «Краткой литературной энциклопедии» (Т. 4. 1967. Стб. 568-570) ст. А. Морозова об О. М., написанной с совершенно иных позиций.
Примерно в эти же годы начались публикации не изданных при жизни произведений О. М. сначала за рубежом (ВП. Альм. 2. 1961; ВРСХД, вып. 1960-1970-х гг.; издаваемое Междунар. лит. содружеством в Нью-Йорке под ред. Струве и Филиппова собр. соч. в 2, 3, а затем и в 4 т., с испр. и доп. переизданиями 1 и 2 т., 1964-81), а затем, значит. медленней, и в нашей стране (ДП. 1962; Москва. 1964. № 8; Простор. 1965. № 4; Подъем. 1966. № 1; ЛГ. 1967. № 1 и др.). Эти публ. основывались на сохраненных М. текстах и распространявшихся в ее окружении списках стихов 1930-х гг.
13.5.1965 в аудитории мех.-мат. ф-та МГУ состоялся единственный за 30 с лишним предыдущих и более чем на 20 последующих лет публичный вечер поэзии О. М., в к-ром приняли участие Н. Чуковский (чтение опубл. в журнале «Москва» воспоминаний), В. Шаламов (чтение посв. памяти О. М. рассказа «Шерри-бренди» из так и не изданной при советской власти кн. «Колымские рассказы»), В. Борисов (чтение стихов О. М.) и др. Когда председательствующий Эренбург объявил, что в зале присутствует вдова поэта, присутствующие встали и устроили ей овацию, а М. негромко напомнила им, как в стих. «Батюшков» О. М. писал: «Я к величаньям еще не привык...», и сказала, что относит эту овацию к тому, кому посвящен вечер.
В 1965 М. передала амер. слависту Кларенсу Брауну рукопись для публ. за рубежом, после чего стала свободней относиться к распространению «Воспоминаний» в самиздате, где книга была встречена с большим интересом.
Получив - спустя три бездомных десятилетия - отд. квартиру, М. активней общается, обсуждает с новыми и старыми друзьями и знакомыми проблемы поэтики и текстологии О. М. Вокруг нее формируется круг людей, участвующих в зарождении совр. мандельштамоведения (Ле- винтон Г. А., Тименчик Р. Д. и др.). Лично и в письмах ей задают вопросы о биографии и творчестве О. М., обсуждают свои готовящиеся публикации, статьи, комментарии и монографии С. Аверинцев, Борисов, Браун, Дж. Бэйнс (Смит), Л. Гинзбург, А. Жолковский, Ю. Левин, А. Македонов, А. Мец, А. Морозов, Н. Нильссен, Р. Пшибыльский, Д. Сегал, И. Н. Струве, К. Ферхейль, В. Швейцер и др.
В 1966, после смерти Ахматовой М. пишет посвященный ей большой мемуарный некролог - первый вариант следующей книги своих воспоминаний.
В 1967 в изд-ве «Искусство» вышел «Разговор о Данте», подготовл. к публикации Морозовым по рукописи, сохраненной М.
Тогда же состоялись две отеч. публикации самой М. - послесловие. к републикация «Путешествия в Армению» (ЛА. 1967. № 3) и коротенькая заметка к подборке стихов О. М. для детей (Детская литература. 1967. № 6).
Недовольная тем, что Харджиев затягивает, по ее мнению, подготовку однотомника стихов, не намерен готовить текстологически выверенных текстов для неподцензурных заруб. изданий, мало советуется с ней по вопросам текстологии, состава, композиции и комментария своего издания, М. требует возвращения временно предоставленных ему для работы рукописей и в 1967, с трудом добившись этого, порывает связывавшие их многолетние дружеские отношения. История разрыва изложена ею летом 1967 в заметках «Архив» и «Конец Харджиева», не предназначавшихся для публикации и опубликованных посмертно в составе «Книги третьей». Обрываются давние дружеские отношения и с рядом лиц, принявших в этом разрыве сторону Харджиева (Герштейн, Гинзбург и др.).
Разрыв с Харджиевым побуждает М. пересмотреть концепцию мемуарного некролога, посв. Ахматовой, где значит. место было отведено описанию дружеских отношений между нею, Харджиевым и др. людьми их круга того времени, т. е. до 2-й пол. 1960-х гг.
По-видимому, прежде чем завершить переработку этого некролога во «Вторую книгу», М. создает новое для нее по жанру произведение - эссе «Моцарт и Сальери», в к-ром стремится проанализировать и систематизировать свои впечатления о процессе стихотворчества у О. М. и Ахматовой, определить роль спонтанного, интуитивного («вдохновенного», «моцартианского») и рационального («ремесленного», «сальерианского») в этом процессе, опираясь на ст. О. М. «Слово и культура», «О собеседнике», «О природе слова» и на «Разговор о Данте».
По ходу работы над «Второй книгой» (ее название напоминает о «Второй книге» стихотворений О. М., посв. в 1922 «Н. Х.» - Наде Хазиной - Надежде Яковлевне Мандельштам) М. составляет «биографическую канву» О. М. - первую в своем роде, используя материал «Воспоминаний» и конспектируя др. запомнившиеся ей, но не отраженные в первой книге эпизоды. Пишет также не предназначенный для публикации («для будущих мандельштамоведов») комментарии к стихам 1930-х гг., отчасти полемический по отношению к харджиевскому (с ним М. познакомилась в полном объеме, получив из др. источников макет подготовл. издания), отчасти отражающий беседы о стихах О. М., к-рые она вела с Семенко, Морозовым и др. В комментариях гл. обр. реконструируются реально-биографич., ист., а иногда и идейно-лит. «подтексты» стихотворений 1930-37. Обсуждаются и текстологич. вопросы, преим. полемически по отношению к текстологич. решениям, предлагавшимся Харджиевым, причем выводы М., нередко основанные на воспоминаниях о вариантах чтения и бытования стихов, в ряде случаев корректируются последующими работами текстологов (Семенко и др.). Характерно, что сама М. на своей текстологии этих лет не слишком настаивала, полагая, что решение всех текстологич. вопросов станет задачей будущих изданий. Тем не менее, как отмечалось позднее (Богатырева), нек-рые из отмеченных М. разночтений могут отражать не сохранившиеся в текстологич. источниках, но запомнившиеся ей авторские варианты.
Заруб. русскоязычное издание «Воспоминаний» в 1970 сопровождалось одноврем. выходом перевода книги на осн. европ. яз., что сразу принесло М. широкую известность за рубежом. Книга получила сочувств. отклик и вызвала волну интереса к творчеству О. М., к-рое, по свидетельству амер. слависта, именно в 1970-е гг. стало активно изучаться заруб. славистами. Мн. произведения О. М. именно в эти годы были переведены на европ. языки.
безнадежной интонации М. в этой книге, а также в резких оценках, даваемых ею собств. молодости, всем поколениям своих современников. Реакция одних не заставила себя ждать (см.: Каверин. С. 189-191), реакция др. стала известна лишь годы спустя (см.: Герштейн; Чуковская).
В 1973 М. при посредстве С. Н. Татищева переправляет архив О. М. за рубеж, предназначая ему место в Принстонском университете (США), где проф. Браун изучает творчество О. М., работает над переводом его прозы. На нек-рое время архив задерживается во Франции у Струве, к-рый на основе материалов архива готовит 4-й том заруб. собр. соч. О. М. (вышел в свет в 1981). После размещения в Принстоне архив стал предметом изучения для заруб. славистов (Е. В. Алексеевой, Брауна, Фрейдина, Швейцер), а с 1990-х гг. и для отеч. исследователей (С. В. Василенко, М. Л. Гаспарова, Ю. Л. Фрейдина).
После выхода «Второй книги», трехтомного варианта заруб. собр. соч. О. М. и передачи архива за рубеж М. считает свою жизн. задачу выполненной. Теперь она пишет лишь отд. очерки (главы) для того, что называет своей «Третьей книгой», неск. заметок, обращается к администрации Принстонского ун-та с письмом, отражающим ее планы касательно дальнейшей судьбы переданного ею архива.
во сне через 2 дня после даты, к-рая 40 лет была известна как офиц. дата смерти О. М. (в чем она всегда сомневалась). На следующий день ее тело было насильственно вывезено из квартиры, где собрались друзья почтить ее память, и под милицейским конвоем отправлено в морг. Похороны М. вылились в последнюю при «развитом социализме» не разогнанную властями демонстрацию оппозиционной интеллигенции.
Согласно воле М., скульптор Д. М. Шаховской установил над ее могилой на Старо-Кунцевском кладб. деревянный крест, а рядом гранитный кенотаф - памятный знак поэту О. М.
В статье-некрологе, посв. М., И. Бродский говорит: воспоминания М. являются не столько мемуарами и комментариями к биографиям двух великих поэтов (он подразумевает Ахматову и О. М.), что, как ни превосходны они в этом качестве, они все-таки и прежде всего растолковали сознание рус. народа. По крайней мере той его части, к-рой удавалось раздобыть экземпляр. Нечего удивляться в таком случае, что это растолкование обернулось осуждением режима. Эти два тома М. действительно могут быть приравнены к Судному дню на земле для ее века и для литературы ее века, особенно если учесть, что этот век провозгласил строительство на земле рая. Еще менее удивительно, что эти воспоминания, особенно второй том, вызвали негодование по обе стороны кремлевской стены. Бродский подчеркивает, что реакция властей была честнее, чем реакция интеллигенции: власти просто объявили хранение и распространение этих книг преступлением против закона. В интеллигентских же кругах, особенно в Москве, поднялся страшный шум по поводу выдвинутых М. обвинений против выдающихся и не столь выдающихся представителей этих кругов в фактическом пособничестве режиму.
и в то же время явно напоминающим авторский.
В 1988, 1998 и 1999 гг. друзья М. собирали небольшие публичные конференции, посв. ее памяти.
В октябре 2002 Принстонским ун-том была организована междунар. конференция, посв. памяти М., приуроченная к 25-летней годовщине размещения в стенах ун-та архива О. М..
Соч.: Т. 1; Т. 2; Воспоминания / текст подгот. Ю. Л. Фрей- дин; послесл. Н. В. Панченко; автор примеч. и сост. раздела «Стихотворения» А. А. Морозов. М.: Книга, 1989; Воспоминания / подгот. текста Ю. Л. Фрейдина; предисл. Н. В. Панченко; примеч. А. А. Морозова. М.: Согласие, 1999; Вторая книга / пре- дисл. и примеч. А. А. Морозова; подгот. текста С. В. Василенко. М.: Согласие, 1999; Вторая книга / подгот. текста, послесл., примеч. М. К. Поливанова. М.: Моск. рабочий, 1990; Н. Я. Мандельштам 1987; [“Мое завещание” и другие эссе] / сост. Г. Поляк; предисл. И. Бродского. Нью-Йорк, 1982 («Серебряный век»); [Об Ахматовой] / подгот. текста, публ. и коммент. П. М. Нерлера // ЛУ. 1989. № 3. С. 134-151; [Комментарий к стихам 1930-1937 гг.] / публ. С. В. Василенко и Ю. Л. Фрей- дина; послесл. Ю. Фрейдина // ЖиТМ; «В этой жизни меня удержала только вера в Вас и в Осю...»: Письма Н. Я. Мандельштам А. А. Ахматовой / публ., вступ. ст., подгот. текста и коммент. Н. Крайневой // ЛО. 1991. № 1; Моцарт и Сальери / публ., вступ. ст., коммент. Ю. Фрейдина. // Знамя. 1993. № 9; Письма Надежды Яковлевны Мандельштам к Лидии Яковлевне Гинзбург / подгот. текста Н. К. Цендровской (при участии А. Г. Меца); коммент. Л. Я. Гинзбург) // Звезда. 1998. № 10.
Лит.: Н. Я. Мандельштам от 9.2.1968 // Там же. С. 187-188; Бродский И. Надежда Мандельштам (1899-1980) // Надежда Мандельштам. «Мое завещание» и другие эссе / сост. Г. Поляк; предис. И. Бродского. 2-е изд., доп. Нью-Йорк, 1982. С. 7-18; Ахматова. Листки из дневника; Мень А., протоиерей. Н. Я. Мандельштам. Воспоминания. М., 1989; Панченко Н. В. «Какой свободой мы располагали...» // Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М.: Книга, 1989. С. 378-396; Пастернак Е. В., Пастернак Е. Б. Координаты лирического пространства. // ЛО. 1990. № 3; Поливанов М. К. Предисловие // Мандельштам Н. Я. Вторая книга. М.: Моск. рабочий, 1990. С. 3-9; Мандельштам в архиве П. Н. Лукницкого / публ. В. К. Лукницкой; предисл. и примеч. П. М. Нерлера. // Слово и судьба. С. 111148; Штемпель; Бабаев Э. Г. Диотима. [Воспоминания о Н. М.] // ВЛ. 1993; О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935-1936 гг.) / вступит. ст. А. Г. Меца, Е. А. Тод- деса; коммент. О. Лекманова, А. Меца, Е. Тоддеса // Ежегодник РО ПД. 1993; Браун К. От собеседника. // СМР. Вып. 2. С. 3-9; Берестов В. Д. Мандельштамовские чтения в Ташкенте во время войны // «Отдай меня, Воронеж.»; Богатырева С. И. Воля поэта и своеволие его вдовы: апроблема текстологии позднего Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.»; Гаспаров; Герштейн; Морозов А. А. «Без покрова, без слюды. »: Вместо предисловия // Мандельштам Н. Я. Вторая книга. М.: Согласие, 1999. С. I-XVI; Бабаев. 2000; Левинтон Г. А., Тименчик Р. Д. Книга К. Ф. Таранов- ского о поэзии Мандельштама: Вместо послесловия // Тара- новсий К. О поэзии и поэтике / сост. М. Л. Гаспаров. М., 2000; О. и Н. Мандельштамы; Мурина Е. О том, что помню про Н. Я. Мандельштам // Мир искусств: Альманах. Вып. 4. СПб., 2001. С. 133-173; Чуковская Л. Дом поэта (Из архива. Незавершенное) // Чуковская Л. Соч.: В 2 т. Т. 2: Публицистика; отрывки из дневника; открытые письма и др. / сост. Е. Ц. Чуковская. М., 2001; Дадашидзе И. Ю. Надежда Яковлевна // Дадашидзе И. Ю. Всего лишь гость. М., 2003. С. 209-224; Бычков С. Отмывание жемчужин. Из кн. Воспоминаний // Истина и жизнь. 2004. № 6. С. 17-19; Лекманов. 2004; О н же. «Досадное недоразумение» или нечто другое? // Лекма- нов О. А. Русская литература ХХ века: журнальные и газетные «ключи». Этюды. М., 2005. С. 45-48; Гладков А. К. Встречи с Пастернаком. М., 2005; Ронен О. Из города Энн: Сб. эссе. СПб., 2005. С. 103; Holmgren B. Women’s Works in Stalin’s Time: On Lidiia Chukovskaia and Nadezhda Mandelstam. Bloomington, 1993; Brown C. Memories of Nadezhda // The Russian Review. Vol. 61. № 4. October 2002; Remembering Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam (1899-1980) // The Russian Review. Vol. 61. № 4. October 2002.
Ю. Л. Фрейдин.