Гёте Иоганн Вольфганг
ГЁТЕ (Goethe), Иоганн Вольфганг (28.8.1749, Франкфурт- на-Майне - 22.3.1832, Веймар, Германия), нем. поэт и естествоиспытатель. Интерес к творчеству Г. был заложен уже в детстве O. М.: книги Г. входили в библиотеку отца, к-рый «пробивался самоучкой в германский мир из талмудических дебрей». Мотивы из произведений Г. впервые появляются в стих. «В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа...» (1918): при создании синтетич. сюжета нем. романтизма O. М. использовал образ «лесного царя» из одноим. баллады Г. («Erlkonig»), положенной на муз. Ф. Шубертом. Впоследствии, в «Разговоре о Данте», О. М. охарактеризовал историю Уголино как «балладно общеизвестный факт, подобно <...> «ЕПкбн^’у»: «Лесного царя» и историю Уголино роднит данный «в скрытом виде» ритм-мотив смертоносной скачки.
В 1920-е гг. O. М. читал и перечитывал Г., о чем свидетельствуют многочисл. «гетевские» реминисценции в статьях и стихотворениях этого периода. В критич. прозе 1921-23 О. М. выдвигал утопию нового европ. сознания, хранительницей к-рого выступает Россия. Европа же характеризуется как «своя родная, историческая земля <...> носившая Канта и Гёте». В процессе критики символизма O. М. прибегал к «старым» акмеистич. выпадам против центр. понятия символизма - символа. В качестве отправной точки критики приводится формула Г.: «Alles Vergangliche ist nur ein Gleichnis» («Все преходящее - лишь подобие [притча]»). Цитата из Г. не случайна: выстраивая свою генеалогию, символисты провозглашали жизнь и творчество Г. идейно-поэтологич. прецeдентом символизма (И в ано в В. И. Родное и вселенское. М., 1994. С. 236-268). Общесимволисткому «хищническому» освоению культуры Запада противопоставлен опыт А. А. Блока, приобщившего рус. поэзию 1900-х гг. к европ. поэтич. культуре. По мысли О. М., Блок глубоко связан как с поэзией нем. романтизма, так и с традицией его восприятия в рус. лит-ре: «Через Блока мы видели и Пушкина, и Гете, и Боратынского, и Новалиса, но в новом порядке...». О. М. дважды привел в качестве культурнопоэтич. кредо Блока отрывок из «Скифов» («Лимонных рощ далекий аромат...»), содержащий реминисценцию гетевской Миньоны - формулы «блаженной тоски» Севера по Югу. В рамках разговора о судьбах совр. прозы О. М. упомянул «синтетический роман восемнадцатого века», а в качестве образца привел роман Г. «Вильгельм Мейстер». Размышления о путях развития совр. литературы продолжились в ст. «Буря и натиск»; уже само ее название отсылает к нем. лит. течению «Sturm und Drang», в к-ром произошло становление Г. Оглядываясь на творч. эволюцию Г., O. М. применил к рус. поэзии схемы развития нем. литературы кон. 18 - нач. 19 в. В «Шуме времени» O. М. внедрил в повествование гетевские аллюзии: гротескными сравнениями O. М. передал «невежественную ночь» и «мразь» тревожно-болезн. атмосферы 1900-х гг.: так, графоман Гольдберг и его «шиллерообразный помощник» - пародия на веймарскую «чету». По О. Ронену, подтекстом зачина «Грифельной оды» («Звезда с звездой могучий стык») являются стихи из 2-й ч. «Фауста». В предисловии к переводам из М. Бартеля O. М. говорил о связи поэзии Бартеля с Г. не только через символизм, но и через «тягу к блаженному югу», Г. назван родоначальником вековой мудрости герм. символизма. В переводе стих. М. Бартеля «Петербург» и стих. «Опять войны разноголосица...» реми- нисцируется стих. Ф. И. Тютчева «На древе человечества высоком...», написанное на смерть Г. В ст. «Конец романа» О. М. назвал «Страдания молодого Вертера» Г. в числе романов, к-рые «были столь же художественными событиями, сколько и событиями в общественной жизни». «Вертер» Г. служил для О. М. образцом «синтетического романа восемнадцатого века». В «Египетской марке» Г. метонимически представляет всю европ. культуру, распадающуюся в хаосе рев-ций.
В ст. «Потоки халтуры» (1929, «О переводах» (1930), говоря о совр. переводах классиков, O. М. раскритиковал намеченное к 100-летию со дня смерти Г. амбициозное 18-томное издание его сочинений. В то же время известно, что начиная с 1929 О. М. и сам подумывал о работе над переводами из Г. (письмо Е. Г. Полонской М. С. Шагинян от 13.6.1929). По мнению П. М. Нерлера, в стих. «К немецкой речи» под уходом в чужую речь О. М. имел в виду именно намерение заняться переводами Г. В 1930 в Армению O. М. взял с собой «Итальянские путешествие» Г., описывающее бегство нем. поэта из Веймара. В Ереване О. М. брал у Шагинян «томик Г.». То духовное и худож. обновление, к-рое Г. пережил в Италии, O. М. проецировал на свое путешествие в Армению. Идентификация стимулировалась и тем фактом, что O. М. в момент путешествия был приблизительно в том же возрасте, что и Г. во время своих итал. странствий. «Через увлечение Арменией пришла тяга к Гете» (Н. М.). Решающим фактором вновь пробудившегося интереса к Г. явилась встреча с Б. С. Кузиным «Вертера». Идейные переклички со статьями 1920-х гг. обнаруживаются в утверждении O. М., что «биография сельского учителя может стать в наши дни настольной книгой, как некогда “Вертер”». Как и в ст. «Буря и натиск», развитие нем. литературы в 18-19 вв. оказывается мерилом лит. процессов и запросов современности. В стих. «Сегодня можно снять декалькомани...» образ Мефистофеля («Фауста бес») дополняет фантасмагорич. картину Москвы. Образ пряхи-Москвы сопряжен с образом пряхи Гретхен из песни Шуберта на слова Г. В центре ист.- лит. медитаций стих. «К немецкой речи» находится образ Г., столетие со дня смерти к-рого широко отмечалось в 1932. Отброшенный вариант зачина - «Когда пылают веймарские свечи» - содержал метонимич. отсылку к веймарским годам Г. Среди подтекстов образа губительно-спасит. полета моли «на огонек полночный» - ночной мотылек Гафиза, известный европ. читателю по стих. Г. «Блаженное томление» («Selige Sehnsucht»). Этот гетевский образ многократно варьировался в рус. поэзии, от Тютчева («Тени сизые смесились...») до В. Я. Брюсова («Я - мотылек ночной...» и «О да! Я темный мотылек»). В 4-й строфе стих. «К немецкой речи» передаются картины купеч. Франкфурта, в к-ром прошло детство Г. Если в «К немецкой речи» Г. выступает образцом этико-поэтич. независимости поэта, то в «Восьмистишиях» O. М., ищущий пути выхода из обнажившегося противоречия между собств. поэтич. поисками и вкусами и чаяниями советского народа, включил Г., наряду с Шубертом,
Моцартом и Гамлетом (У. Шекспиром), в список тех, кто «считали пульс толпы и верили толпе». Согласно O. М., Г. «претила отгороженность искусства от жизни».
В 1935 O. М. написал радиопьесу «Молодость Гете», в к-рой синтетически переработал разл. источники к биографии Г. По мнению Н. М., для радиопьесы О. М. «подбирает эпизоды из жизни Гете, к-рые считает характерными для становления каждого поэта». Если в «Разговоре о Данте» О. М. частично переносит на Данте свои поэтологич. воззрения, то в «Молодости Гете» на Г. - детали своей биографии. Так, в ходе работы над пьесой O. М. поразило сходство женщин, встретившихся на жизн. пути Г., с О. А. Ваксель, памяти к-рой были посв. стих. «Возможна ли женщине мертвой хвала...» и «На мертвых ресницах Исаакий замерз...», наполненные образами из Г.: Миньона - «маленькая дикарка с арфой <...> Южанка, потерявшая свою родину. Воплощение тоски по цветущему югу, но не итальянка». В свою очередь, самоидентификация с Г. сопровождается и дистанцированием: в записях вокруг «Молодости Гете» О. М. называет себя «человеком исключительного понимания» в противоположность Г. и Б. Л. Пастернаку лоно». Ср. привязку Г. к «римским ночам» в черновиках «Египетской марки».
Произведения Г. явились для O. М. богатым источником образности, а жизнь и творч. путь нем. поэта - предметом самоидентификации. В свете постоянного появления в контексте Г. мотива блаженной тоски, можно предположить, что и воронежское определение О. М. акмеизма как «тоски по мировой культуре» - гетевских корней: «тоска» соответствует «томлению» немецкого (пред)романтизма («Sehnsucht»), а «мировая культура» представляет собой метонимически расширенное словосочетание «мировая литература» («Weltliteratur»), введенное в обращение Г.
Лит.: Мандельштам (Заметки к теме) // Гете в русской культуре XX века. М., 2004; Т р и б л К. Поиски единства и цельности у Гете и Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж...». 1995; Кацис Л. Ф. И. В. Гете и Р. Штейнер в поэтическом диалоге Андрей Белый - Осип Мандельштам // Кацис Л. Русская эсхатология и русская литература. М., 2002; Киршбаум Г. Э. «<Валгаллы белое вино». Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама. М., 2010; Ro ne n O. An Approach to Mandel'stam. Jerusalem 1983; S i m o n e k S. Osip Mandel'stams Dialog mit Ewald Christian Kleist (zu Mandel'stams Gedicht «K nemeckoj reci») // Zeitschrift fur Slavische Philologie. Heid., 1994. Bd. LIV. S. 62-88; Kirschbaum H. Mandel’stam und Goethe. Wahlverwandtschaft und «Sehnsucht nach Weltkultur» // Perchenok-Fadina, A. et al. (Hg.). Russische Gegenwartsliteratur im deutschsprachigen Europa. Halle (Saale); B., 2013. S. 79-96.
Г. Э. Киршбаум.